Повелитель снов - Масахико Симада

– Микаинайт, ты помнишь, как мама попала в больницу с неврозом? Мне было четырнадцать лет, а Пенелопе – восемнадцать. Болезни детей, беспочвенные подозрения в жестоком обращении, трения с клиентами – всевозможные проблемы разом навалились на нее и оккупировали ее сознание. Пришлось закрыть на время офис детей напрокат. Одному Катагири вести дела не удавалось, возникали проблемы. Тогда мы, дети напрокат, узнали, что настоящим боссом является мама.

Разумеется, все изучали инструкцию Катагири об искусстве жить в обществе, о том, как смотреть сны, о том, как общаться со своим двойником. Но его объяснения были слишком занудными, и дети никак не могли их запомнить. В общем-то, он рассказывал очень подробно, но нам казалось, что нас, как придурков, заставляют заниматься зубрежкой, и это восторга не вызывало. Он пытался всех учить одинаково. А у мамы был свой подход к каждому, в зависимости от характера и индивидуальных особенностей. Да, именно мама была тренером детей напрокат. А Катагири, самое большое, выполнял роль этакого свода правил.

К маминому неврозу косвенное отношение имели голуби и жаворонки, которые часто залетали к нам на балкон. Мама терпеть не могла птиц. В детстве с ней приключилась такая же история, как в фильме Хичкока «Птицы». Одна злобная ворона невзлюбила маму и часто нападала на нее. Кидала камешки ей на голову. Стреляла пометом на ее новенькую блузку. И если бы только это. Однажды, когда мама одна в сумерках возвращалась домой, внезапно появилась ворона, резко спикировала маме на голову и несколько раз ударила ее клювом. Мама пыталась прикрыть голову рукой, на которую потом пришлось наложить два шва. После этого ворона больше не появлялась, вероятно, посчитав акт мести законченным. Хотя, конечно же, мстить маме было не за что.

Как была связана мамина боязнь птиц с тем неврозом? Она убедила себя, что все отвратительные слухи о детях напрокат распространяют птицы, прилетающие к нам на балкон. Шок, полученный в детские годы, был так велик, что, несмотря на свою рассудительность, мама не смогла избавиться от этой навязчивой идеи. Пока мама лежала в больнице, Катагири каждый день отгонял птиц, прилетавших на балкон. Увидев, как я с усмешкой наблюдаю за этой картиной, он сказал мне абсолютно серьезно:

– Запомни поговорку: больной дух – больное тело. Восточная медицина излечивает дух. Западная обращает внимание только на тело – то есть на саму болезнь, на дух ей наплевать. Поэтому не вылечивают то, что могли бы вылечить. Отгонять птиц – значит лечить мамину болезнь методом восточной медицины. Понял?

Но Пенелопа придумала лучший способ лечения. Все братья и сестры без исключения ночью испробовали терапию Пенелопы на себе. Все разбрелись по своим комнатам и легли спать. Я отправил Микаинайта, Пенелопа – Пино-пино в палату, где лежала мама. План состоял в следующем: пока мама спала, они должны были освободить ее от всего, что причиняло ей беспокойство, включая угрожающую ей ворону. Наверняка ворона и прочие поводы для волнений появлялись в ее снах в виде кромешной тьмы, бурь, наводнений, гусениц-многоножек, тараканов и прочих мерзких насекомых, змей, ящериц, сцен убийств, изнасилований, пыток и казней. Микаинайту и Пино-пино предстояло ворваться в мамины кошмары, устроить там шумное и светлое веселье и тем самым спасти ее.

Тогда я еще понятия не имел, что могу входить в чужие сны. У меня даже не получалось позвать кого-нибудь в свой сон. Единственное, что мне удавалось в четырнадцать лет – это отправить Микаинайта полетать за окном. Чем он там занимался, было мне абсолютно неизвестно. Я воспринял терапию Пенелопы как шутку, не более того. Хотя, конечно, было бы здорово, если бы я умел появляться в снах, которые смотрят другие.

Но той ночью Микаинайт действительно явился в мамин сон. Это было первое успешное путешествие в сны. Наверное, терапия Пенелопы оказала свое действие, потому что мама через неделю после этой ночи вернулась домой. Впервые за три недели в доме царило оживление, на следующий день работа возобновилась. Я до сих пор помню весьма редкое зрелище: растерянно улыбающегося Катагири, который почти никогда не смеялся. Потом мама сказала, что во сне я покрасил черную ворону яркими красками и попытался сделать из нее чокнутого павлина, приделав к ней обрывки газет, проволочные вешалки, голову плюшевого мишки, искусственные розы и прочий хлам.

