Причуды любви: Сборник эротических рассказов - Мазуччо Гвардато

Он хорошо понимает, что их начавшееся единение еще не полно и что радость снизойдет самым простым путем. Он опускается на нее, какой-то частью ума еще удивляясь, что у нее такой прохладный живот, он упирается коленями в кровать и начинает нежно, медленно, едва дыша и сдерживая биение сердца (он слышит, как бьется его сердце — оно буквально колотится о ребра), проникать в нее. Как она горяча, шелковиста и влажна, эта женщина, в чьи глубины он погружается не частью своего тела, а, как ему кажется, всем телом — он похож на пловца, ныряющего в теплую воду: его окружает и ласкает горячая ласковая плоть! Она открыла рот, чтобы вскрикнуть, но не закричала, она сомкнула зубы, чтобы прикусить плечо, но не прикусила. Он замер на десятки веков в восхитительном напряжении, опираясь на колени и локти, поддерживая и приподнимая тело этой слившейся с ним женщины, живой и мертвой одновременно. А она, раздавленная тяжестью мужчины, распятая на своем ложе, задыхается, чувствует, как с ожогом, с приятной болью расходятся ткани ее естества — она превратилась в разверстую рану, принимающую кинжал, в рот ребенка, наполненный материнской грудью, в горлышко бутылки, растянутое пробкой, она морской водой смыкается вокруг нырнувшего в нее пловца. И уже не знает, стонет она или молчит, сжимается или расслабляется, закрывается или открывается, она чувствует, что наполнена и насыщена мужской плотью, от которой в равном ритме расходятся волны тепла и холода, ей и больно и приятно одновременно. А он, закрыв глаза и стараясь не выскользнуть из нее, вознес ее в космическое пространство, в воздух между облаками и океаном, он поднял ее в головокружительную высь неба и с радостью ощущает ее тяжесть, а сам напрягается и разбухает, воспринимая собственную твердость и жар, как железная балка в пламени кузнечного горна. Но ему уже мало этой неподвижности. Он начинает двигаться в ней. Приходит в движение точный и слаженный механизм, великий часовой механизм мужчины и женщины, когда бьющиеся сердца отсчитывают секунды, и ничто в мире не может заставить их произнести хотя бы одно слово, когда она чувствует, как поднимают ее и как поднимается она сама, пока они то тесно соприкасаются, то едва касаются телами, бегут навстречу друг другу и расходятся, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее — так начинает движение поезд, отходящий от вокзала. Он отыскал ее рот и кончиком языка пытается повторить движения своего тела. Но она отворачивается, не может и он одновременно поддерживать пламя в обоих очагах, чтобы отсрочить приближение всепоглощающего удовольствия. Он ощущает его подъем в глубине своего тела, и твердеют его колени на ложе. Она застонала, она почувствовала, что их взаимное удовольствие близко, и эта мысль еще теснее сближает с ним, она рывком догоняет его, как бегун своего друга и соперника. И разражается гроза. В чреслах каждого из них, в центре их тел, во мраке, пробуждаются, открываются тысячи каналов — они похожи на родники — и хлынул через них ревущий поток…

Она застонала, ее детское лицо исказилось страданием, человеческим страданием — дрожь, страх, слезы — все эти неотъемлемые элементы сладострастия. Он превратился в паралитика, потерявшего власть над половиной своего тела: половина его тела взята в плен, охвачена легкой болью, вскоре она становится невыносимой, мышцы его живут независимо от тела; болезненное состояние усиливается и побеждает, он вот-вот задохнется, его тело стало раной, и в ней кипит его семя. Горячее семя жжет изнутри, и он проникает все глубже в ее плоть — словно рвет ее яростными ударами. Они покрылись потом, словно борцы, плывут в ночи, борясь с водной стихией, два тела бьются в головокружительном темпе, и близится конец. Она вскрикивает, — ее стон ничем не остановить, — сжимается в комок, не знает, что происходит с ней, хочет укрыться от возлюбленного и сохранить его в себе. Сжимается и он, роняет голову ей на плечо, сжимает губы, закусывает их, задыхается и на вершине напряжения и полета дает волю телу и чувствам. И спрятанная в нем боль, боль из самого центра тела, из его чресел и ног, собирается в одну единственную точку, и он изгоняет ее из себя, как в агонии, он освобождается от семени, она по-прежнему стонет, им обоим жарко, их тела невольно вздрагивают еще два-три раза, словно они обратились в умирающих насекомых, затем их уставшие конечности расслабляются, он падает на нее всей тяжестью и тонет, разбитый и опустошенный, как соломенный паяц. И вновь их обволакивает тишина.

