Первое дело Аполлинарии Авиловой - Катерина Врублевская

— Что ж, я благодарен штабс-капитану за оказанное мне доверие, — кивнул граф и удалился. Полина попрощалась с тетушкой, и мы, одевшись, вышли на улицу дожидаться Лазаря Петровича, беседующего с губернатором и его супругой.

— Аполлинария Лазаревна, — начал я нелегкий для меня разговор, — мне, право, неловко. Я не могу принять столь великую жертву. Мне известно, чем для вас является дневник мужа. И вот так отдать его, без уверенности, что он вернется обратно, и все ради чего? Я не стою этого.

— Глупости! — она звонко рассмеялась, — не стоит так уничижаться. Прежде всего, у вас доброе сердце и благородная душа. Кроме того, я вовсе не собираюсь отдавать графу дневник.

— Не понимаю… Вы же обещали!

— Верно, обещала. Но я не столь благородна, — Полина лукаво улыбнулась. — Мне не верится, что графу необходим дневник мужа для издания книги. Скорее всего, его интересует нечто, чего мы пока не знаем, и он хочет использовать дневник в своих личных целях. Не зря он так настойчив. Я послала ему достаточно документов, из них можно составить даже две книги. А Кобринский уперся — только дневник, иначе книги не будет. С какой стати он так заинтересован в издании? Мой муж ему не сват, не брат, а всего лишь покойный супруг внучатой племянницы его старой пассии… Очень близкая связь!

— И что вы решили?

— Последние три недели я была очень занята. Я писала заново дневник своего мужа, причем переписывала его, изменяя широту, долготу, название мест, имена — в общем, все, что могло бы навести графа на след.

Мне стало не по себе. Кобринский не выглядит простаком, он вмиг обнаружит подделку. Об этом я и сказал Полине.

— Не волнуйтесь, Николай Львович. Я писала в старой тетради, которую нашла среди отцовских бумаг в архиве, она была чистой, но с потрепанным переплетом и пожелтевшими страницами. Мне всегда нравилось бывать у Лазаря Петровича в кабинете: читать уголовные дела, слушать, как он готовится к выступлению. Часто он просит меня послушать, как будет звучать речь, оправдывающая его подзащитного.

Сзади раздался голос ее отца:

— Заждались? А я все с губернатором беседовал. Ну и прожектер! Рассуждал о судебной реформе с таким серьезным видом, что мне стоило особого труда не расхохотаться. Ну что, поехали?

Мы сели в добротный экипаж Марии Игнатьевны, и Полина спросила:

— Papa, помнишь ли дело мошенника Горского?

— Конечно, помню. Знатный был пройдоха! Картины у студентов заказывал, старил, а потом под голландцев продавал. Курган разрыл на Азове, золотишко самоварной пробы оттуда доставал и рассказывал простакам, будто скифы это художество захоронили. Интересный был человек, обаятельный. Восемь лет каторжных работ получил. С конфискацией.

— К чему вы это мне рассказываете? — не понял я.

— К тому, г-н Сомов, что в деле Горского есть прелюбопытнейший документ, — засмеялась Полина. — В нем подробно рассказывается о том, как мошенник придавал картинам и рукописям старинный вид. Какие кислоты использовал, как в печку совал и многое другое, не менее интересное и познавательное.

— И вы сделали то же самое с дневником? — догадался я.

— Конечно! — кивнула Полина. — Мы с отцом считаем, что граф — жулик почище Горского, и обманывает меня с книгой. Впрочем, весьма вероятно, что он также смошенничал, когда играл с вами в карты.

— Я почти уверен, — добавил Лазарь Петрович, — что за всеми этими убийствами стоит граф Кобринский. Нет, он не убийца, он — мозг преступной банды и пытается отнять то, что ему не принадлежит. А разгадка в дневнике Владимира. Только как ее разгадать?

— Может, показать дневник специалистам? — предложила Полина.

— Да, мне эта мысль тоже приходила в голову, — согласился с дочерью адвокат. — Но какому именно? Историку? Географу? Или еще кому-нибудь? Будешь смеяться, дочь моя, но граф тоже не из последних специалистов-географов и быстрее нас с тобой найдет искомое. Вот в чем проблема.

Тем временем карета остановилась у дома Лазаря Петровича, но Полина не стала выходить.

— Спокойной ночи, papa, — поцеловала она Рамзина, — Николай проводит меня до моего дома.

— Спокойной ночи, Полинушка, — он вышел из кареты, крикнул кучеру «Трогай!», и мы остались с ней наедине…

Что-то я расписался, Алеша. Уже светает, пойду спать.

Всех тебе благ.

Твой Николай.

Илья Семенович Окулов, Санкт-Петербург — Лазарю Петровичу Рамзину, N-ск.

