Грозненский роман - Константин Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Шакалы!» – выругался Борис, выходя из заводоуправления. Сел на лавку, закурил, развернул бланк рацпредложения. Шесть подписей, шесть человек, регулярно собирающих дань в силу служебного положения. Ну ладно – система, это Борис еще с натяжкой понять мог. Но ведь еще выпендриваются, будто он у них что выпрашивает. Нет, такое хамство терпеть нельзя! Борис перевернул бланк, задумчиво уставился на графу, где было напечатано: «Вознаграждение разделить…». Обычно дальше там от руки писали «поровну», после чего ставили подписи. Это было настолько привычно, что ничего другого никому не могло придти в голову. Не пришло и сейчас: все соавторы поставили автографы под незаполненной строчкой. Борис мстительно усмехнулся и вытащил ручку. Через минуту все было готово, вознаграждение распределялось теперь следующим образом: 50% Туманову и 50% остальным.
«Вот вам!» – удовлетворенно подумал Борис и спрятал ручку. В течение дня он несколько раз представлял себе, какие будут у них рожи через год, и мечтательно улыбался. Скажи ему тогда, что он просто пожмотничал, Борис бы удивился. Деньги, даже такие большие, интересовали его в десятую очередь, он жаждал справедливости.
И, конечно, он обо всем рассказал дома. На всякий случай приготовился объяснять, но Ира поняла сразу.
– Борька, ты гений! – сказала она, не сводя с него восхищенного взгляда. – Я люблю тебя!
Дома вообще все было замечательно. В любимых глазах не было жалости, только доверие и любовь. Борис мчался с работы домой, не задерживаясь нигде ни на минуту. Если успевал, то заходил к жене на работу и, заскочив в «Аракеловский» или «Чеченский», они вместе шли на остановку автобуса. Если Бориса не было, Ирина бежала по тому же маршруту одна, подруги ехидничали: «К Бореньке помчалась». Через двадцать минут длинная кишка «семерки», пыхтя, подъезжала к Минутке, до дома оставалось всего ничего. Закрывалась тонкая дверь, и в мире не оставалось больше никого. Никого и ничего. Казалось, что так будет всегда. Вечно.
Волшебный лес…
В декабре Ира пришла с работы необычно возбужденной, с сияющими от счастья глазами.
– Боря, я беременна.
– Как, уже? – испуганно удивился Борис. – Так скоро?
Свет в глазах потух. Впервые она не знала, что сказать. Впервые не знал, как себя вести и он. Слов не нашлось и ночью.
Утром ушли на работу, старательно делая вид, что ничего не случилось, и целый день оба не могли думать больше ни о чем. Только о внезапно возникшей стеночке, грозящей вырасти в настоящую стену. Первая не вытерпела Ира.
– Боря, ты ничего не хочешь мне сказать?
– Я…я не знаю, Ира. Хочу, но не знаю, что.
Стеночка начала твердеть.
– Что значит – не знаю? – чувствуя, как уплывает почва из-под ног, спросила Ира. – Ты не рад? Боря, ты меня больше не любишь?
– Ира, да ты что? Конечно, люблю! При чем тут это? – Борис взял ее за напряженные плечи, попытался собрать разбегающиеся мысли. – Просто неожиданно. Разве…разве нам плохо было?
Ира отстранилась, синие глаза стали, как лед.
– Ах, вот оно что! У ребенка отняли игрушку? Любимую…игрушку. Он думал, что будет играть вечно, что игрушка создана только для него. И теперь ребенок в панике!
– Ира, зачем ты? Разве мы не вместе так думали? Ты – только для меня, а я – только для тебя. Разве не так?
Ира молчала, глядя на него непонимающим взглядом.
– Разве не так? – повторил Борис.
Ира молчала. Стеночка на глазах утолщалась, превращалась в стену, и Борис не выдержал, бросился на нее всем телом. Схватил Ирину за окаменевшие, ставшие чужими плечи, прижал к себе.
– Ира, ну прости, прости! Я не хотел тебя обидеть!
Поцеловал в шею, в то место, где отчаянно, на пределе, пульсировала жилка.
– Ирочка, я люблю тебя! Я люблю тебя лучше всех на свете!
Плечи стали мягче. Ира положила руку ему на затылок, неуверенно погладила.
– Но для меня это правда слишком неожиданно…
Ира снова напряглась, и он заторопился, целуя ее в глаза, в щеки, в губы.
– Ты подожди, подожди немного! Я привыкну, я обязательно привыкну,…наверное, – и, не зная что еще сказать, добавил: – Знаешь это почему? Знаешь? Потому что я слишком тебя люблю!
Ира улыбнулась, фыркнула и прижалась к нему всем телом.
– Какой же ты дурак, Борька!
Стена поддалась, растаяла. Но не исчезла.
– Боря, – снова и снова спрашивала Ира, – неужели ты не хочешь сына?
Борис снова прислушивался к себе, перемен не замечал и честно отвечал:
– Не знаю…. Я тебя хочу!
