Мария Антуанетта - Стефан Цвейг

Страницу за страницей раскрывает перед ней император Иосиф реестр возможных следствий той безумной страсти к развлечениям, которая поразила её: "Думала ли ты хоть раз, какие скверные действия могут оказать и оказывают на общественное мнение твои связи, твоя дружба с людьми, если они не безупречны во всех отношениях? Ведь тут невольно возникает подозрение, что либо ты одобряешь эти скверные обычаи, либо даже сама причастна к ним. Взвесила ли ты хоть раз все ужасные последствия, к которым может привести азартная игра из–за плохого общества, из–за трона, который задаётся этим обществом? Вспомни хотя бы о вещах, которые ты могла наблюдать собственными глазами, вспомни, что сам король не играет, и это действует как вызов, когда ты, единственная во всей семье, придерживаешься такого скверного обычая. Подумай также хотя бы немного о всех неприятностях, связанных с маскарадами, со всеми этими дурными похождениями, о которых ты сама рассказывала мне. Я не могу промолчать: из всех развлечений маскарады, безусловно, самое неприличное, и прежде всего из–за того, как ты отправляешься на них. Ведь то, что тебя провожает туда деверь, не меняет положения. Какой смысл казаться там незнакомкой, изображать из себя неизвестно кого? Ужели ты не видишь, не понимаешь, что все узнают тебя, а иные говорят такое, что тебе и слушать–то не подобает, причём делают это преднамеренно, чтобы позабавить тебя, заставить поверить, что сказано это было непредумышленно. Само место, где проводятся эти маскарады, имеет очень дурную репутацию. Чего же ты ищешь там? Маска исключает возможность вести приличный разговор, танцевать там ты тоже не можешь, к чему же тогда эти похождения, это недостойное поведение, зачем тебе быть запанибрата с распущенными малыми и девицами, с этими подонками, слушать двусмысленные речи и, возможно, самой говорить то, чего не следует? Нет, так вести себя не подобает. Признаюсь тебе, это тот пункт, из–за которого все люди, любящие тебя и хорошо о тебе думающие, больше всего возмущаются: король все ночи остаётся в Версале один, а ты развлекаешься в обществе парижской сволочи!"

Настойчиво повторяет Иосиф старые наставления матери – Марии Антуанетте следует наконец взяться за ум! Пусть начнет заниматься понемногу, хотя бы по два часа в день, не так уж это много, а умнее она станет и рассудительнее на последующие двадцать два года. И вдруг в длинной проповеди – слова ясновидца, читать которые без внутреннего содрогания невозможно. Если она не последует этим советам, пишет Иосиф, то он предвидит тяжёлые последствия, и далее в этой "инструкции" записано дословно: "Я трепещу за тебя, ибо продолжаться так далее не может; la revolution sera cruelle, si vous ne la preparez"[77]. "Революция будет жестокой" – зловещие впервые написанные слова. Они звучат пророчески, но лишь десятилетие спустя Мария Антуанетта поймёт их смысл.

МАТЕРИНСТВО

С исторической точки зрения это посещение императора Иосифа II как будто бы незначительный эпизод в жизни Марии Антуанетты, в действительности же оно определило решающий поворот в судьбе королевы. Уже несколько недель спустя сказываются результаты разговора императора с Людовиком XVI на деликатную альковную тему. После операции король с новым мужеством приступает к исполнению своего супружеского долга. Ещё 19 августа 1777 года Мария Антуанетта сообщает лишь о "un petit mieux". Её (девственное) "положение не изменилось", большой приступ ещё не увенчался успехом. "Но меня это не тревожит, – пишет она, – поскольку некоторые улучшения уже наступили, король стал нежнее, чем до сих пор, а для него это много значит". И вот 30 августа наконец, наконец–то победно звучат фанфары; впервые после бесчисленных поражений в течение этой семилетней войны Эроса nonchalant mari[78] берёт штурмом совсем незащищённую крепость. "Я счастлива, как никогда не была до сих пор, – спешит сообщить матери Мария Антуанетта. – Вот уже восемь дней, как мой брак стал полноценным; вчера было второе посещение, ещё более удачное, чем в первый раз. Сначала я решила тотчас же отправить курьера моей дорогой матушке, но потом испугалась, ведь это может вызвать слишком много болтовни и привлечь ненужное внимание, а мне хотелось бы прежде самой быть полностью уверенной в моём деле. Мне кажется, я ещё не беременна, но теперь у меня по крайней мере есть надежда забеременеть в любой момент". Впрочем, эта замечательная перемена очень скоро перестанет быть тайной. Наиболее хорошо информированный испанский посланник сообщает своему правительству даже дату этого великого дня (25 августа), присовокупив к своему докладу: "Поскольку это сообщение чрезвычайно интересно и имеет государственное значение, я беседовал по данному поводу порознь с министрами Морепа и Верженом, и каждый подтвердил одни и те же обстоятельства.