Я был поражен. Мама сказала, что только я один появился в ее сне. Неужели я?… Я тут же пошел к Катагири за советом, но он только фыркал и не желал ничего объяснять. Я рассказал всё маме, и она предложила провести эксперимент этой же ночью. Но я так напрягался, что допоздна не мог уснуть и в результате не появился в мамином сне. Однако, мы продолжили эксперименты. Сегодня я буду у мамы, завтра – у Катагири, послезавтра – у Пенелопы – перед тем как заснуть, я определял порядок посещений. Но результаты оставляли желать лучшего.

Так прошло около трех месяцев, и я обнаружил, что вероятность успеха возрастает, если правильно угадать момент. Когда я отправлял Микаинайта незадолго до того, как смотрящий сон проснется, ему прекрасно удавалось проникнуть внутрь сна. Если тот, кто видел сон, сам забывал его содержание, то смысл моих усилий сводился на нет. Даже если мне удавалось оказаться во сне, но видевший его не помнил, я исчезал вместе со сном.

Я начал основательно овладевать искусством вхождения в сны. Активнее, чем раньше, занимался медитацией по методу Катагири, оттачивал мастерство свободного контроля сознания. Катагири радовался тому, что разработанная им медитативная методика нашла дополнительное применение. Понемногу он стал проявлять интерес к искусству вхождения в сны, которое сначала считал глупой забавой.

– Я потрясен, Мэтью. В Японии жил прославленный буддийский монах по имени Мёэ, который добился просветления во сне и во сне занимался самосовершенствованием. Один химик – забыл, как его зовут, – во сне открыл строение бензольного ядра. Смотри, не используй сны во вред.

Мне не хотелось, чтобы мой визит в мамин сон остался случайностью. Мама увидела меня во сне не просто так: я отправил к ней Микаинайта, и он зашел в ее сон.

Овладев в совершенстве искусством вхождения в сны, можешь свободно бродить по снам президента и голливудских звезд. Можешь поухаживать за девочкой, которая тебе нравится, зайдя в ее сон. Можешь помучить какого-нибудь гада во сне. Можешь не только входить в чужие сны, но и приглашать других в свои. Можешь вертеть ими, как заблагорассудится. Хочешь – убей, хочешь – возьми силой, хочешь – надень ошейник и таскай на поводке…

Но впоследствии я понял, что подобные желания испытывают подонистые герои комиксов (такие, как Нобитаро), а искусство вхождения в сны заключается не в этом. Чтобы удовлетворить личную месть или желание, нечего специально смотреть сны, лучше пойти к морю и поорать там в свое удовольствие.

Правильно войти в сон означало использовать его как средство коммуникации. Я впервые осознал это после восемнадцати.

Однажды утром Пенелопа сказала мне:

– Сегодня ты приходил в мой сон.

Все-таки у меня был талант появляться в чужих снах.

Микаинайт, ты и сам-то тоже хорош, втрескался в двойника Пенелопы Пино-пино. Ты скрывал это от меня, но тогда ночью на вечеринке с марихуаной все стало ясно.

В пятнадцать лет я, который и сигарет-то никогда не пробовал, получил первый опыт. Трава желто-зеленого цвета, говорят, была превосходного качества. Такая же молодая и зеленая, как я сам. Пенелопа пустила сигарету по кругу так, как ее научили подружки из колледжа. Парням никогда бы не пришло в голову затягиваться таким образом. В дело пошел тампакс. Но не сам тампон, а аппликатор, который обычно сразу отправляется в мусорное ведро. В кончике проделывалось отверстие размером с мизинец, которое накрывалось фольгой. Фольга продавливалась внутрь, в ней сережкой прокалывали крохотную дырочку, клали на фольгу траву и поджигали. А затем медленно вдыхали весь дым. Засовывать в рот аппликатор от тампакса было немного неловко. Горьковато-сладкий запах распространялся по комнате, и мы смотрели друг на друга в ожидании: когда же придет то удивительное состояние, которое бывает от травы. Постепенно мир начал вращаться вокруг меня, как будто я катался на аттракционе. Предметы на уровне глаз приобрели необыкновенную четкость. Вещи, находившиеся в комнате, стали активно напоминать о своем существовании. Пол, диван, кровать, настольная лампа, дверь, окно, занавески… Обычно они тихонько занимали положенное им место и не высовывались, но внезапно вещи начали выпендриваться, они вопили: «Я! Мне!», дрались друг с другом, так что комната превратилась в поле битвы. Я тоже оказался втянутым в зону военных действий, от чего почувствовал панику. Мной овладел острый приступ афазии.

– What's your name?[143] – для проверки спросила Пенелопа, увидев, что меня пробрало как следует.