Звездные ночи - Шамиль Ракипов

Вы честно исполняете свой воинский долг, у каждое из вас на груди ордена и медали, вас осеняет гвардейское знамя, и я считаю: правы ваши родители, ваши земляки — вы настоящие героини! Я уверена, что пройденный вами ратный путь — это подготовка к новым славным подвигам…

Катя Рябова в дискуссии не участвовала, но слушала очень внимательно. «Этот разговор, — подумала я, — отличная разрядка, у всех посветлело в душе. Нет у нас героев-одиночек, «мама» права. Каждый воин связан незримыми нитями со своими боевыми друзьями, с командирами, разведчиками, с тысячами людей в тылу, которые вложили в его руки золотое оружие, одели, обули и накормили всю многомиллионную армию. Цель у всех одна. А славой сочтемся…»

Утром Лейла снова побывала у Бершанской и, разыскав меня в саду, не скрывая радости, сообщила:

— Григорий Сивков тоже получит путевку в санаторий. Они будут отдыхать вместе.

Признаюсь, я в то время смотрела на себя и всех своих однополчанок только как на воюющих людей, И в глубине души считала, что сердечным делам на фронте не должно быть места. Добровольно явились сюда, значит, все силы надо отдавать главному делу, кате можно больше летать, громить врага. Стараться ни о чем другом не думать, не забивать голову. Конечно, я была неправа. Лейла оказалась умнее и дальновиднее меня.

— Все условия для… — смеясь, начала я, но, встретив осуждающий взгляд Лейлы, прикусила язык.

— У них настоящая, чистая любовь, — холодно сказала она. — После санатория Григорий и Катюша будут драться, как львы.

Я пожала плечами, подумала: «Уж не этот ли довод ты высказала в разговоре с Бершанской?».

Правоту Лейлы доказала жизнь. Старший лейтенант Григорий Сивков стал дважды Героем Советского Союза. Катюша стала его женой. Михаил Пляц был награжден орденом Славы, женился на Руфе, после войны стал генералом. Герои Советского Союза Рая Аронова, Ирина Себрова, Марина Чечнева и многие другие девушки нашего полка вышли замуж за тех, кого полюбили на фронте. Жизнь — лучший учитель, пришло время и я осознала свою ошибку. Но что было, то было.

Недовольная собой, я пошла на аэродром. Настроение пасмурное.

— Магуба, — окликнули меня, — подойди к нам.

Гляжу, под крылом самолета лежат на траве Таня Макарова и Вера Белик, рассматривают какую-то карту. Подошла, смотрю, сверху на карте красным карандашом написано: «Маршрут Победы». Красные кружочки, синие линии. Так, так… С Таманского полуострова через Керченский пролив — в Крым. Потом — Украина, Белоруссия… Варшава — Прага — Берлин.

— Путь нашего полка, — торжественно сказала Таня. — Просим утвердить.

И подала мне красный карандаш.

В углу карты я размашисто написала: «Утверждаю. М. Сыртланова». Чувствовала себя в этот момент по меньшей мере командующим фронтом.

Девушки поблагодарили меня, я хотела уйти, но…

— Не уходи, — Таня как-то странно улыбнулась. На губах улыбка, а глаза серьезные. — Еще одна просьба.

— Слушаю вас, девочки. Что за просьба?

— Если с нами, со мной и Верой, что-то случится… В общем, если погибнем, мы тебя просим написать наши имена на здании рейхстага в Берлине.

— Никаких возражений! — вмешалась Вера, видя, что я собираюсь протестовать. — Никому о нашей просьбе не говори.

— Хорошо, — согласилась я. — А если со мной…

— Договорились! — Таня вскочила и, бережно сложив карту, спрятала ее на груди.

Позднее я узнала, что с такой же просьбой девушки обратились к Лейле, Жене Рудневой и Марине Чечневой. Их просьбу смогли выполнить только двое: Марина и я.

Ночь четыреста восемьдесят седьмая

Нелегко быть командиром эскадрильи. Лейла похудела, она в постоянных хлопотах. Склонившись над картой, что-то шепчет, высчитывает. Гляжу на нее и хочется чем-нибудь порадовать ее, поддержать, сказать что-нибудь хорошее-прехорошее… Думаю, соображаю — ничего не приходит в голову. Радость — огромная, долгожданная — явилась в облике Тани Макаровой. Она ворвалась, как вихрь, в общежитие и начала лихо отстукивать чечетку. Мы вскочили, вытаращив глаза. Сердце колотится в такт бешеной пляске. Сейчас скажет. Не томи!..

— Ну, Таня, Танечка…

— Новороссийск наш! — выкрикнула плясунья и, гордо вскинув голову, умчалась.

С ликующим «Ура!» мы бросаемся в объятия друг другу, то замираем, то кружимся.