Впрочем, точно известно, что король сообщил об этом одной из своих тётушек и с большой откровенностью добавил: "Мне очень нравится этот вид развлечения, и я сожалею, что так долго не знал о нем". Его величество сейчас много жизнерадостнее, чем до сих пор, а у королевы теперь чаще, чем раньше, наблюдаются под глазами темные круги". Но изъявления радости молодой женщины по поводу отменного супруга оказываются преждевременными, ибо "этому виду развлечения" Людовик отдаётся не так ревностно, как охоте, и уже десять дней спустя Мария Антуанетта снова сетует в письме к матери: "Король не любит спать вдвоём. Я всячески пытаюсь побудить его не отказываться по крайней мере совсем от такого общения. Иногда он проводит ночь у меня, и мне кажется, не стоит мучить его, настаивая на более частых посещениях". Мать слушает это без большого удовольствия, поскольку рассматривает этот пункт как крайне essentiell[79], однако соглашается с тактичной дочерью: действительно, ей не следует наседать на супруга, но часы сна королевы должны быть теми же, что и у короля.

Так горячо, так страстно ожидаемое в Вене сообщение о наступившей беременности всё ещё заставляет себя ждать, и лишь в апреле нетерпеливая жена полагает, что наконец–то её сокровенное желание осуществлено. Уже при первых признаках Мария Антуанетта хочет немедленно отправить своей матери курьера, однако лейб–медик, готовый держать пари на тысячу луидоров, что королева права, всё же советует ей пока не делать этого. 5 мая осторожный Мерси сообщает о беременности как о достоверном факте. После того как 31 июля в половине одиннадцатого вечера королева чувствует первые движения ребёнка, 4 августа при дворе официально объявляется о беременности… "С тех пор дитя шевелится часто, и мне это доставляет огромную радость", – пишет императрице счастливая дочь. Она всё время находится в прекрасном расположении духа, и ей доставляет удовольствие безыскусно подшучивать над своим несколько запоздало выдержавшим испытание супругом. Она подходит к королю, притворяется оскорблённой и говорит ему обиженно: "Сир, я должна пожаловаться на одного вашего подданного. Он оказался столь дерзким, что осмелился толкать меня в живот". Не сразу понимает шутку этот увалень–король, но, поняв, довольный, смеётся. Он обнимает жену, гордый и несколько сконфуженный столь убедительным подтверждением поздновато проявившихся в нём мужских достоинств.

Начинаются различные официальные церемонии. В церквах поют "Tedeum"[80], парламент посылает свои поздравления. Архиепископ Парижский даёт распоряжение служить молебны о счастливом течении беременности; с чрезвычайной тщательностью подыскивается кормилица для ожидаемого королевского ребёнка, к раздаче бедным держат наготове 100 тысяч ливров. Все крайне напряжены в ожидании великого события, не только лейб–акушер, для которого эти роды – своеобразная игра "орёл–решка", ведь его ждёт пенсион в 40 тысяч ливров, если родится престолонаследник, и всего лишь в 10 тысяч, если принцесса. Возбуждённый до предела двор предвкушает давно обещанное представление: ведь по обычаям, освящённым столетиями, роды королевы Франции – не частное, не семейное дело. По древним правилам они должны протекать в присутствии всех принцев и принцесс, под наблюдением всего двора. Каждый член королевской семьи, многие высшие сановники имеют право при родах присутствовать в комнате роженицы, и никому даже в голову не приходит отказаться от этой варварской привилегии, вредной для здоровья королевы. Из всех провинций страны, из самых отдалённых замков съезжаются любопытные, самые маленькие мансарды в крошечном городке Версале набиты до отказа, огромный наплыв людей втрое увеличивает цены на продовольствие. Но королева заставляет нежеланных гостей подождать. Наконец ночью 18 декабря во дворце звонит колокольчик – роды начались. Первой в комнату роженицы стремительно вбегает мадам де Ламбаль, за ней, в большом возбуждении, все статс–дамы. В три ночи будят короля, принцев и принцесс, пажи и гвардейцы вскакивают на коней и бешено мчатся во весь опор в Париж, в Сен–Клу, чтобы все те, в чьих жилах течёт королевская кровь и кто имеет титул принца, могли бы своевременно попасть в Версаль, стать свидетелями чрезвычайного события. Набат пока ещё молчит, из пушек пока ещё не палят.