Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В компании Самоа я стоял перед шатром, как будто возле могилы.
Глава XLIII
Внутри шатра
Из-за щелей в ограждении в шатёр проникал воздух, но не взгляды. Имелось также круглое отверстие с одной из сторон, довольно узкое, в которое можно было всего лишь просунуть руку, но и оно было частично закрыто изнутри. Плотное покрывало из ивовых прутьев, тщательно привязанное шнурами к основной части шатра, закрывало вход. Когда я разрезал эти швы своим мачете, раздался гул голосов от островитян. Они тотчас же закрыли свои лица, и интерьер открылся только моему пристальному взгляду.
Передо мной сидела красивая девушка. Её руки свисали. И, как лики святых в храме, она печально выглядывала из-под своих длинных, прямых волос. Низкий вой вырывался из её губ, и тело её дрожало. На её щеке блестели слёзы, а на груди переливался розовый жемчуг.
Моя мечта? Белоснежная кожа; синие, небесного цвета глаза: словно узница замка Голконды. Я застыл на мгновение, как очарованный, в то время как медленно и с опаской и всё так же пристально глядя пленница ещё сильнее сжалась в своём платье из полупрозрачной ткани. Отступив на один шаг, я встал, частично опустив занавес палатки, чтобы видеть и слышать Самоа, который остался снаружи, в то время как девушка, отступившая и присевшая в самом дальнем углу, была полностью скрыта ото всех глаз, за исключением моего.
Скрестив свои руки на груди, я молча стоял. В своей душе я не мог связать это таинственное существо с оливковыми незнакомцами. Она, казалось, была существом другой расы, другой породы. Это ощущение было настолько сильно, что я неосознанно обратился к ней на своём родном языке. Она начала слушать и, наклонившись, слушала внимательно, как будто до неё доносилось эхо смутных воспоминаний. Когда я снова заговорил, отбросив назад её волосы, девушка бросила проникновенный изумлённый взгляд. Но вскоре она опустила взор и, наклонившись ещё раз, продолжила слушать меня с прежним видом. Наконец она сама медленно пропела несколько музыкальных слов, отличных от языка островитян; но, хотя я не знал, что они значили, они в чём-то показались знакомыми.
Будучи в нетерпении узнать её историю, я расспросил её по-полинезийски. Но с большой серьёзностью она договорилась со мной, чтобы я обращался к ней как прежде. Скоро поняв, однако, что, не постигая значения слов, которые я использовал, она, казалось, просто была тронута чем-то приятным в их звуках. Я ещё раз обратился к ней по-полинезийски, сказав, что горю желанием услышать её историю.
После сильного колебания она подчинилась, всё ещё вздрагивая при каждом звуке извне, в глубине души также беспокоясь относительно моих непонятных планов.
Этот рассказ в тот момент был отрывочным и скомканным, а потому ниже будет представлен в той форме, которая передаст всю его полноту.
Столь неземной была история, что сначала я мало понял её и был почти убеждён, что несчастная дева представляла собой образец некой безумной красавицы.
Она объявила себя более чем смертной, дева с Ороолиа, острова Восхищений, где-то в райском архипелаге Полинезии. На этом острове, ещё младенцем, она обладала некой мистической властью: силой и энергией от Аммы, места её рождения. Имя ей было Йилла. И едва воды Ороолиа омыли её оливковую кожу и окрашенные золотом её волосы, как однажды, прогуливаясь в лесу, она была заманена в ловушку из ветвей виноградной лозы. Вовлекая её в свои сети, лоза мягко превратила её в один из своих цветков, оставляя её сознательную душу сложиться под прозрачными лепестками.
Здесь и повисла Йилла в трансе, тюрьме, не имевшей никакого розового оттенка. Затем, когда её дух собирался вырваться прочь из распустившегося цветка, цветок был сорван со своего стебля и перенесён мягким ветром к морю, где он попал в открытые створки раковины, которая в тот момент была вынесена на берег острова Амма.
