Отличный парень - Кристина Арноти

Стив дергает за шнур стартера, приводя в движение мотор. Раздается легкий хрип, переходящий в оглушительный рев.

— Поехали, — говорит Стив.

Он подхватывает канат и бросает его в лодку, садится рядом с Анук и берется за руль. Наконец они выплывают на открытое водное пространство, и у Анук на мгновение перехватывает от страха дыхание. Стив нажимает на газ, и хрупкое суденышко подпрыгивает на воде, словно сухая ореховая скорлупа, брошенная на мокрый асфальт. Лодка носом рассекает речную гладь, а по ее бокам вздымаются настоящие волны. Суденышко словно ввинчивается в плотный от жары воздух. Анук ощущает влагу на теле то ли от собственного пота, то ли от водяных брызг. Несмотря на защитные очки, отраженное в воде солнце ослепляет глаза. Спрятанные под шапочкой с козырьком волосы стали такими мокрыми, что можно уже отжимать. «Как в турецкой бане», — думает она.

Анук натягивает шапочку поглубже на уши; она смотрит на Стива. Находясь рядом с ней, он, кажется, совсем забыл о ее существовании и только крепко сжимает двумя руками руль, который прыгает во все стороны.

Они поднимаются вверх по реке. Их утлое суденышко так громко тарахтит, что не слышно шума моторов взлетающих самолетов, когда они проплывают мимо аэропорта. Она успела только рассмотреть без конца взлетающие и приземляющиеся огромные «боинги».

— Еще далеко? — кричит Анук.

— Что?

Стив поворачивает голову к ней. За темными очками не видно его глаз. Его рубашка распахнута на груди до пояса. У него суровый и неприступный вид. Ничто в нем не напоминает молодого человека, который утром подошел к ней в отеле, а днем просил разрешения поцеловать. Его коротко остриженные волосы выглядели слегка влажными, и она не видела его взгляда за темными стеклами очков.

— Что далеко?

— Домик Вашингтона, — кричит она.

— Далеко. Еще не меньше часа пути.

— Как же это долго, — кричит она. — Такое убожество вокруг.

На правом берегу высокие заводские трубы выплевывают в небо сгустки черного дыма. Стив прибавляет скорость. Теперь лодка лишь хвостовой частью касается воды. То и дело она черпает носом воду, чтобы тут же качнуться вверх.

— Мы сейчас взлетим… — кричит Анук.

Стив ничего не слышит. Ей кажется, что рядом с ней находится бездушный робот.

Она пытается положить голову на плечо Стива.

Резким движением он высвобождает свое плечо. Его лицо наполовину закрыто очками. Анук старается не показывать виду, что испугалась. Она чувствует себя так плохо, как если бы ее привязали к стоматологическому креслу и бормашина сверлила бы ей позвоночник.

Теперь они проплывают под стальным мостом. Она поднимает голову и с завистью смотрит на проезжающие по мосту крошечные автомобили.

Мост остается позади. Их крошечная лодка с прежним рвением рассекает речную воду. Река неожиданно разливается так, словно впадает в море. То тут, то там из желтой воды выступают маленькие островки, покрытые тропической растительностью. Хлипкое суденышко двигается вперед по стоячей воде. Шум лодки тревожит покой ленивых речных птиц. Они нехотя взлетают, взмахивая тяжелыми крыльями, чтобы тут же приземлиться на соседнем островке.

Стив прижимает Анук к себе. Она на секунду успокаивается. Немного погодя она замечает, что в поведении Стива есть что-то настораживающее. Она не уверена, что он поддерживает ее исключительно для того, чтобы она не упала в воду. Скорее, наоборот. Она смеется. Не от веселья, а от страха. «Я хочу отдать Богу душу, — сказал ей однажды дед в минуту откровения. — Однако пусть мне сперва докажут, что у меня есть душа. Я так построил свою жизнь, чтобы никогда не задумываться о Боге. И все же трудно не думать о Всевышнем, когда стоишь на краю могилы. Когда у меня дела шли из рук вон плохо, я считал, что Бог забыл обо мне. Я не мог с этим смириться и сердился на него. Мой бизнес налаживался, и тогда я вновь становился его преданным рабом. Я превращался в самого ревностного католика, защищал права церкви и частенько раскошеливался на нужды церкви. Если же меня и после преследовали неудачи, то я считал, что это происходит в результате происков масонов, коммунистов и социалистов. Всеми своими достижениями я обязан Богу». — «А как же смерть, дед?» — «Нет смерти в кредит. Смерть всегда оплачивается наличными».

Стив крепко держит Анук за плечи правой рукой. Железным обручем она сковывает ее тело. Готовое вот-вот развалиться суденышко опасно подпрыгивает над поверхностью воды. Мотор ревет с такой силой, что кажется — вот-вот он взорвется и разлетится на куски.

