Преодолевая препятствия - Памела Робертс

Я не имею права испортить ему жизнь, не дав попробовать то, что может стать его призванием, его судьбой, говорила она себе снова и снова. Но в глубине-то души знала, что это ложь. Что заботится она сейчас не столько о нем, сколько о себе. Что отправляет его на это испытание, чтобы потом не ждать, когда же он бросит ее. Уж если его не прельстит женитьба на дочери Гриффитса, если он все равно будет любить ее и только ее, , тогда больше бояться будет нечего.

И незачем говорить, что он и так готов отказаться от этого брака. Нет, сейчас, вдали от блеска богатства и роскоши, это просто. Но ведь он хотел… Он ехал к ней… чтобы жениться на ней…

Вот пусть доедет и только тогда решит. Да, только в такой ситуации это будет настоящее, взвешенное, разумное решение, незамутненное внезапно вспыхнувшим влечением к другой. И если оно окажется в ее пользу, что ж, она будет счастлива. Тогда она смело свяжет свою судьбу с его, потому что будет знать — Хэнк Сандерс воистину ее вторая половина.

Габриелла обвила руками крепкую шею возлюбленного и впилась губами в его губы, стремясь упиться сладостью поцелуя и в нем почерпнуть уверенность, которой не испытывала…

Он, не отрываясь от ее рта, потянул Габби к номеру, который за эти дни стал их. домом, там уложил на кровать, только что убранную, и начал торопливо расстегивать ее рубашку.

— Когда мы поженимся, — пробормотал он, — я отрежу все эти проклятые пуговицы и крючки. Почему никогда невозможно быстро добраться до тебя?

Габриелла не отвечала. Ей было некогда — она боролась с поясом на его джинсах…

Часы показывали пятнадцать тридцать, а любовники все еще лежали в постели, крепко обнявшись, не решаясь расстаться. Они снова и снова шептали то нежные, то страстные слова, опять и опять повторяли много раз данные клятвы, строили планы на будущее. И будь воля Хэнка, так бы продолжалось до следующего утра, и еще до следующего, и всю неделю, и всю жизнь. Но Габриелла твердо помнила о своем решении. Она еще раз склонилась над Хэнком, покрыла его пламенными поцелуями и потом решительно отстранилась.

— Все. Теперь тебе пора.

Он попробовал удержать ее, но с тем же успехом можно было попытаться поймать ртутную каплю.

— Нет, милый. Пора. Давай не терзать друг друга больше необходимого. В конце концов мы же не навеки расстаемся.

— Габби, малышка, я хочу попросить тебя кое о чем.

— Да. Конечно. И что же это?

Он молчал, не зная, как признаться в том, что терзало его. Габриелла заглянула ему в глаза, увидела в них тень сомнения.

— Хэнки, ты можешь просить меня обо всем, что хочешь.

— Пока меня не будет, ты, пожалуйста… — Он откашлялся. — Пожалуйста, не езди в «Три подковы». Я не то что… ну, в общем…

— О, Хэнки, глупыш, — засмеялась и тут же заплакала Габриелла. — Не только пока тебя не будет, я могу больше вообще никогда не ездить туда. Неужели ты подумал…

— Ничего я не подумал, — одновременно смущенно и воинственно перебил ее Хэнк. — Но раз ты предоставляешь мне полную свободу до возвращения, то справедливость требует, чтобы и ты пользовалась ею в той же мере. Просто… просто…

— Я обещаю. Не надо лишних слов, любимый. Раз ты так хочешь — значит, так и будет, — закрыв ему рот пальцами, заверила Габриелла. — Больше об этом не думай, слышишь?

И снова последовали поцелуи — жаркие, страстные, пылкие, головокружительные, сводящие с ума и лишающие воли…

И снова она первой сделала усилие и разорвала их объятия.

— Уезжай, Хэнки, уезжай, пока я могу отпустить тебя. Иначе будет поздно…

— Вот и отлично. Иди сюда. Пусть станет поздно. Не хочу никуда ехать. Все к черту, все…

— Нет. Мы же договорились.

— Да. — Он закинул руки за голову, закрыл глаза и мечтательно проговорил: — Знаешь, ненаглядная моя, мне иногда так хочется иметь кучу денег. Чтобы я мог осыпать тебя драгоценностями, купить виллу на берегу океана и повезти в круиз вокруг земного шара.

Габби усилием воли пропихнула вниз огромный ком, вставший поперек горла от дурного предчувствия. И услышала, как отчетливый голос в ее сознании произнес: «Не отправляй его. Пусть остается. Люби и будь счастлива, сколько возможно».

Но она мысленно приказала ему заткнуться, вслух же почти небрежно сказала:

— Что ж, может, в конце концов так и случится, а, будущий Клинт Иствуд?

— Габби! Габриелла! Посмотри на меня! Посмотри! — Она зажмурилась, прогоняя вставшие в глазах слезы, потом открыла их и буквально погрузилась, словно в озеро прыгнула, в синеву его очей. — Ты веришь, что я люблю тебя, Габби? Что я вернусь к тебе? Что мы поженимся? Ты веришь в это?

Хэнк смотрел на нее, требуя правдивого ответа.

Она повторила его вопросы, короткие, простые и в то же время бесконечно трудные.

Верит ли она? Да. Да, конечно, верит. Но крошечный червячок сомнения все же копошился где-то в самой сердцевине ее существа, той, что была отравлена изменой Арти. Да, именно в этой сердцевине и крылась та моральная гниль, та слабина, что вынуждала ее подвергнуть его столь жестокому для обоих испытанию. Увы, ничто в жизни не проходит бесследно…

И все же он уехал. Как ни тяжела была мысль о разлуке, как ни угнетающе действовала на сознание, что выбрасывается на ветер драгоценное время, которое мог бы провести вместе с ней, своей единственной любовью, он все же уехал.

Ибо Габриелла была непоколебима. Она не желала вступить в будущую жизнь, терзаемая сомнениями и ожиданием той минуты, когда он упрекнет ее в том, что пожертвовал всем — и богатой невестой, и карьерой, и деньгами. Жить и знать, что в любой день он поднимется и отправится на поиски упущенных из-за нее и ради нее возможностей… Нет, невозможно, невыносимо, нестерпимо!

И он уехал…

А она осталась.

Осталась стоять на пороге.

Одинокая, закоченевшая…

Не от холода — от страха, от дурных предчувствий и опасений и от уже накативших сожалений…

Зачем? Ну зачем? Какой в этом смысл? Не лучше ли было наслаждаться счастьем, пока оно возможно, чем мечтать о вечном и бесконечном и в поисках невозможного лишиться того, что уже держала в руках?

Габриелла обняла себя за плечи и неотрывно смотрела вдаль, туда, где растворился он — ее любовь, ее страсть, ее награда за перенесенные страдания, ее вселенная…

И она сама, своими собственными словами лишила себя всего этого…

— Боже, какая же я дура! — простонала несчастная, бессильно опускаясь на колени.

Правду говорят, что, кого Всевышний хочет покарать, у того отнимает разум. Что я натворила? Зачем? Почему не держалась за него руками, ногами и зубами? Господи великий и всемогущий, прошу Тебя, сжалься надо мной, неразумной! Верни мне его! Я забуду об этих идиотских, бредовых идеях и буду каждое утро и вечер благословлять Тебя за ниспосланное мне чудо!