Войска Северо-Кавказского фронта — 18-я армия под командованием генерала Леселидзе и 56-я армия под командованием генерала Гречко, взаимодействуя с Черноморским флотом и Азовской флотилией, 16 сентября освободили Новороссийск, «голубая линия» прорвана.

Отступая, расставаясь навсегда с бредовыми мечтами о новом броске на Кавказ, к бакинской нефти, о победоносном марше в солнечную Индию, гитлеровцы предают огню многострадальный Таманский полуостров. Наш парторг Мария Ивановна Рунт ознакомила нас с приказом Гиммлера войскам СС и полиции, в котором им предписывалось:

«Добиться того, чтобы при отходе… не оставалось ни одного человека, ни одной головы скота, ни одного центнера зерна, ни одного рельса, чтобы ее остались в сохранности ни один дом, ни одна шахта… чтобы не осталось ни одного колодца, который бы не был отравлен. Противник должен найти действительно тотально сожженную и разрушенную страну».

Вот как они воюют с нами.

Кажется, что сама наша жгучая ненависть вращает пропеллеры самолетов. Эскадрилья получила задание бомбить скопление живой силы и техники противника на мысе Чушка, с которого немцы перебираются в Крым, на Керченский полуостров. Прикрывая отход, озлобленные гитлеровцы сконцентрировали на последнем, оставшемся в их распоряжении клочке кавказской земли множество прожекторов, зенитных орудий и пулеметов. По мысу бьет наша артиллерия, «катюши», днем и ночью на прижатые к проливу вражеские части, падают бомбы всех калибров. Враг несет огромные потери — тем легче будет нам штурмовать Крым.

Эскадрильи с разных направлений пробиваются к цели. Впереди — самолет Лейлы. Изредка она включает бортовые огни, я сразу повторяю сигнал — за нашим «По-2» следует Нина Ульяненко.

Самолет командира покачивает крыльями — значит, надо прибавить газ. Выполняю указание, повторяю сигнал, усаживаюсь поудобнее. Мотор ревет, но высота почему-то уменьшается… Тысяча метров… восемьсот… пятьсот… Холодное воздушное течение, направленное сверху вниз, давит на самолет. Меняю режим полета, тяну на себя ручку управления. Ладони горят, пот катится по щекам, щиплет глаза. Мы, по существу, падаем. Падаем с исправным мотором, работающим с полной нагрузкой. Внизу — Азовское море. Еще несколько минут такого полета, и мы врежемся в волны. Что предпринять? Повернуть назад? Это невозможно. Командир летит, будем лететь и мы…

Вместо подвига — нелепая гибель. Просто упадем в воду и утонем. Пытаюсь представить скорбь матери, Лейлы — в том, что она вернется на аэродром, у меня сомнений нет, — Бершанской, Тани Макаровой, Жени Рудневой — всего полка, но ничего не выходит, слишком это нелепо, чудовищно. Опускаюсь мысленно на дно моря… Бр-р-р… Не может этого быть!

«Следуй за мной!» — сигналит Лейла. Повторяю приказ для Нины Ульяненко, улыбаюсь. Ничего страшного!

Ночную темень разрывают огненные шары. Мой штурман сегодня — Вера Белик, ее командир Таня Макарова дежурит на аэродроме.

— Нас обстреливают сторожевые катера, — спокойно говорит Вера, как будто кто-то посылает нам воздушные поцелуи. — Пятнадцать градусов левее.

— Сколько до цели?

— Минут восемь…

Высота триста метров. Медленно, но снижаемся. Виден мыс Чушка — длинная, изогнутая коса, разделяющая Черное и Азовское моря. Отсюда до Крыма — рукой подать.

Самолет неожиданно устремился вверх. Сбавляю обороты, мотор работает в четверть мощности, но высота растет. Новый сюрприз. То вниз, то вверх.

— Верочка, что, будем делать? Теплое течение снизу. Поднимаемся к туманности Андромеды.

— Глуши мотор!

Легко сказать. А если он потом не заведется? Но другого выхода нет, иначе пролетим высоко над целью. Убираю газ. «По-2» летит, как планер. Тишина. Мне кажется, что я слышу дыхание штурмана. Она наклоняется, глядит вниз, шуршит картой. Лейла не сигналит — враг рядом, нельзя обнаружить себя раньше времени.

Вспыхнули прожекторы, их много. Рявкают, «Эрликоны». Вера сбросила два САБа. Светло — хоть иголки собирай, как поется в песне.

Автоматически включается шестое чувство — очень совершенный и важный прибор, который часто нас выручает. Этот удивительный прибор подсказывает мне, что через несколько секунд под правым крылом взорвется снаряд — отворачиваю влево. Снаряд взрывается точно там… Теперь вправо и вниз. Зенитчики опять промахнулись. Но когда пойду над целью, прибор не нужен, он отключится на двадцать секунд, может быть навсегда. Пусть стреляют, никаких маневров я производить не буду. Пока не оторвутся бомбы.