Кредит доверчивости - Татьяна Устинова

— Знаешь что, — сказала Ната Владу, — давай сначала к сестре моей заедем, я вещи свои заберу и записку ей оставлю.

— Как скажешь, солнце. — Влад развернулся в неположенном месте, и Ната заметила, как за ними этот маневр повторил красный, наглухо затонированный «Фольксваген Гольф». Кажется, этот «Фольксваген» ехал за ними от ее работы.

Отвратительно-кислое чувство страха опять захлестнуло Натку. А вдруг ее все-таки хотят убить? Вдруг следят за каждым шагом? Она кожей чувствует, что это так…

— Чего вертишься? — спросил Влад, заметив, что она оглядывается.

— Да так… Показалось, что не туда поехали.

— Солнце, я всегда все делаю так. Не елозь! Кстати, отчего ты у сестрицы живешь?

— Ее Сенька любит.

— Отлично. Значит, мы часто сможем оставаться наедине.

«Фольксваген» неотступно ехал за ними, иногда отставал, но тут же перестраивался и догонял.

Наверное, нужно все рассказать Владу. Про два миллиона, про «зорких беркутов», про страх, про то, что необходимо вычислить, кто ее подставил, а теперь хочет убить… Наверное, надо рассказать, только очень уж страшно. Они еще жить вместе не начали, а она на него выльет ушат своих неразрешимых проблем. Нет, вот поженятся, выгорит у него его дело, и тогда… Если все как-нибудь само не рассосется, то… заплатят они эти два миллиона, и дело с концом! За жену и дочку — это такая малость… И будет она жить где-нибудь в ближнем Подмосковье, бросит работу, создаст идеальный дом с семейными традициями, изысканными обедами, фирменными пирогами и огромной елкой на Новый год, под которой все будут находить заветные подарки. А летом — всей семьей куда-нибудь на острова, где пальмы, море и белая яхта с раздуваемыми ветром парусами…

Замечтавшись, Ната забыла про красный «Фольксваген».

Эта девчонка оказалась красавицей. Русые волосы до плеч, стройная фигура с тонкой талией, высокой грудью и длинными ногами. Лицо — милое, хорошенькое, свежее, не обремененное интеллектом.

Жалко милую красивую дурочку.

Красный тонированный «Фольксваген» тронулся за серебристым «Лексусом», нагнал его в потоке и больше не отставал.

Жалко, конечно, но… Таких дурочек надо учить.

И чем раньше, тем лучше.

«Лексус» неожиданно развернулся через двойную сплошную. «Фольксваген» бесстрашно повторил его маневр.

Не заметили бы слежку раньше времени…

Впрочем, эта длинноногая вертихвостка вряд ли способна что-то заметить. Такие, как она, словно ночные бабочки, слетаются на пламя вечной любви и мнимого благополучия.

А получают — смерть.

Вот только никак не удается застать эту бабочку одну. Но ничего — это дело времени.

Сенька, увидев Влада, вдруг разревелся.

— Хочу к тете Лене!

— Сень, мы теперь одной семьей будем жить — ты, я и дядя Владик. Смотри, какая машинка красивая. Сейчас мы на ней к дяде Владу поедем, — попробовала успокоить сына Натка.

— Хочу к тете Лене! — выл Сенька и упирался, когда она усаживала его в «Лексус».

— Может, не стоит ребенка травмировать? — спросил Влад. — Пусть у тети Лены пока поживет.

— Так он к тебе никогда не привыкнет, — возразила Натка, с трудом запихивая сына на заднее сиденье.

— Может, чупа-чупсом его затк… отвлечь? — спросил Влад, когда Сенькины вопли стали невыносимыми.

— Сам успокоится, — отмахнулась Натка.

— Когда?

— Не знаю. Его только Лена умеет быстро успокаивать.

Влад вздохнул и улыбнулся.

— Я обязательно научусь его успокаивать. У нас все будет хорошо. Да, Семен?

— Сам ты Семен! — крикнул в ответ Сенька и зашелся в новом приступе рева.

Пира, ознаменовавшего новую семейную жизнь, так и не получилось.

У Влада в холодильнике нашлась только замороженная пицца и засохший сыр.

— Что ж ты не сказал, что у тебя шаром покати? — сокрушалась Натка, осматривая более чем скромные запасы. — Я бы у Лены хоть колбасы и яиц захватила!

— Прости, солнце, совсем замотался, забыл.

Натка разогрела пиццу в микроволновке, но и скудного ужина не получилось, потому что Сенька, испытывая найденную на новом месте зажигалку, случайно подпалил занавеску на окне. Натка бросилась ее тушить — водой, ногами, с визгами-воплями, — но занавеска сорвалась с окна и обгорелым концом упала в пиццу, отчего та стала вонять синтетикой и приобрела неприятный вкус.