Знаменательные эти явления стали известны жрецу Алиме, кто в момент открытия этой жемчужной шкатулки вынул содержимое, распустившееся в ожившем воздухе, и обнаружил слабый силуэт позади тёмно-красных облаков. Внезапно вспыхнув, рассвет выпустил в воздушную даль плывущий розовый туман. Из его уплотнившегося сгустка наконец появилась прежняя сияющая молодая Йилла, в каплях влаги и с розовым жемчугом на своей груди. Хранимая как богиня, замечательная девочка теперь оставалась в священном храме Apo, укрытом в лощине, никогда не созерцаемая глазами смертных и оберегаемая от них Алимой.
Луна сменялась луной, и, наконец, четыре дня назад Алима пришёл к ней с вестью: духи Ороолиа призвали её вернуться прежним путём к Тедаиди, побережье которого журчало у моря очаровательными ручьями, которые, вытекая к морской воде, текли между синими водными отмелями и, закручиваясь в бурунах, погружались в неведомые глубины. В этот водоворот Йилла и должна была спуститься на каноэ, попав прямо в тайный колодец Ороолиа.
Глава XLIV
Вдаль!
Рассказанная моим собственным языком история девушки имеет к нашей истории непосредственное отношение. Все эти описанные вещи не были прошедшими событиями; она просто воспроизвела их как воспоминания своего детства и своей судьбы, всё ещё продолжавшейся. И конечно же, мистический ореол рассказу придавало моё знание особенностей практик островного духовенства и увлечение мечтами, которые затуманивают разум многих из его жертв.
В скрытых целях, связанных с их священническим превосходством, жрецы этих стран часто прячут простых младенцев в своих храмах, ревниво изолируя их от всего общения с миром, и хитростью вводят их в заблуждение, растя в самом диком тщеславии.
Таким способом изолированные, их ученики почти теряют связь с людьми при постоянном удовлетворении своих ангельских грёз. Во многих случаях они становятся вдохновлёнными оракулами, и тут уже к ним иногда обращаются их приверженцы; при этом они никогда не показываются адептам и всегда скрыты от взглядов в укромных нишах храмов. Но в каждом случае их конец бесспорен. Обманутые некой сказкой о посещении Райских островов, они привозятся туда в качестве сакральных жертв и погибают при полном неведении своих родных.
Но всё это было скрыто от меня в тот момент. Йилла была настолько прекрасна, что казалась действительно божественной, и вследствие этого я вполне мог бы поверить в её мистические легенды.
Но вместе со страстным ликованием я оказался бы освободителем этой прекрасной девы; тем, кто не замышлял никакого вреда и, увлечённый мечтой, переносился к её судьбе на побережье Тедаиди. Но тогда смерть Алимы, который был её опекуном, казалось, тяжело давила на моё сердце. Я радовался, что послал его к его богам и не милая Йилла, а сам мерзкий жрец утонул в море и пошёл на дно, покрытое морским мхом.
Но хотя его тело погрузилось глубоко, его призрак оставался в мелководье моей души. Поэтому если поверхность пенилась ликованием, то дно пребывало в размышлениях. Поразмыслив, я счёл свои побуждения к содеянному в момент гнева вовсе не безумными, пусть даже эти побуждения были прикрыты доброй отговоркой, оправдывающей самого себя. Но я отвлёкся.
Свою историю девушка часто прерывала своими вопросами относительно меня самого. Откуда прибыл я, такой белый, – с Ороолиа? Куда я шёл – на Амму? И что произошло с Алимой? Поскольку она была встревожена резнёй, то не знала, что она могла означать; и ещё она слышала, что имя жреца упоминалось в плаче островитян. От этих вопросов в течение какого-то времени я пытался уклоняться; я только побуждал её представить меня в качестве доброго полубога, который прибыл из-за моря от её собственного бога Ороолиа. И во всё это она должна была поверить. Такому, как я, который был у неё перед глазами?
Её