Мятеж Безликих - Дмитрий Самохин

Дикость какая-то! Тал-Ли-Ла не верил в то, что разумные могут устроить подобное. Какие же они в таком случае разумные, но что-то подсказывало ему, что родные перья врать не станут. Другое дело молодое перо, их участь в мире недолюдков особо не пугала Тал-Ли-Ла. Подумаешь, выступать в цирке, он правда смутно понимал, что это такое, главное чтобы кормили и давали слушать пение неба. А все остальное не так важно. Правда родные перья утверждали, что в небо никого из плененных не пускают, но Тал-Ли-Ла не хотел в это верить. Не могли эти недолюдки быть такими тупыми. Ведь любой крылатый, лишенный неба, умирает от тоски, которая ничем не лечится. Вот, например, старое перо Тми-Ри-Ла по весне неудачно приземлился, завалился на бок и сломал крыло. Он очень долго не мог летать, и все время сидел у себя в хижине, даже на улицу носа не казал, пил крепкий чварк из горных кореньев и забродивших ягод. А когда через другой десяток дней знахари поселка сказали, что он больше никогда не сможет летать, потому что крыло у него сильно ослабло, да к тому же срослось неправильно, старое перо Тми-Ри-Ла сбросился с ближайшей скалы поздно ночью, когда его никто из родных перьев не видел.

Тал-Ли-Ла не верил в непроходимую ограниченность недолюдков, Но самые страшные рассказы родных перьев оказались детскими страшилками по сравнению с тем, что он увидел после пленения.

И надо же было так глупо попасться. Вот что значит потерять осторожность. А ведь все Лат-Ма-Ми, самая прекрасная девушка на земле, из-за нее он потерял голову, из-за нее он поплелся в Дикую Рощу на границе владений крылатых, из-за нее он не заметил выкопанную в земле яму, засыпанную поверху ветками и листвой. Если бы не его рассеянность, мечтательная влюбленность, будь она трижды проклята, разве он страдал бы сейчас так. Крылатый он конечно может в любое время на крыло подняться, однако только тогда когда он видит опасность. А если опасности нет, то и крылья расправлять нету смысла. Тем более затемно никто не летает. Когда же земля под его ногами треснула и разошлась, он почувствовал, что падает, попробовал было раскрыть крылья, но было уже поздно. В тесной яме даже если и удастся расправить крылья, взмахнуть ими невозможно.

Браконьеры, изловившие его, были несказанно рады удаче. Иной раз они по нескольку месяцев просиживали в засадах, но так и уходили домой ни с чем. А тут здоровый молодой крылатый. И как понял Тал-Ли-Ла у них был заказ на него. Браконьеры хорошо обращались с ним, правда неудобно связали крылья за спиной, так что как ни старайся раскрыть их не удавалось. Тал-Ли-Ла пытался сопротивляться, когда его связывали, но браконьеры пообещали, что подрежут ему крылья, и тогда он никогда не услышит небо. И Тал-Ли-Ла испугался и больше не трепыхался. Вел себя мирно и покладисто.

Браконьеры спустились с гор с добычей. Помимо плененного крылатого они везли с собой сотни товаров, купленных или выменянных у релевантов. В ближайшем же пограничном городке они остановились на постоялом дворе и отправили куда надо известие. Через несколько дней за Тал-Ли-Ла приехала страшная на вид женщина с подвижным гибким телом и желтыми зубами. Она не выпускала изо рта самокрутку, так назывался кусок бумаги, внутрь него заворачивались какие-то дико вонючие листья. Бумага с листьями поджигалась. Ее брали в рот и втягивали противный дым в себя. Дикие существа. Дикие обычаи. При запахе этого дыма, Тал-Ли-Ла стало плохо, закружилась голова, он похолодел и моментально вспотел.

