Флотоводцы и мореплаватели Екатерины Великой - Михаил Ципоруха

«Государь мой Петр Симонович!

Думаю, что и самим вам будет приятна просьба сего вручителя господина поручика флота Сарычева, с которою он ко мне адресовался. Он отправляется в числе прочих морских офицеров с господином Биллингсом; знает очень хорошо свою морского офицера должность и довольно математику, но не случалось никогда делать ему астрономических примечаний долготы и широты. Сие то хочется ему видеть на практике и для сего просил он меня, чтобы адресовать его к вам, государь мой.

Много одолжить меня изволите, ежели ему и другим еще с ним же отправляющимися офицерам, которые явятся у вас с ним, пожалуете, буде то можно, покажите хотя однажды практику тех примечаний на здешней Академической обсерватории и притом пожалуйте изъясните им и употребление некоторых им еще мало известных инструментов, кои берет с собою господин Биллингс.

О дозволении ходить на обсерваторию просил ея сиятельство княгиню Дашкову[62], которая охотно на то согласилась и хотела дать о том свое повеление» [15, с. 40–41]. Так по инициативе Г. А. Сарычевау офицеров экспедиции появилась возможность ознакомиться с методикой астрономических определений, так сказать, из первых рук.

Экспедиция была хорошо оснащена приборами, необходимыми для проведения астрономических наблюдений: квадрантами, секстанами, хроматическими зрительными трубами, в том числе телескопами «для ночного примечания», а также компасами, термометрами и барометрами. Таким добротным навигационным и научным снаряжением участники экспедиции были обязаны академику П. С. Палласу.

Уже 12 сентября 1785 г. Г. А. Сарычев в сопровождении двух мастеровых выехал из Санкт- Петербурга и 10 ноября добрался до Иркутска. Там он ознакомился с данными по состоянию имеемых в Охотске судов и наличием там материалов, оборудования и запасов для строительства новых судов. Он убедился, что годных для участия в экспедиции судов там нет, а необходимые материалы и оборудование для постройки и снабжения новых судов отсутствуют. Он доложил иркутскому губернатору генерал–поручику Якоби об этом и представил ему ведомость материалов и оборудования, которые необходимо заготовить в Иркутске в зимний период, а летом доставить в Охотск.

В начале декабря Сарычев выехал из Иркутска и 10 января добрался до Якутска. Там ему сообщили, что далее к Охотску в зимнее время никто не ездит, кроме «легкой почты» по причине глубоких снегов и необитаемости мест по пути и советовали дождаться весны. Но Сарычева это не остановило, он решил не упускать времени и двинулся в путь, несмотря на все опасности и трудности, которые могли встретиться в дороге. Он приобрел теплое оленье платье, обыкновенно употребляемое в этих местах в дороге, и запасся продовольствием в расчете на два месяца пути.

22 января отправился Сарычев в дальнюю тяжелую дорогу из Якутска в сопровождении якутов- проводников. Караван состоял из верховых и вьючных лошадей. На каждую вьючную лошадь нагружали не более пяти пудов (80 кг) вещей и провизии. Сначала дорога шла через якутские улусы. Улусом называли район с несколькими селениями, состоящими под управлением одного князька, или старшины — выбранного из зажиточных якутов старосты. Сарычев с интересом наблюдал незнакомый для него быт обитателей отдаленных районов Российской империи: «Ночлеги имели мы по большей части в юртах и принимаемы были везде ласково. Можно сказать, что гостеприимство у якутов есть первая добродетель: не успеешь приехать к селению, как они уже встречают, помогают сойти с лошади и ведут в юрту, раскладывают большой огонь, снимают с приезжего платье и обувь, очищают снег и сушат. Постелю приготовляют в самом покойном месте и стараются услужить сколько возможно.

Сверх того потчуют всем, что только есть у них лучшего; иные дарят еще соболем, либо лисицей. За все то старался я одаривать бывшими со мною на их вкус разными мелочами и табаком, которые они очень любят курить, а к водке столь пристрастны, что не стыдятся, когда дашь одну рюмку, попросить другую, а там и третью. Многие из якутов принимают христианский закон, однако это большою частию бедные, и крестятся только для того, чтобы избавится на несколько лет от подушного[63]. Богатым же не нравится, что закон христианский запрещает иметь двух жен, есть в посты говядину, масло и молоко, особливо употреблять кобылье мясо, которое они почитают лучшим в свете кушаньем, и говорят, что если б русские узнали в нем вкус, то не стали бы совсем употреблять говядины» [13, с. 41]. Сарычев описал, как устроены якутские юрты, что носят якуты зимой и летом.