Здравствуй, друг мой!

Ну, старый лис, задал ты мне задачку. Весь город обегал, пока нашел то, что тебе нужно. Небось, в обер-прокуроры метишь? Или вторым Кони или Плевако хочешь стать.

Вот что мне удалось разыскать.

Сначала о Кобринском. Викентий Григорьевич родился в поместье близ N-ска в 1829 году, В 1855 году окончил естественное отделение Петербургского университета, в 1856 года был принят в Императорское географическое общество и отправился в экспедицию на озере Балхаш. В 1857–1859 гг. был послан в научную командировку в Швецию и Данию, где изучал географию и растительный мир этих стран. В 1861 году участвует в экспедиции в Китай, откуда привозит ценности, ставшие основой его богатейшей коллекции восточного искусства.

По возвращении из Китая в 1867 году граф Кобринский всемилостивейше пожалован орденом Святой Анны 1-й степени за полезные труды его по географическому ведомству и получает работу в комиссии по подготовке первого проекта «Общего устава российских железных дорог». Начиная с 1881 года Викентий Григорьевич — секретарь Императорского географического общества под руководством П.П. Семенова, часто отсутствующего в Санкт-Петербурге по причине экспедиций на Тянь-Шань и другие горные вершины. Сей пост Кобринский занимает по настоящее время, и можно сказать, что в его руках сосредоточена почти вся власть в данном учреждении. В период с 1886 по 1888 весьма страдал от артрита и ревматических болей в суставах, ездил на воды в Италию, но в последнее время чувствует себя намного лучше благодаря особой системе упражнений, разработанной им самим. Холост, карьерист, характером спесив и надменен. Любит карточную игру и псовую охоту. Ходят слухи, что в 1886 году он использовал в личных целях данные геологической разведки уральских золотых приисков, вложил деньги в акции и разбогател, выгодно продав принадлежащую ему долю заводчику Сыромятову. Но граф Кобринский начисто отрицал причастность и, чтобы замять дело, отправился на воды — «выйти сухим из воды». Пока он отсутствовал, слухи забылись, и Кобринский вновь вернулся к своим обязанностям секретаря географического общества.

О книге В.Г. Авилова мне ничего не удалось разузнать. В географическом обществе знают о таком путешественнике, но об издании книги им ничего не известно. Мне сказали, что по этому вопросу надо представить докладную записку на имя графа, но я, естественно, не стал этим заниматься.

Теперь несколько слов о Ефиманове. Григорий Сергеевич Ефиманов родился в Самаре, в 1832 году, в небогатой дворянской семье. Его отец, служа в армии, сумел при поддержке всесильного Аракчеева, сделать отличную военную карьеру и дослужился до генеральского чина. Генерал-аншеф рано вышел в отставку и занялся обустройством своего поместья. Григорий Ефимович был пятым, последним ребенком в семье бравого гусара, любителя женщин и вина. Обладая слабым здоровьем, он не пошел на военную службу, а в 1852 поступил на юридический факультет Московского университета и получил блестящее образование. Во время учебы старался завести связи в среде столичной знати, что давало ему возможность завязать успешную карьеру. Закончив университет, Ефиманов вернулся в Самару и стал мировым посредником по Самарскому уезду. В 1868 году Ефиманов переехал в Санкт-Петербург, где поступил на государственную службу в управление Санкт-Петербургских верфей в качестве помощника адмирала Вершинина, директора Русского Общества Судостроительных верфей. В тот же год женился на богатой вдове, старше него на десять лет, родом из N-ска.

Полученные от женитьбы средства помогли Ефиманову жить на широкую ногу. Он стал завсегдатай балов и опер и, несмотря на свой небольшой рост и тщедушное телосложение, пользовался успехом у женщин, скорей всего из-за своей щедрости. Жена его не большая охотница до развлечений и поэтому чаще оставалась дома. Ефиманов покровительствовал балетной школе при Мариинском театре, но вынужден прекратить посещение школы, так как разразился скандал: он растлевал юных балерин. Его высокопоставленные друзья сделали все, чтобы скандал не просочился в газеты, но посоветовали Ефиманову подать в отставку.

В 1887 году Ефиманов выходит в отставку, в чине статского советника, и вместе с супругой переезжает в ее поместье под N-ском. У них также имеется роскошный особняк в городе, в котором он живет один (жена предпочитает оставаться в поместье). Он вовсю занимается благотворительной деятельностью, становится попечителем института благородных девиц, жертвует на N-ский дом призрения и женский монастырь Успения Богородицы. Дружит с губернатором и предводителем дворянства. В 1889 году становится вдовцом, а недавно до меня дошли слухи, что его убили и убийца не найден. Верно ли это, Лазарь?