Пелевин и поколение пустоты - Полотовский Сергей

В момент, когда он намеревается привести цитату из писем князя Вяземского от 1833 года, сортирные доски проламываются и Бисинский падает в отхожую яму. «Крылов не зря говорил Чаадаеву, – продолжает Бисинский, вынырнув, – “Посмотришь иногда по сторонам, и кажется, что живешь не в Европе, а просто в каком-то…”».

Личными выпадами дело не ограничивается. В «Числах» (2003) собрание «высоколобых интеллектуалов» и «эстетов» сравнивается с «рассредоточившейся очередью за пивом» и «участниками спартакиады по зимним шахматам».

А герой «Empire “V”» (2006) Рама делится детскими мечтами: когда-то ему хотелось написать «один из тех великих романов, которые сотрясают человеческое сердце, заставляя критиков скрипеть зубами и кидаться калом со дна своих ям». Там же вводится новая трактовка термина «дискурс», который объясняется через термин «гламур». Дискурс – это «мерцающая игра бессодержательных смыслов, которые получаются из гламура при его долгом томлении на огне черной зависти» (гламур при этом объясняется через дискурс).

В «Операции Burning Bush» из цикла «Ананасная вода для прекрасной дамы» (2010) достается российской филологической интеллигенции, представители коей называются «говноедами», которые все превращают в помойку истории. Они способны только «копипастить чужой протухший умняк, на который давно забили даже те французские пидара, которые когда-то его выдумали».

И наконец, важнейшая тема Пелевина-сатирика – критика существующего строя (приговор путинской России, страны большого распила, а также более ранних девяностых, которые привели к столь плачевному положению вещей).

«Generation “П”» (1999) – сатира на 90-е и молодое бандитское общество потребления. «ДПП (NN)» (2003) и «Священная книга оборотня» (2004) – на не менее бандитские нулевые.

Достается и героям российской политической сцены. В «Числах» (2003), например, Пелевин дает четкую аттестацию политическому долгожителю последних постперестроечных десятилетий Владимиру Жириновскому, к которому герой относится с неожиданным уважением: «Дело было не в политической платформе (про это в хорошем обществе не говорят), а в его высоком артистизме: разница между ним и остальными была такая же, как между актрисами-одногодками, одна из которых все еще пытается петь, а другие, уже не скрываясь, живут проституцией».

Пелевину явно не мило лихолетье девяностых, которому он обязан своим успехом (если только человек может быть должником эпохи), но «стабильные» сырьевые двухтысячные ему еще менее любезны:

«У российской власти, Чубайка, – говорит Зюзя из придуманной банкиром Степаном пропагандистской телепередачи “Зюзя и Чубайка”, – есть две основные функции, которые не меняются уже много-много лет. Первая – это воровать. Вторая – это душить все высокое и светлое. Когда власть слишком увлекается своей первой функцией, на душение времени не хватает и наступает так называемая оттепель – ярко расцветают все искусства и общественная мысль…»

У Пелевина, что ни говори о масштабах таланта, присутствует ключевое, крайне важное для сатирика качество: он недоволен. Недоволен властью, что есть, что была и, вероятно, той, что будет. Недоволен критиками и литературной ситуацией в принципе. Недоволен человеческой природой.

В этом он, в общем-то, похож на большинство обывателей. Отличие в том, что он умеет извлекать из своего неудовольствия прибыль.

«П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана»

Уважаемые Пелевиным китайцы говорили и, видимо, продолжают утверждать, что для прочности здания один угол должен быть не достроен. Выбирая из корпуса пелевинских текстов угол, который можно было бы не достраивать, легче всего ни слова не написать про сборник «П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» (2008). Уверены, что на это и сам Пелевин не обиделся бы.

Во французском языке есть слово réchauffé, означающее:

1. Разогретое заново блюдо.

2. Старые идеи, которые выдаются за что-то новое.

«П5» – из таких продуктов переработки, собрание старых идей и приемов.

