Портрет дамы с жемчугами - Кан Кикути

Разочарованный Синъитиро собрался ехать домой, как вдруг сверху донеслись легкий стук шагов, шуршание платья и оживленная французская речь. Синъитиро с удивлением поднял голову. С лестницы медленно спускались госпожа Рурико и царица вечера – пианистка. Обе они были так хороши, что Синъитиро невольно почувствовал трепет. Европейская красота пианистки, словно высеченной из мрамора, лишь подчеркивала прелесть Рурико, которая благодаря своей изящной фигуре нисколько не проигрывала рядом с европейской девушкой, как это обычно бывает при сравнении низкорослых японок с высокими, стройными европейскими женщинами.

Забыв обо всем на свете, Синъитиро не мог оторвать глаз от Рурико, любуясь ею, словно картиной знаменитого художника. Ее обаяние усиливало безупречное французское произношение, которое он сразу же оценил, потому что прошел курс французского права.

Даже не удостоив Синъитиро взглядом, Рурико проводила пианистку в вестибюль. Вскоре туда вышел и ее брат, и Рурико вместе с остальными женщинами, устроительницами концерта, проводила пианистов к автомобилю, все время ведя с ними оживленный разговор. Лишь когда автомобиль скрылся, она вернулась в вестибюль и, словно только сейчас заметив Синъитиро, приветливо обратилась к нему:

– Простите, что заставила вас ждать; но как член женского кружка, я обязана была их проводить.

С этими словами она посмотрела на маленькие часики, которые вынула из-за пояса.

«Тоже платиновые», – молнией пронеслось в голове Синъитиро.

– Ах, уже шесть часов! Я опаздываю. Может быть, мы перенесем наше чаепитие на другой раз? Согласны?

– О да, конечно, – ответил Синъитиро с готовностью верного слуги.

– Можно ли узнать, где вы живете?

– На улице Синано.

– Значит, вы проезжаете по сёсэн [33]?

– Я могу ехать либо по сёсэн, либо городским трамваем.

– Тогда поезжайте по сёсэн. Я подвезу вас на машине до Мансэйбаси. – Рурико говорила уверенным тоном, как о чем-то само собой разумеющемся.

Это удивило Синъитиро, поскольку они были совсем мало знакомы, да и то благодаря странному стечению обстоятельств. Она ничего не знала о Синъитиро, ей не были известны ни его профессия, ни общественное положение, не удивительно поэтому, что Синъитиро отказался.

– Нет, – сказал он, – я не смею воспользоваться вашей любезностью.

– Прошу вас, не церемоньтесь, – настаивала Рурико, – не ставьте меня в неловкое положение. Очень досадно, что сегодня мне не удалось побеседовать с вами, но мы можем это сделать по дороге. Кстати, речь пойдет о покойном Аоки-сан.

– Может быть, вам это неловко? – спросил Синъитиро', хотя ему самому очень хотелось поговорить о погибшем юноше.

– Хватит вам церемониться, право! Но, может быть, это вы не хотите вести разговор об Аоки-сан?

Раненный ее словами, Синъитиро натянуто рассмеялся. Рурико подала знак мальчику-груму, и тот вызвал машину. Сверкая зажженными фарами, машина прорезала темноту и подкатила к подъезду, – та самая большая зеленая машина, которую Синъитиро видел на похоронах юноши. У подъезда уже не было ни машин, ни рикш, потому что публика давно разошлась.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала Рурико с видом, не терпящим возражений.

В этот момент Синъитиро испытывал беспокойство и в то же время чувство ни с чем не сравнимого счастья. Ему очень хотелось поехать вместе с госпожой Рурико, но что-то удерживало его от этого рокового шага.

– Ах, какой вы церемонный! – воскликнула Рурико. – Простите, тогда я сяду первая. – И она, поставив на подножку автомобиля свою изящную ножку в лиловом дзори [34], легко впорхнула в автомобиль. – Ну садитесь же! – обратилась она с улыбкой к Синъитиро.

Рурико распоряжалась им так, как ей было угодно. Наконец Синъитиро влез в машину. Он хотел было сесть против Рурико на откидное сиденье, но она запротестовала:

– Ну что вы за мужчина! Боитесь сесть рядом с женщиной! Нельзя быть таким застенчивым!

В голосе Рурико звучали властные нотки. Синъитиро покорно сел рядом с Рурико и коснулся ее плеча, от чего сладко замерло сердце.

Машина стала спускаться вниз по улице, в направлении темневшего вдали парка, а мальчики-грумы и капельдинеры вслед ей почтительно кланялись и что-то говорили.

Но Синъитиро не слышал их слов – он был как во сне.

