Свиток Хевреха - Александр Маслов

- Корону Иссеи? - удивилась Астра, отставляя пустую чашечку. - Изольда ведь могла и пошутить. Она любит шутить, особенно над мужчинами.

- Уж это я знаю, - Варольд поднял кувшин, встряхнув его, разлил остаток напитка. - Только это не было ее шуткой. Прибыв в маленький порт на либийском побережье, я отправился вместе с караваном торговцев в Намфрет и оттуда шел много дней с несколькими паломниками к главному храму Иссеи. Я пришел, упал к ногам жрецов, поцеловал алтарь богини и скоро стал неофитом, яростно прославляя Дающую Жизнь, оставаясь без пищи и воды в долгих бдениях с молитвами на губах, искренними почти до боли, но только затаенная часть моей души знала, что мне действительно нужно. Черной короны не было в храме, и я это знал с самого начала, только это святилище было единственным местом во всем мире, где можно было разузнать о ее местонахождении и хоть как-то проследить последний, путаный путь короны. Я пробыл там почти два года и в своих утомительных поисках почти не приблизился к цели, собрав лишь нескольких древних свидетельств, переписав их тщательно на куски пергамента. Уже тогда я начал понимать, что Изольда, скорее всего, потеряна для меня навсегда - какая разумная женщина, находясь в столь блестящем и заботливом окружении, станет ждать годы?

Астра покачала ногой, рассматривая носок туфельки и расправляя складки платья. Время уходило, а Варольд все тянул свою историю, неизвестно зачем. Мэги засобиралась бы, сославшись на дела, но мысль о кристалле держала ее в салоне магистра. Она упрямо поджала губы, решив во чтобы то ни стало досидеть до конца рассказа, не сорваться с места, тем более, нужно было еще подумать, куда идти. О Голафе не хотелось даже вспоминать.

Варольд молчание мэги на свой, в общем-то не к ней обращенный вопрос, понял иначе и с еще большим увлечением продолжил:

- Однажды я и трое младших жрецов отправились за солью к высохшим озерам. Мы набрали несколько заплечных сумок, когда налетела песчаная буря. Песчаные бури в тех местах бывали злые и долгие, но эта, наверное, превзошла все лютой силой. Шесть дней ревел горячий, сбивающий с ног ветер, небо было темно-багровым от туч песка. Песок был везде: обжигающими струями проникал под наши одежды, хрустел на зубах, забивался в уши, сыпался в пересохшее горло. У нас почти не осталось воды, мы брели, обессилев, ползли наугад, потеряв всякие ориентиры в изменившейся от безумства песчаных волн пустыне. Когда буря закончилось, наше положение не стало лучше - мы поняли, что совсем заблудились. Ночью мы еще делали немощные попытки двигаться на юг. Скоро один из нас умер. Не знаю, почему не я - ведь я был слабее и не так вынослив, как эти сухие темнокожие либийцы. Нить моей жизни держало лишь страстное желание хотя бы когда-нибудь снова увидеть Изольду, может прикоснуться к ней, и уже потом бы можно было умереть. Я проклинал себя за то, что посвятил свой талант лишь атакующим приемам магии Огня - удары сжигающей Стихией были освоены мною в совершенстве, но огонь и так был повсюду: в песке, в дрожащем мареве неба, в моей, обращающейся в пепел, душе. Вспоминая читаные когда-то книги и наставления учителя, я подносил к лицу покрытые волдырями ладони, шептал невнятно заклятия - у меня лишь хватало сил извлечь несколько капель драгоценной влаги, которая мигом исчезала в песке. Иссея будто смеялась надо мной или мстила за тайную, недобрую затею. Через день умер Фрахив, мы даже не смогли похоронить его - ползли дальше всю ночь, а к утру впереди показались желтые скалы и редкие перья пальм. Где-то недалеко была вода - я чувствовал это, и мой несчастный спутник Тотег тоже чувствовал обостренным чутьем пустынника. Мы двинулись к скалам, но скоро совсем лишились сил. С рассветом я услышал шипение, думал, что так шуршит песок, и снова поднимается ветер, приподнял голову и увидел нагов. Их было шесть или семь - четвероруких тварей с янтарно-желтыми глазами, ползущих к нам из-за выступов рыхлых камней. Тотега они убили в тот же миг - разорвали когтями худое беспомощное тело, а меня перевернули на спину и лили в рот его загустевшую кровь, текущую из раны на шее. Потом они поволокли меня по камням, и я потерял сознание.