Книга по схеме напоминает «ДПП (NN)» – то же собрание пяти разных по размеру и структуре вещей. Самая крупная из них – «Зал поющих кариатид» – занимает почти половину объема.

Девушка устраивается в элитный бордель, где ее камуфлируют под опорную скульптуру (кариатиду) и отряжают часами петь для клиентов. Такая экспозиция дает Пелевину возможность заняться любимым: сатирой на современные нравы с юмором, языковыми играми на грани фола и прозрачными как слеза аллюзиями на медийные ситуации новейшей российской истории.

Вполуха слушая девчонок, она прочла главный материал – рейтинг «10 Самых Дорогих Б…дей Москвы с Телефоном и Адресом», а затем и комментарий к нему (комментатор вопрошал, по какой причине – внезапного нравственного преображения или временного упадка в делах – в списке отсутствует ведущий ток-шоу «Шапки Прочь!» Дроздовец)…

Очевидный выпад в сторону ведущего телешоу «К барьеру!» Владимира Соловьева. Соловьева не жалко, но как-то топорно, что ли.

Там же встречается «шансонье Шнурков», «автор песен «На…ри в П…ду» и «Х…й в Г…не», «продвинутый чегевара, знакомый многим состоятельным господам по искрометным песням на закрытых корпоративах». (Интересно, что и Марат Гельман – «политтехнолог Гетман», и Сергей Шнуров, ошельмованные на страницах пелевинских книг, относятся к автору с нежностью и уважением. Вот она, сила таланта.)

Для каламбурных домашних заготовок, заточенных под цитирование, используются майки «дяди Пети» (пародии на московского антрепренера «модельного продюсера» Петра Листермана).

Во сне проститутка Лена видит его в красной маечке DKNY с расшифровкой Divine Koran Nourishes You («Божественный Коран питает тебя»). Потом герой является в майке с новой расшифровкой: Definitely Ktulhu, Not Yahweh («Точно Ктулху, не Яхве»).

Потом дядя Петя демонстрирует маечку с надписью D&G – discourse and glamour, это ненавистные Пелевину дискурс и гламур (см. «Empire “V”»).

Фигурирует и водолазка с рисунком в виде изогнутого найковской загогулиной сперматозоида с подписью Just did it.

Для читателя, знакомого с корпусом пелевинских текстов, такие шутки будут не в новинку. Так же как следующий пассаж а-ля «Generation “П”», объясняющий механизмы зарождения и управления народным гневом:

Помните главное: в эпоху политических технологий наши самые естественные и спонтанные чувства рано или поздно оказываются мобилизованными в чужих корыстных целях – на это работают целые штабы профессиональных негодяев.

На тот же роман про политтехнолога Татарского наводит эпизод в «Некроманте» – другой вещи из «П5», про оккультиста-содомита в погонах. В нем «при повторной трансляции генерала полностью вырезали, в том числе со всех общих планов, сделав так называемую “цифровую зачистку”».

На этом автоповторы в «П5» не заканчиваются. Лена, под воздействием НЛП и препаратов вошедшая в ментальную связь с богомолом, уничтожает своего визави после акта соития, уподобляясь насекомому, как в «Жизни насекомых».

«Кормление крокодила Хуфу» и «Ассасин» вообще вполне могли бы оказаться в сборнике «Relics». Эти притчи-побасенки тематически и идеологически примыкают к ранним рассказам Пелевина.

Самая удачная вещь из этого неудачного пятикнижия – «Пространство Фридмана». Предположив, что «деньги к деньгам», ученые пристегивают к делу труды Стивена Хокинга по черным дырам и добиваются ощутимых успехов в опытах с гравитационными полями крупных денежных сумм. Но и это по большому счету длинный анекдот в духе «Имен олигархов на карте Родины», растянутый до формата рассказа.

В искусстве повтор сам по себе не означает ничего плохого. Американский писатель Уильям Фолкнер, найдя однажды свое, это свое не отпускал и продолжал множить эпизоды южной саги. Старого пса не научишь новым приемам. Если что-то хорошо работает, зачем чинить?