Он соскользнул набок, еще окончательно не разъединившись с ней, ожидая, когда удалится от них восхитительная буря.

Потом он покидает ее, вытягивается, вытягивается и она — оба застыли в неподвижности и оцепенении.

Перевод А. Григорьева

А ЧТО ЕСЛИ?…

Белен

Имя автора неизвестно никому, кроме издателя. Предполагается, что автор женщина, и женщина весьма соблазнительная.

А ВДРУГ ОНИ ПОБЕДЯТ…

Люди удивляются, что самка богомола пожирает самца после акта любви. Однако немало женщин поступает так же.

Вот уже тысячелетия, как мы вернулись в матриархат. Женщины выиграли партию. Они обыграли нас по всем статьям. И теперь мы жестоко расплачиваемся за бывшее порабощение. Мы, мужчины. И такое положение длится уже тысячелетия.

Однако иногда в душе моей просыпается надежда. В истории этого мира дни сменяют друг друга, и ни один не походит на другой. Поэтому право на надежду я ищу в исторических книгах. Я один из тех редких мужчин, что еще любят читать. Долгие дни, которые я провожу взаперти в назначенном мне жилище, я читаю произведения предков. Я даже понимаю их.

Похоже, мое умственное развитие выше среднего, несмотря на мое положение. И именно поэтому они наблюдают за мной с особой тщательностью. Впрочем это не мешает мне пожирать произведения, которые вдруг приоткрывают передо мной завесу, и я вижу, каким был мир в отдаленное прошлое, задолго до матриархата. И меня посещают мечты. Тщетные мечты. Ибо мы никогда не выйдем из нашего состояния. Надежда, по правде говоря, иллюзорна. Мы не можем избежать своей участи.

Они здорово постарались, чтобы обеспечить нас основным: жильем, столом и даже комфортом. Это — своеобразная анестезия, умственный паралич, и он крепче любых тюремных решеток. Нам даже не приходит в голову мысль совершить побег. И когда я робко пытаюсь спровоцировать мятеж, остальные смотрят на меня с ужасом и с подозрением отшатываются от меня. Они не понимают. Может быть, они доносят на меня. Извечные мужские слабость и лукавство. Разве можно полагаться на слабый пол?

Конечно, в этом шикарном притоне сладостного порока все наши капризы мгновенно исполняются. Дни протекают в бездумном безделье, а ночи в радостном упоении. К нам действительно прекрасно относятся и никогда, почти никогда, не наказывают.

Я же несчастен.

И женщины это знают. Я словно слышу их слова.

— Вы никогда не обретете счастья. Вы слишком много думаете. Зачем? Проще уступить судьбе. Вам никогда не удастся изменить ваше зависимое положение мужчины.

— Невозможно изменить установленный порядок вещей.

— Как вы объясните, что величайшие творцы — всегда женщины? — добавляют они с нежностью, но в их голосе ощущается раздражение.

Они правы, мне это известно. Мужчины ничего не изобретают. Никогда не создают чего-то задевающего душевные струны. Женщины всегда правы. Даже когда их раздражает наш неисправимый кретинизм. Как бороться? На нас давят тысячелетия атавизма.

Так текут дни и месяцы в этом доме, куда меня определили пансионером. С раннего детства меня обучили премудростям ритуалов, которыми пользуются женщины, приходя сюда, чтобы забыть об усталости, отвлечься от работы и ответственности, накопившейся за день.

Едва окончив ИСС (Институт Сладострастного Совершенства), я был помещен в пансион. Я знаю, что чрезвычайно одарен от природы, обладаю врожденной интуицией, бываю нежен и всегда довожу дело до конца. Как не быть таким, если они все предусмотрели? Даже если они нам отвратительны, мы приучены обслуживать их. Это сильнее нашей воли. Увы, плоть слаба, а они изучили все книги. Научные опыты некоего профессора XX века дали им идеальное решение. Решение, которое было с успехом воплощено в жизнь. В ИСС в течение долгих лет обучения нас приводили в эйфорическое состояние — делать это они умеют! — и в зале практических занятий раздавался звонок.

Постепенно в нас выработали условный рефлекс, и при малейшем звонке… Короче говоря, нести вам визит, в комнатах гремят звонки, превращающие нас в неистощимые — почти восхищенные — жертвы. Быть может, однажды все изменится. Интуиция подсказывает мне, что избавления следует ждать от странных мутантов, появившихся после первой Великой Разрухи. Это — привлекательные двуполые существа с золотыми блестками в глазах. Пока они находятся в нашем услужении. Но их загадочная улыбка и широта их возможностей не обманывают меня. Мы, мужчины и женщины, которые сегодня властвуют над ними, исчезнем в будущем веке. И думаю, такой исход будет справедливым.