— Он часто так делает? — сухо поинтересовался Влад, не принимавший участия в тушении занавески.

— Бывает, — всхлипнула Натка. — Хочешь, я ему ухо надеру?

— Не стоит, — поморщился Влад. — С детьми надо уметь разговаривать.

Разговаривать он, правда, с Сенькой не стал, видимо, это было запланировано на будущее.

К ночи у Сеньки поднялась температура — тридцать восемь и пять. Он лежал на диване красный, несчастный, его колотило в ознобе под двумя одеялами.

— Наверное, надо «Скорую» вызвать, — щупая лоб сына, обеспокоенно сказала Ната.

— Все дети болеют, — пожал плечами Влад. — Пойдем спать, солнце, к утру у него все пройдет.

— Не уходи, мам! — заканючил Арсений.

— Будь мужчиной, Семен! — прикрикнул на него Влад. — Я в твоем возрасте не ныл и не мамкал!

Сенька жалобно заскулил, отвернулся к стене и накрылся одеялами с головой.

— Может, за жаропонижающим сбегать? — спросила Ната, чувствуя, как от жалости к сыну к горлу подступает ком.

— Травить ребенка таблетками? — возмутился Влад. — Только через мой труп. С утра начнем холодные обливания.

Ната с восторгом подумала, как он прав! Химия — это отрава, закаливание — вот путь к здоровью. Через несколько месяцев Арсений станет закаленным, воспитанным мальчиком. Ведь у него перед глазами будет пример настоящего мужчины.

— Я люблю тебя, — обняла она Влада.

— А я тебя обожаю, солнце…

Никита запретил себе думать об этом.

Не было белых тюльпанов, не было томительного ожидания у подъезда, не было растерянного, но в то же время немного ироничного взгляда Лены и этого холеного хмыря в белом костюме, который держал ее под локоть… Ничего не было.

И тем не менее под ложечкой ныло как после запрещенного удара.

Дома он позволил себе заглушить боль двумя рюмками коньяка и органной музыкой Баха, которую включил на полную мощность, несмотря на поздний час.

Он так и заснул на диване, одетый, под жизнеутверждающий орган.

Ему приснилась Лена в черном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее. Она шла по красной дорожке, как известная актриса на Каннском фестивале. Вокруг суетились фотографы — щелкали затворы фотокамер, мелькали вспышки, — а толпы холеных красавцев в белых костюмах пытались взять у нее автограф.

— Лена! — через их головы крикнул Говоров.

Она оглянулась, ожерелье исчезло с ее шеи, а шикарное платье превратилось в судейскую мантию. Говоров понял, что Лену надо спасать — от этих вспышек, от белых костюмов, от автографов. Никита рванулся вперед, но тут же застрял в вязкой, точно болото, толпе и начал задыхаться, тонуть…

Он проснулся, выключил музыку, разложил диван, постелил, разделся и лег.

«Ничего не произошло, — сказал он себе. — В конце концов, она мне обет верности не давала…»

В прокуратуру Никита приехал невыспавшийся, разбитый и злой. Две чашки крепкого кофе не спасли, и он вышел в коридор покурить.

В закутке под лестницей затягивалась длинной коричневой сигаретой Маша — еще одно напоминание о Кузнецовой, потому что Маша была лучшей подругой Лены.

— Что смурной такой? — поинтересовалась она, глядя, как Говоров слегка дрожащими пальцами достает сигарету из пачки.

— Не выспался, — отмахнулся Никита. — Баха слушал.

— Хорошее дело, — одобрила Маша. — Нет чтобы хорошим делом вместе с Ленкой заняться! Она тоже Баха любит.

— Да что ж это такое! — Никита стал хлопать себя по карманам в поисках зажигалки.

Маша протянула ему сувенирную коробочку спичек, продолжая гнуть свою линию.

— Ленусик совсем закисла: работа — дом, работа — дом… Смотреть жалко.

— Видел я, как она закисла, — пробормотал Никита, ломая о коробок спичку за спичкой…

— Что ты видел? — насторожилась Маша.

— Да так… — Меньше всего Никите хотелось рассказывать о вчерашнем своем позоре, хотя он понимал: Маша на правах лучшей подруги все равно рано или поздно о нем узнает.

Он наконец прикурил, втянув терпкий дым в легкие. Последняя сигарета, привычно подумал он в свое оправдание. Точно последняя…

— Выкладывай, все равно узнаю, — требовательно потеребила его за рукав Маша.

Говоров как можно равнодушнее пожал плечами. Может, и правда самому лучше все рассказать, чем ждать интерпретации событий от Лены.

— Хотел я вчера Лену на Баха позвать, цветы купил, к подъезду пришел, чтобы с работы встретить…