Эту противную и очень опасную женщину, Тал-Ли-Ла это сразу почувствовал, браконьеры очень уважали и боялись. Они называли ее «госпожа Ирма». До самого утра браконьеры и госпожа Ирма просидели в кабаке, договариваясь, торгуясь и напиваясь. В результате она купила его, и забрала с собой. Тут и начались его самые ужасные деньки.

Браконьеры держали крылатого в человеческих условиях. Они сняли для него пускай и крохотную комнату, но зато с кроватью. Кормили хоть и дрянью, но сытно. Не заставляли спать снаружи на морозе, привязав раба к забору, не били. Только оказавшись на поводке у этой страшной женщины, Тал-Ли-Ла понял, какая участь ему уготована.

Госпожа Ирма церемониться не стала. Поутру после покупки, тут же возле конюшни на глазах всего постоялого двора отметелила Тал-Ли-Ла вожжами, чтобы знал с кем, сволочь крылатая, дело имеет. После чего запихала его на пол в старенький рассохшийся экипаж, сама забралась и водрузила ему на спину ноги. Надавила больно каблуками, да приказала «трогать». Старенькие лошадки медленно покатили повозку.

Тал-Ли-Ла было обидно. Как это? Почему? За что с ним так обращаются? Что он такого сделал этой госпоже Ирме, что она так его унижает? Но он не осмелился спросить. А вдруг она его за такие вопросы еще больше изобьет.

По дороге госпожа Ирма много пила прямо из горлышка крепкое вино. У нее с собой в экипаже был запас горячительного. Когда она достигала кондиции, то начинала громко разговаривать сама с собой, порой ругаясь матерно. Из этих разговоров Тал-Ли-Ла узнал, что его продали в бродячий цирк. Где госпожа Ирма намеревается заставить его летать под куполом за деньги. Но не только летать. Она пообещала ему, что как только он станет ей не нужен, она подрежет ему крылья и во время очередного выступления он разобьется на потеху восторженным людишкам.

Они ехали долго, несколько дней, и за все это время Тал-Ли-Ла один раз накормили какими-то помоями, да два раза попоили. Он жутко хотел есть и страдал от жажды. Один раз, словно смилостивившись над ним, госпожа Ирма дала ему напиться из ее бутылки с вином. Вино оказалось жутким пойлом. Сперва ему похорошело, а потом пить захотелось еще больше.

Как они приехали он не помнил. Вино его вырубило, а когда он очнулся, обнаружил, что сидит в жутко тесной клетке. Здесь лишний раз и повернуться было нельзя, не то чтобы крыльями пошевелить. Снаружи клетки стояла миска с какой-то серой субстанцией, застывший на осеннем морозце. Возможно, это когда-то и было съедобным, но сейчас оно так явно не выглядело. Рядом находилась миска с протухшей водой. Не обращая на все эти мелочи внимания, Тал-Ли-Ла выпил всю миску горстями. В клетку ее было не затащить, разве что пролив по дороге. А есть не стал. Такую жуть есть, лучше сдохнуть. Но через неделю, когда от боли в животе он корчился на полу клетки, и эта серая гнилость показалась лакомым кусочком.

Тал-Ли-Ла запутался во времени. Он привык к клетке, настолько насколько можно привыкнуть к этому. Он привык к еде, если ее можно было так назвать. Но проходили день за днем, а за ним никто не возвращался. Его будто бы забыли на заднем дворе. Забыли и похоронили.

Сперва Тал-Ли-Ла было больно и обидно за свою никчемную несчастную жизнь. Ну, почему это случилось именно с ним. Потом ему стало жалко родителей, которые больше не увидят его. Он у них был единственным сыном, а тут такая потеря. Вся их жизнь на дно ущелья камнем. Страшная судьба. Потом он стал бояться смерти. Он ничего не видел в этой жизни, да что тут говорить, даже толком не налетался. Потом он стал звать смерть. К чему эти унижения, к чему вся эта боль, если можно разом оборвать все, и начать с начала. Может в следующей жизни ему повезет больше. А потом ему стало все равно.