- Вы даже не пытались драться? Сжечь хотя бы одного из них? - Астра откинула ворот платья. Солнце светило меж шелковых штор, и становилось жарко, словно далекая пустыня, о которой рассказывал старик, вдруг глянула в окно злобным желтым глазом.

- У меня не осталось сил извлечь даже бледную искру, - ответил Кроун. - Я был не живее мумии из забытых гробниц. Очнулся я в их городе, связанным кожаными ремнями и брошенным в яму, словно дикий зверь. В плену у нагов мне довелось пробыть почти сорок лет. Да, да, сорок! Многие умирали там всего за несколько дней или сходили с ума не выдерживая змеиных взглядов, самого вида этих существ. Не знаю, где добывали они столько людей-рабов, ведь вокруг была мертвая пустыня на много дней пути. И еще не знаю, почему выжил я. Возможно, они обращались со мной лучше, чем с либийцами - мои светлые волосы и кожа, представлялись им чем-то необычным, экзотическим, а когда я выучил их язык, меня передали в храм чистить выгребные ямы, в которые они сваливали внутренности животных и людей после своих жутких обрядов. Заклятиями боевой магии, искусство которой я оттачивал долгими ночами, пожалуй, я мог бы уничтожить сотню четвероруких тварей, но это было бессмысленно. Даже освободившись от многочисленных стражей и выйдя из города, я бы не смог найти дорогу к либийцам через огромную безводную пустыню. Я никогда не показывал им свое искусство, которое обратило в руины стены Зарды, стало ужасом для армии болотников. Я старался быть тихим и покорным в слепой надежде, что когда-нибудь мне представится случай отомстить за себя, за растерзанного Тотега, за множество людей, умиравших, словно истерзанные животные, на моих глазах. Мучительно медленно шли годы. Мне часто снилась Изольда, но образ ее становился расплывчат и тускл, будто холодный туман вставал между нами.

- Даже искренне любящий мужчина за долгих сорок лет может забыть женщину, по которой он так страдал. Конечно, время сильнее любви, - печально заметила Астра, вспоминая волновавшие ее романтические поэмы Ювия.

- Выходит так. Видя лишь желтовато-чешуйчатых отвратительных нагов и угрюмые лица темных рабов, я стал забывать, как выглядят люди родного мне мира, - будто оправдываясь, сказал магистр. - Иногда меня запирали на ночь в святилище мыть пол и стены, и это было истинным счастьем. Храм четвероруких был построен на месте святилища либийцев - внизу остались нестертыми фрески и надписи на стенах, смысл которых я старался постичь, и в этом постепенно стал добиваться успеха. Читая и размышляя над их смыслом, я начал догадываться, что в этом храме были залы, находящиеся под землей и, вероятно, имелся длинный ход, ведущий к какому-то другому зданию, может, к еще одному храму. Я искал эту дверь полтора года, исследуя каждую трещину в стене, снова вникая в старые тексты и прислушиваясь к речам змееподобных жрецов. Однажды вечером, когда меня снова привели мыть полы и залитый кровью алтарь под надзором двух стражей, я услышал, как что-то заскрежетало в глубинах святилища, и потом из прохода, сходящего вниз, появилось несколько воинов-нагов, ведущих на привязи четверых мужчин и молодую женщину. В одно мгновенье я понял, что вышли они из того тайного хода, который так долго и безуспешно искал я. Это был мой шанс - погибнуть в схватке со змеетелыми тварями или, может быть, обрести свободу.