Два Обещания - Даша Самсонова

Напарник сделал вид, что не расслышал:

— Береги себя, Николас. Удачи.

— Взаимно. И вытряси Джену!

Николасу оставалось надеяться, что Рассел отнесется со всей серьезностью к его просьбе.

Вороной депос спрятал рацию в пакет, пакет в щель между Близнецами-соснами и прикрыл тайник листвой. Николас успел добежать до дверей клиники под трель звонка, на этот раз не оказавшись в числе опоздавших.

Шоколадку из тайника вороной депос разделил с Бэнко. Вечером того же дня они коротали время до отбоя в своей общей комнате. Развалившись на койке, вороной депос читал книгу, которую одолжил из “библиотечного уголка”, Бэнко развлекал себя сборкой очередного вертолета. Модели воздушного транспорта были единственным, что за время, проведенное в клинике, сосед заказывал у таких, как Лисер. Теперь Бэнко занял весь стол, разложив на нем бесчисленное количество деталей. Чубарый депос ловко подцеплял их щипцами и подносил к свету настольной лампы. Гордость вместе с отрешенным блаженством отражались на его лице, словно Бэнко не только занимался любимым делом, но и изобретал нечто воистину великое. В эти минуты он хранил редкое молчание, что для Николаса уже казалось непривычным.

Вороному депосу быстро наскучила книга, последние полчаса он только и делал, что наблюдал за Бэнко. В своем занятии сосед проявлял особую аккуратность, его действия были слажены и последовательны, Бэнко так наловчился, что совсем не заглядывал в инструкцию. Николаса удивило, когда сосед вдруг занес открытый тюбик клея над почти законченной моделью. Клей тек, погружая вертолетик в вязкую жижу. Мутно-белое озерцо уже растеклось по столу, затопив оставшиеся детали. А на лице Бэнко застыло выражение безразличия. Не меняя позы, он продолжал пялиться в одну точку. Бэнко не услышал, когда Николас обратился к нему, в его глазах зияла такая пустота, что становилось жутко. Спустя несколько секунд чубарый депос встрепенулся, принявшись вытаскивать детали из клея.

— Ты что, заснул?

— Вроде того, — спокойно ответил Бэнко. — Со мной иногда случается, не обращай внимания.

А потом едва слышно бросил:

— Поэтому здесь.

Чубарый депос достал из-за батареи тряпку. Она была жесткая, почти каменная, видимо, ей не раз вытирали клеевые лужи.

— Ты ведь давно в клинике?

Бэнко ответил не сразу. Николас подумал, что он опять замер, но чубарый депос просто производил подсчеты.

— Шестого ноября будет одиннадцать лет.

— Вот это срок! Погоди, и все только из-за того, что ты как бы “замираешь”? Но это ведь совсем ерунда!

— Это не ерунда.

— Прости. Я имею в виду, ты же не представляешь опасности для окружающих: не бросаешься на прохожих, не несешь всякий бред, что ты Великий Мерист. Ты хороший парень, Бэнко. С твоей особенностью можно нормально жить за воротами. Ну, по крайней мере мне так кажется…

— Я не хороший. И там я никому не нужен, — веселые нотки, всегда присутствующие в голосе соседа, теперь исчезли.

— Получается, что и меня на воле никто не ждет, — едва слышно произнес Николас. Он сказал это просто для того, чтобы прогнать тишину, но внутри него что-то болезненно сжалось. “Малыш Флайки не в счет”. Одного взгляда на каморку-комнату и рукавов своей полосатой пижамы было достаточно, чтобы его охватила злость. — И все равно мне жалко тратить даже минуту своей жизни на такое существование. Я тут всего несколько дней, а у меня шерсть на спине встает дыбом, стоит только представить, что проведу тут еще неделю, про месяц я вообще молчу! Но одиннадцать лет…

Николас видел перед собой сгорбленную спину соседа, в тишине тот пытался очистить от остатков клея пострадавший вертолетик. Николас не удивился бы, если в этот вечер Бэнко ни сказал бы ему больше ни слова. На самом деле за эти минуты сосед просто набирался решимости:

— Я должен быть здесь, — нарушил молчание голос Бэнко. — Тут мое место. После всего, что я сделал. Лиззи, так звали мою сестренку. Знаешь, в полгода своей жизни она была ангелом с голубыми глазами и самой милой улыбкой на свете. Когда она начинала смеяться, мне казалось, что я, старший брат, получал высшую награду. Лиззи могла бы носить розовые платьишки, прятаться за мою спину, если бы по улице проходила большая собака, а потом — просить меня помочь ей с уроками в школе или поколотить мальчишку из соседнего двора, который ее дразнит. Да я бы мокрого места от него не оставил! Сейчас Лиззи стала бы совсем взрослой. Поступила бы, наверное, в какой-нибудь хороший колледж, я часто это представляю. Как я забирал бы ее на машине после занятий, и мы шли бы поделиться своими проблемами в тихое место вроде парка, где плавают лебеди. Только она и я, лучшие друзья, которые с детства доверяют друг другу самые страшные тайны. Да, знаю — слишком идеалистично. Может, в будущем мы бы и не дружили вовсе, или Лиззи стала бы стервой или проституткой. Но даже если так, это хоть какая-то жизнь. Я этого никогда не узнаю, как и она не научится говорить и никогда не вырастет. Потому что я ее убил.

Бэнко словно исповедовался сам себе:

— Да, тогда я уже знал, что замираю. Это дерьмо началось в детском саду, после того как я неудачно приземлился с качелей. Врачи сказали, что такие припадки будут случаться на протяжении всей моей жизни. Сколько себя помню, я никогда не придавал им большого значения. Я ведь не падал в судорогах с пеной у рта, мои друзья не замечали, как на несколько секунд я выпадал из реальности. В те времена я был уверен, что проживу нормальную жизнь. Я мечтал стать пилотом, как мой отец, даже присмотрел себе подходящий колледж. А еще я спокойно резал хлеб ножом, заплывал в самую даль на озере. Короче, пренебрегал всеми правилами, которые созданы для таких, как я. Ничего плохого со мной не случалось. Пока однажды я не нарушил главное из них.

Родители были на работе, я присматривал за Лиззи. В свои шесть месяцев она была такой крошечной и много спала. Когда она проснулась, я решил отнести ее на первый этаж, на кухню, чтобы покормить завтраком из бутылочки. Я помню, как начал спускаться по лестнице, держа ее на руках. Пара ступеней, а потом