Подробно описана им сложная зимняя дорога в Охотск. Пришлось пройти ему и довольно опасные участки зимней дороги: «В 160 верстах поворотили от сей реки[64] вправо по долине между гор, приметно понижающихся, и продолжали путь свой местами совсем безлесными, покрытыми чрезмерно глубоким снегом, так что лошади с великим трудом пробирались по нем. Якуты место это называют чистым и стараются в один день засветло его переехать, опасаясь, чтоб не застигла вьюга: в таком случае может проезжих совсем занести снегом. Сказывают, что много бывало таких примеров и что здесь погибали от того не только лошади, но и люди. Мы были так счастливы, что проехали это опасное место в хорошую погоду. Можно сказать, что наше путешествие становилось уже несносно: каждый день от утра до вечера должно было сидеть на лошади, ночи же проводить зарывшись в снегу, и во все время не снимать платья и не переменять белья» [13, с. 43–44].

От селений у Оймякона на р. Индигирке продолжать путь на верховых лошадях было невозможно из- за глубоких снегов. Поэтому дальше Сарычев следовал на оленях, приведенных тунгусами (теперь эвенки), причем грузы навьючили на оленей (не более трех пудов, т. е 48 кг на каждого), а сам он следовал на олене оседланном. «Много стоило нам труда, — вспоминал он впоследствии, — привыкнуть к этой необыкновенной езде: седло столь мало, что с нуждою можно на нем держаться, к тому ж оно без стремян и без подпруг, лежит на передних лопатках оленя и подвязано одним тонким ремнем, так что при малом потерянии равновесия должно упасть. Вместо узды правят ремнем, привязанным к шее оленя» [13, с. 48].

Последний участок пути от устья р. Арки, притока р. Охоты, примерно 100 верст Сарычев ехал на собаках, запряженных в нарты. «Нарты — легкие санки, — писал он, — длиною в 12, а шириною в 2 фута; высота их от полоз — полтора фута[65]; они так тонки и легки, что одною рукою можно поднять. В них запрягают собак, от 10 до 12, таким образом: к переду нарты посредине привязан вместо дышла ремень, по сторонам которого становятся собаки в лямках и пристегиваются к нему помощию нарочно сделанных петель кляпышками. В передней паре запрягают одну собаку, приученную к двум словам, которыми заставляют ее поворачивать направо или налево. Для остановления ж нарты втыкают в снег между копыльями оштол — род деревянной толстой палки с железным наконечником. Наверху оштола повешаны железные побрякушки, которыми пугают собак, чтобы скорее бежали» [13, с. 50–51].

После более чем полугодового трудного пути через всю Сибирь 27 марта 1786 г. Сарычев прибыл в далекий дальневосточный порт Охотск. В соответствии с полученной в столице инструкцией он, проверив на месте, что подходящих для экспедиции судов в порту нет, начал энергично заготовлять лес для постройки новых. Головной отряд экспедиции возглавил сам Биллингс. Отряд выехал из столицы 26 октября 1785 г. и через семь месяцев 3 июля прибыл в Охотск. Вслед за начальником экспедиции в Охотск прибыли его первый помощник капитан–лейтенант Роберт Галл, натуралист доктор Карл Генрих Мерк, а также другие члены экспедиции, были доставлены припасы и оснащение экспедиции. Сарычев узнал, что он 7 марта 1786 г. был повышен в чине и стал капитан–поручиком. Он передал обязанности по постройке судов Галлу, а сам по приказанию Биллингса 1 августа на сотне лучших лошадей с 20 казаками и грузом, в сопровождении шкипера Антона Батакова и рисовального мастера Луки Воронина отправился в Верхнеколымск.

Почти месяц отряд добирался до р. Индигирки, а переправившись, двинулся на северо–восток. Путешественники пересекли хребет, который ныне называется Тас–Кыстабыт, «отменной высоты против всех виденных нами хребтов, простирается грядою от юго–востока к северо–западу; снизу до половины только покрыт мохом, а верх его состоит из голого камня. Немалого стоило нам труда, — вспоминал Г. А. Сарычев, — взобраться на него пешком, но спускаться надлежало с большею еще трудностию по чрезвычайно крутой его стороне ползком и с беспрестанным страхом, чтобы не упасть. Здешние лошади как ни цепки и как ни привычны к таким дорогам, однако некоторые обрывались и падали. Сей хребет лежит от Оймякона во 125 верстах» [13, с. 64].