Река разливается еще шире. От стоячей воды несет вонью. Лодка мчится вперед на пределе своих возможностей, оставляя позади себя пенистый след в плотной мутной воде. Стив добавляет газу. Теперь лодка похожа на гигантскую лягушку, которая рывками подпрыгивает над водой. От превышения скорости их бросает то вправо, то влево. Стив держит Анук за плечи, чтобы она не упала в вязкую желтую водную массу. Или же он хочет отделаться от нее и столкнуть ее в воду?

Она кричит по-французски:

— Я боюсь…

— Здесь смерть будет мгновенной, — отвечает он. — Ты же боишься медленного угасания…

Он напрягает голос, чтобы она могла услышать его. Теперь он говорит по-французски совсем без акцента.

— Не надо меня пугать…

Она пытается обуздать свой страх. Что этот тип себе позволяет? Он — настоящий маньяк. По шоссе ехал с черепашьей скоростью, зато теперь с лихвой наверстывает упущенное. Надо взять себя в руки. Нельзя паниковать. Не надо показывать, что она смертельно испугалась. «Лошади чувствуют, если наездник струсил, — говорил дед. — Опасайся лошади, которая поняла, что ты боишься ее: она может понести и убить тебя».

На воде американец закусил удила, как бешеный конь, о котором говорил дед.

Высоко задирая нос над водой, лодка летит вперед на полной скорости. «Я связалась с умалишенным». Никто и не узнает, где она сложила голову. Ее будут долго искать. Пригоршня грязных брызг ударяет ей в лицо. Она вытирает мокрые щеки тыльной стороной ладони. Обидно умереть вот так — ни за что ни про что.

Дед предусмотрел все, кроме ее смерти на воде. В лицо снова брызгает вода. Анук барабанит Стива по руке. Ей удается выскользнуть из его цепких объятий, и она ударяет его уже двумя кулаками. Ей кажется, что перед ней не человек, а железный робот.

Стив поворачивается к ней. У него суровое лицо. Под темными очками нельзя разглядеть его глаз. Лодка, похоже, вот-вот развалится на части и разлетится на щепки.

— Стив, вы меня слышите? Стив! Стив!

Она кричит что есть мочи.

— Стив!

Анук срывает с лица американца очки и бросает их в воду. Стив управляет лодкой одной рукой. Другой он словно козырьком прикрывает глаза. Лодка нехотя замедляет ход. Грохот от ударов днища лодки о поверхность воды постепенно стихает.

— Не надо было так делать, — произносит он с раздражением в голосе. — Меня слепит солнце. У меня слабые глаза…

— Вы двигались вперед на бешеной скорости… — отвечает она ледяным тоном. — Мне надо вернуться в отель… В пять часов вечера мне будет звонить муж.

Муж! Роберт кажется ей сейчас еще более далеким, чем детские воспоминания. Роберт…

— Хорошо. Мы возвращаемся, — говорит Стив.

Ее колотит дрожь. Она встает на колени, чтобы найти свою сумочку. Наконец, она поднимает ее со дна лодки. Сумочка промокла насквозь, но сигареты внутри казались сухими. Не поднимаясь с колен, она подносит сигарету к губам. Ее пальцы дрожат, ей с трудом удается прикурить сигарету от изящной зажигалки.

Она неловко шлепается на жесткую доску, которая служит сиденьем в этой плавающей скорлупе.

— Я заплачу за ваши очки, — произносит она.

Стив пожимает плечами. Одной рукой он держится за руль. Теперь лодка едва двигается. Палящее солнце светит им в спину.

— В машине у меня есть еще запасная пара очков. Сожалею, что так напугал вас.

— Простите меня за очки, — говорит она.

— Простите и вы меня… — произносит американец.

Впереди показывается гигантский мост.

Анук растеряна. Ее глаза наполняются слезами.

— Не надо плакать, — говорит Стив.

— Однажды я уже хотела свести счеты с жизнью, — говорит она, — полтора года назад.

— Нервы?

— Меня принудили сделать аборт, — говорит она. — Я была уже на четвертом месяце беременности. Я пошла на поводу у родителей.

— А ваш муж?

— В то время я еще не была замужем. Меня выпотрошили, словно курицу. В дорогой клинике. В Лондоне.

Она встает и вытирает ладонью слезы.

— Мне удалось скрывать беременность целых три с половиной месяца. Я так хотела этого ребенка! Он принадлежал бы только мне одной. Я сделала бы все, что бы он вырос счастливым и, главное, свободным человеком. Но его вытащили по кускам. Я стала соучастницей убийства. Мне не хватило мужества порвать с семьей. И я уступила им. Такая глупость! Я струсила и совершила подлый поступок.