Сознание того, что он едет вместе с очаровательной знатной женщиной, почти незнакомой, доставляло Синъитиро невыразимую радость. Он чувствовал себя героем романа. Несколько минут, проведенных с нею в машине, показались ему самыми прекрасными в его жизни, он под– дался их очарованию и гнал прочь одолевавшие его сомнения.

Вынырнув из голубоватого мрака, царившего под деревьями парка, машина влетела в сверкающее море электрического света, лившегося от бесчисленных фонарей и разноцветных реклам, которыми был окружен со всех сторон расположенный на возвышении парк Уэно. Время летело, словно на крыльях, но эти несколько минут пронеслись для Синъитиро с какой-то головокружительной быстротой, он даже не успел опомниться.

Чем меньше отводится времени на экзаменационную работу, тем с большим спокойствием следует ее писать, но на деле получается как раз наоборот. То же самое происходило сейчас и с Синъитиро. От волнения он даже не знал, куда девать руки.

Рурико держалась очень спокойно, с достоинством. В полумраке машины можно было без труда разглядеть улыбку на ее лице. Она не спешила начинать разговор и вела себя так, словно рядом сидел ее муж или, по крайней мере, близкий друг.

Когда машина мчалась мимо универсального магазина Мацудзакая, Синъитиро наконец нашел повод для разговора.

– Я только что слышал, как вы говорили по-французски, у вас великолепное произношение.

– Вы просто льстите мне. Я не в ладах с глаголами и произношу только отдельные слова, без всякой связи.

– Да все у вас хорошо! – воскликнул Синъитиро. – Я в восторге от вашей французской речи!

– Мне очень лестно это слышать, но я всего два года

училась и пока стесняюсь говорить по-французски, а вы, оказывается, прошли курс французского права!

– Да, я начал учиться французскому еще в котогакко, несколько лет тому назад, но разговорной речью владею плохо. Нашу фирму иногда посещают французы, и меня, как единственного знающего французский, заставляют их принимать. Вы не представляете, какие в этих случаях я испытываю муки! А вы можете стать женой дипломата и свободно вращаться в высшем парижском обществе!

– Женой дипломата! – рассмеялась Рурико. – Разве я…

Рурико вдруг помрачнела. Женой дипломата! Разве не мечтала она стать женой будущего дипломата Наои и достойной представительницей японских женщин в высшем обществе какого-нибудь иностранного государства! В ожидании этого счастливого времени она изучала французский язык. Но ее мечты развеялись как дым, и воспоминания о прошлом согнали с лица чарующую улыбку. На какую-то минуту воцарилось молчание. Машина мчалась по шоссе Онари, справа от трамвайной линии. До Мансэйбаси оставалось немногим более трехсот метров. Синъитиро захотелось побеседовать о вещах, близких его сердцу, и он спросил, заглядывая Рурико в глаза:

– Вы любите французскую литературу?

– Люблю, – отвечала Рурико, – и для большей убедительности повторила: – Я очень люблю французскую литературу.

После этого Синъитиро почувствовал, что они нашли общий язык. Ничто так не сближает людей, как беседы об искусстве и литературе, даже людей мало знакомых. Радуясь, что нашлась наконец интересующая обоих тема разговора, Синъитиро оживленно продолжал:

– А современные писатели, такие как Мопассан и Флобер, вам тоже нравятся?

– Пожалуй… Но я затрудняюсь сказать, какие вещи мне нравятся больше: классические или современные, потому что мало читала. Впрочем, я могу точно сказать, что Мопассан мне не нравится. В японских литературных кругах часто говорят и о французской и о русской литературе, но мне кажется,"что большинство читает только тех авторов, которые выходят в дешевых и популярных изданиях.

Синъитиро понимающе улыбнулся и сказал:

– Я вполне разделяю вашу нелюбовь к Мопассану. Но скажите, каких писателей вы предпочитаете?

– Мой самый любимый писатель – Мериме, после него идут Анатоль Франс и Октав Мирбо.

– Какие же произведения Мериме вам особенно нравятся?

– Мне все они нравятся. «Кармен», например, известна всей Японии. Не находите ли вы, что она прекрасна?

– А вы что думаете об этой героине?

– О, мне она, разумеется, очень нравится, – не задумываясь, ответила Рурико и продолжала с милой улыбкой: – Я думаю, что убийство возлюбленной, пусть даже вероломной, не что иное, как насилие, произвол. Мужчина считает вполне естественным для себя любить то одну женщину, то другую, но если женщина себе такое позволит, ее сразу же осудят и начнут упрекать. Поэтому Хозе, убивший Кармен, вызывает во мне глубокое возмущение. – Рурико слегка покраснела от возбуждения и стала еще прекраснее.