– Но почему? Ведь все мужчины мечтают о сыне?
– Откуда ты знаешь?
– Ну как же? – недоумевала Ирина. – В кино показывают, в книжках.…
– В кино? – хмыкал Борис. – Там еще, если не мечтает, то непременно гад и подлец. И уж точно не любит. Так?
– Я этого не говорила! Но подожди, я ж сама сколько раз видела – радуются. Радуются, хвастают, даже напиваются!
– О! Это, конечно, аргумент!
– Не придирайся! Ты понимаешь, о чем я.
– Понимаю, – становился серьезным Борис. – Я тоже это видел. И видел, как потом те же самые люди старательно бегают от алиментов.
– А ты не будешь?
– От алиментов бегать? Или напиваться? Только с тобой.
– А дочку любить? – улыбалась Ира.
– Ну вот, теперь уже дочку, – удивлялся Борис и с обезоруживающей честностью добавлял: – Постараюсь. Хотя даже представить себе не могу, как это – любить кого-нибудь кроме тебя.
Ира смотрела на него слепыми как у всех влюбленных глазами и очередной раз не знала, что делать – смеяться или плакать.
В конце января снег исчез, на базаре появилась черемша. В подъездах, автобусах и магазинах запахло так как, будто в городе разом прохудились все газовые трубы. Приближалась весна.
В двухкомнатной квартире на Минутке тоже пахло черемшой. Ира ела ее только в выходные и раз десять чистила потом зубы. Борис не мог удержаться и среди недели, уверяя, что запах долго не держится. Ирина принюхивалась, как кошка, и морщила нос – приходилось снова браться за щетку. Тончайшая стеночка то исчезала полностью, то вновь начинала маячить, когда Ира снова и снова пыталась разобраться. И зачем ей это было нужно?
– Боря, разве ты не любишь детей?
– Люблю, – ответил Борис и честно добавил: – Но тебя больше!
– Больше, меньше.…Это неправильно! Любовь или есть, или ее нет.
– Откуда ты знаешь? Я и суп харчо люблю.
– Не паясничай! Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Это же так естественно: двое любят друг друга, живут вместе, она рожает ему детей, и они любят дуг друга все. Закон природы.
– А себе?
– Что – себе? – не поняла Ира.
– Ты сказала: «Рожает ему детей». Вот я и спрашиваю: «Почему ему?» Себе, выходит, не рожает, только ему?
– Боря, не будь таким занудой! Это же просто оборот речи.
– Дурацкий оборот! – отрезал Борис. – «Она родила ему сына!» Что за чушь – почему только ему? А себе что – шиш с маслом? А еще лучше: «Подарила!» Она подарила ему ребенка, но после развода подарок пришлось отнять!
Ира устало пожала плечами.
– Хорошо, хорошо, согласна! Неудачный оборот.
– И главное – никто этого не слышит. Говорят ерунду и не слышат.
– Кроме тебя. Боря, опять у тебя все дураки.
– Неправда! – обиделся Борис.
Встал с дивана, подошел к окну, открыл посильнее форточку, вдохнул свежего воздуха. Опомнился: «Тебе не дует?» Ира отрицательно покачала головой. Борис все-таки немного прикрыл форточку, снова сел на диван, смущенно улыбнулся.
– Ну да, ты права – так получается. Но ведь правда дурацкая фраза! А насчет закона природы.… Не знаю, может и так. Хотя, мне кажется, человек слишком сложен для таких объяснений. Слушай, а ведь тогда выходит, что я тебя не по закону люблю! За это не сажают?
– Господи! – вздохнула Ира. – Вечно у тебя все не так! Нет, ты ненормальный.
– Ага! – легко согласился Борис. – Но тогда и ты ненормальная. Раз с таким живешь.
Ира покрутила пальцем у виска, затем выставила вперед руку с двумя оттопыренными пальцами, засмеялась.
– С кем поведешься! Ты есть сегодня еще будешь, ненормальный?
В феврале потеплело, с небес то и дело сыпал мокрый снег. Под утро еще подмораживало, днем улицы покрывались грязной кашей, было сыро и неуютно. Начали ломать филармонию и магазин «Ландыш». Утром и вечером над Минуткой кружили, заслоняя небо, громадные стаи грачей. Орали, хлопали крыльями, будто совещались – пора ли уже возвращаться в Россию или еще задержаться здесь, где так тепло и полно еды.
Ира становилась все более нервной: она то безудержно ласкала Бориса, словно спеша насытиться, то замыкалась в себе, прислушиваясь к происходящим в организме переменам.
– Боря, неужели ты готов прожить всю жизнь один? Хорошо, хорошо, не цепляйся – вдвоем? Ладно, сейчас мы молоды, а потом, в старости.… Не скучно?
– Ирочка, может не надо?
– Нет, ты скажи! – упрямилась Ира.
– Ладно, – вздыхал Борис. – Ну откуда я знаю, что будет потом, Ира? Одно могу сказать точно – мне с тобой скучно не может быть никогда! А тебе разве нет?
