Дневник на итальянском - Элиза Харрис

— Помогит… — мою очередную попытку прервали, закрыв рот ладонью. Маньяк со шрамом, крепко сжимал мои губы, не реагируя на мои попытки вырваться.

— Давай закончим с ней по-быстрому. — прошипел он татуированному, на что тот лишь крепче сжал мою грудь в своих ладонях, приближаясь к моему уху.

— Не-е-е-т, братан. Она будет кричать. Громко. Много. — он укусил меня за мочку уха, и желудок сжался от тошноты. — В наказание мы насладимся ею как следует.

С хищной улыбкой, мужлан со шрамом стал расстегивать ширинку потертых рваных джинс, и я прекрасно понимала, что это означает. От него несло перегаром и сигаретами. Я начала мотать головой, извиваться, кусаться и бить ногами, но все время получала долю больных ударов или мерзкие прикосновения.

— Не спеши, с неё начну я. — прервал его действия татуированный, до боли удерживая меня. — Ты же не против, крошка? Впрочем, твоё мнение ничего не меняет. Тебе понравится. Потом сама ещё просить будешь.

Он резко развернул меня к себе, а его язык проскользнул в мой рот. Я тут же закусила его зубами, отворачиваясь. Грязно выругавшись, он схватил меня за волосы, больно оттянув назад:

— Не рыпайся, гнида, а то будет о-о-чень больно. — заверил меня тот, наматывая волосы на кулак, и принимаясь лизать мою шею, спускаясь ниже.

Я била руками в грудь, пыталась вырываться, принимала попытки драться ногами, но все было тщетно. Меня плотно удерживали, оставляя мокрые следы на шее и ключицах. Следующее его действие заставило меня молить не о спасении, а о смерти.

Пока маньяк со шрамом с наслаждением наблюдал со стороны, татуированный развернул меня обратно, врезаясь торсом в меня сзади, что вызвало новую волну тошноты, боли, унижения и страха. Каково было понимать, что тебя собираются изнасиловать? Каково понимать, что жизнь закончится на том месте, где убью твою душу и изранят сердце? Какого было понимать, что дальше, ты не будешь чувствовать ничего? Я ничего не чувствовала. Только жгучие слезы, покалывание в сердце и недостаток воздуха.

Он терся об меня сзади, заставляя приникать к нему ближе и ближе. В итоге, развязав шнурок на моем поясе, и вновь ударив в живот за попытку высвободиться, он просунул свою мерзкую ручонку мне под штаны, проводя пальцами по трусам и опускаясь к внутренней стороне бедра. Во рту я почувствовала металлический вкус крови. А внутри…ничего. Пустоту. Постепенно, все живое уходило из меня, наполняя оставляя после себя пустую бездонную глыбу.

— Помогите! — закричала я вновь, вырываясь всеми силами. Я плакала, кричала, била снова и опять кричала.

Перестав меня бить, последний мой крик заглушил тот, что был со шрамом, запуская свои пальцы мне в рот, и вталкивая их туда и обратно. Второй рукой он резким движением ухватил меня за шею, наклоняясь к животу и приникая ртом к моему телу.

Укусив его за пальцы между моих губ, он, грязно выругавшись, добавил удар в бок и принялся мерзко лапать меня, пока второй просунул мне в штаны вторую руку сзади, хватая за ягодицы под нижним бельём. Другая его рука практически достигла желаемого и пробиралась шершавыми пальцами.

— Тебе нравится чувствовать себя шалавой? — поднявшись к моим губам, прохрипел парень со шрамом, и в следующую секунду схватил до боли челюсть, раскрыв её двумя руками, пока его мерзкий язык проникал в мою глотку.

— Возьмёшь её сзади или трахнешь в милый ротик? — от слов татуированного, который потянул моё нижнее бельё под штанами и стал бить шлепками по ягодицам, я закрыла глаза, чувствуя, как отключаюсь. Больше всего мне было страшно за маму, которая, возможно, после сегодняшней ночи не найдет моё тело. Мне не хотелось, чтобы она пережила очередную смерть любимого человека. Не хотелось делать ей больно.

— Открывай ротик шире, — объявил маньяк со шрамом, а татуированный, схватив меня за волосы, грубо повалил на колени перед собой, не давая возможности встать.

Голова кружилась, а глаза закрывались. Тело безжизненно стояло на коленях, и я размыто видела, как перед моим лицом расстегивают ширинку джинсов, спуская штаны вниз.

Едва я растянулась на земле, как сквозь слипшиеся ресницы, где-то, словно в трубе, послышался дикий рёв мотора и визг колёс. Яркий свет засветил мне прямо в глаза. Фары. Я применила попытку разлепить тяжелые веки, сквозь которые увидела знакомый силуэт. Моя последняя надежда воскресла, когда из черной машины вылетел парень. Джеймс.

Глава 14

Ruelle — BadDream

Джеймс

Я вернулся домой к вечеру, пока отца ещё дома не было. Видимо, даже с появлением жены и дочурки, наш работящий папочка не в силах сдвинуть свой бизнес, чтобы проводить время с семьёй. Из гостиной в окне виднелся свет. Оставив машину, стоило мне войти внутрь, как в нос ударил запах из кухни. Некоторые знакомые блюда просто сытно излучали аромат. Я на мгновение задержал взгляд на сводной, которая упорно возилась с какими-то ингредиентами, тщательно перемешивая их в стеклянной посуде. При этом она выглядела так мило и по-домашнему, улыбаясь и напевая себе что-то под нос, что былая ярость и задатки ненависти куда-то испарились. Мне хотелось улыбнуться, но я оставался держаться непринужденно.

Грейс порхала на кухонной столешнице, аккуратно сервируя какое-то блюдо. Стоило ей увидеть меня, как женщина просияла улыбкой, поздоровавшись. Действуя по принципу мудака, я не потрудившись ответить и снять обувь в пороге, ушёл прочь. Даже на лестнице следом за мной следовали ароматы домашних блюд, среди которых я точно мог отличить мясо по-французски и профитроли. После ухода мамы, бабушка часто готовила нам, и мы обходились без кухарок. Я обожал жирную не полезную еду из рук бабули, а папа готов был за это носить на руках свою маму. Потом бабушка умерла. И мы снова остались одни. Только теперь не вместе, а по одиночке. Она была единственной, кто соединял нас, заставлял быть семьёй и помогал чувствовать домашний уют, которого мы не видели с мамой.

Теперь же, когда в доме вместо поварихи, так просто и непринужденно готовят две женщины, нахлынули воспоминания. Я понимал, что не могу ненавидеть их, однако следом нахлынуло чувство обиды. Быть может, они с отцом смогут стать семьёй. Без меня. Светлая потрясающая жена доброй души, умница дочурка и Кристиан Тёрнер собственной персоны.

Меня раздражало чувство дикого противоречия. Меня раздражало, что я не винил Грейс, что вопреки всему не мог плохо относиться к ней в душе.

Отвлекаясь от мыслей, я завалился в комнату, принял холодный душ и, переодевшись в спортивки,