Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Не знаю. Я смотрела на этот чужой мир. Дома, поднимавшиеся по-над водой на сваях. Белокаменные дворы и ступени, уходившие под воду. Во время отлива лестница обнажалась почти до дна. Во время прилива вода добиралась до фигур, которыми украшали верхние ступени.

Быки. Львы и львицы. Оскалившиеся волки. И грифоны с потемневшими от возраста крыльями… сами ступени в зеленой пленке ила. Паланкин, который выносят из узкой лодки… сквозь прозрачную дымку можно разглядеть силуэт женщины, возлежащей на подушках. На долю мгновения показывается белая ручка, тонкая, детская почти, которая взмахом отправляет лодку прочь.

А мы пробираемся дальше.

К Палаццо-дель-Нуво.

Новый дворец.

Старый, по словам Ллойда, был разрушен… давно, лет этак семьсот тому, поэтому и новый дворец достаточно стар. Хотя что такое семьсот лет для вечности?

Пустяк.

У кромки воды замерли лани. Настороженные, готовые тотчас броситься прочь при одном лишь призраке угрозы. Исполненные с удивительным мастерством, они выглядели живыми. И я не удержалась, коснулась камня – теплый.

Зимнее солнце ласкало мрамор.

– Мило, – заметил Юго, разглядывая ланей с таким интересом, что у меня возникли некоторые опасения за их сохранность. Все-таки Юго не взрослый. Ребенок, однажды остановивший взросление, но не взрослый.

Сержант ничего не сказал. Как и во все предыдущие дни.

Я боюсь за него.

И чувствую себя виноватой.

– Дворец проектировал мой прапрапрадед. – Ллойд всегда точно ловит момент, когда я готова расклеиться. Благо за две недели морского пути – он выбрал дорогу более длинную, но более безопасную и комфортную – мы неплохо поладили друг с другом. Разговоры с ним приносят облегчение, неважно о чем, но мне становится почти хорошо. – И не только его…

– Он был талантлив.

– Как и каждый из нас. Это тоже своего рода компенсация. Или побочный эффект? Мнения расходятся.

Кайя рисует. Во всяком случае, рисовал, но теперь, наверное, перестанет.

– Мне вот нравится работать со стеклом… к сожалению, не хватает времени, но когда-нибудь да появится. Вот Гарт поумнеет, тогда и отдам ему Палаццо, а сам в убежище переселюсь. Займусь наконец витражами. Есть пара идей, которые я бы хотел…

Я уже знала, что Гарт – это сын Ллойда, которому всего-то двадцать два, слишком мало, чтобы доверить серьезное дело. Он и с провинцией, отведенной под опеку, еле-еле справляется.

Молодой. Несдержанный. Еще лет десять, глядишь, и научится чему-то.

Самому Ллойду шестьдесят пять, хотя выглядит он много моложе.

Протекторы вообще взрослеют медленнее обычных людей. Кайя – исключение, хотя Ллойд не уверен, можно ли его считать взрослым. Нет, мне ничего такого не говорили, но я уже умею слышать и то, что не было сказано.

– Мозаику пришлось перекладывать. К сожалению, изначальная была повреждена при пожаре. А фрески требуют регулярного обновления. Увы, сырость…

Ни гобеленов. Ни оружия. Ни звериных голов.

На полу разворачивается карта мира, выложенная из цветного стекла.

– Сто сорок семь оттенков. – Ллойд любит свой дом и не скрывает этой любви. – Семь лет работы…

А мне слегка странно идти по морям, континентам и островам. По кораблям, развернувшим паруса, по спинам морских чудовищ. По нитям меридианов и даже звездам, короны которых обрамляют мозаику.

Созвездия знакомы.

– Позже я покажу вам все. А сейчас вам следует отдохнуть.

Спорить с ним бесполезно, да и не хочется. И Ллойд передает меня в руки горничных, заботливых, суетливых и говорливых. Щебечут они одновременно и, охая сочувственно – кажется, история моего здесь появления уже многажды переврана и превращена в легенду, – сыплют вопросами. Сами же на них отвечают, спорят…

Я теряюсь.

Мои комнаты роскошны и светлы. Шелковые обои. Лепнина. Зеркала и мраморные вазы с живыми цветами. Куполообразный потолок с вставками из витражного стекла окрашивает внутреннее убранство солнечной акварелью. Огромные, в пол, окна открываются на террасу, куда, впрочем, меня просили не выходить. Зима. Ветрено. И морской ветер коварен…

Соглашаюсь. Мне сейчас очень легко со всем соглашаться.

Ванна? Я рада принять ванну. Здесь она вырублена в полу. Или же пол приподнят так, что в ванну приходится спускаться. Теплая вода. Соль. И запах лаванды.

Слабые попытки отказаться от помощи.

Появление донны Доминики, солидной, как по габаритам, так и по манере держаться, дамы. Это моя камеристка. Для нее большая честь позаботиться о леди… леди многое пережила, и донна Доминика постарается сделать все возможное и невозможное, чтобы леди чувствовала себя как дома.

А я вдруг понимаю, что дома больше нет.

И каждый прожитый день лишь укрепляет в этом мнении. Палаццо великолепен, но… я тоскую по замку с его многовековой мрачностью, сквозняками и темными коридорами.

Я вернусь туда.

Если сумею.

И в тщетной попытке побороть тоску, ищу себе занятия. Точнее, не отказываюсь от тех, которые предлагает леди Луиза. С ней мы познакомились на следующий день по прибытии.

Ей пятьдесят, но опять же я не дала бы больше тридцати. Она высокая и крупная, привлекающая внимание и статью, и непозволительной прочим свободой манер. Рядом с ней Ллойд смотрится блекло, впрочем, его это ничуть не волнует.

На жену он глядит с нежностью.

Остальные – с почтением.

Луиза, пожалуй, именно такова, какой должна быть королева в моем представлении. И ей не нужна корона и скипетр, чтобы обозначить свой статус. Он прописан в чертах лица, в манере держаться, в каждом движении, преисполненном величавой неторопливости.

И рядом с ней я понимаю то, что видели остальные: я – самозванка.

– Так было не всегда, – сказала леди Луиза, когда мы остались наедине. – Не слушай Ллойда. Это он у меня сейчас поумнел, советы давать начал. А в свое время… Я тоже родом издалека. Есть на севере острова, этакие клочки суши, затерянные в море. На некоторых только птицы и селятся. На других и людям место находится. Каждый остров – община. Живут с моря. Мой отец был старейшиной в деревне. Уважаемый человек.

Белая кожа. Светлые волосы. Синие глаза. И вправду северянка, из тех, которые способны превратиться в валькирию. Или белую королеву.

– Я – завидная невеста. И долго выбирала, пока не выбрала того, к кому, казалось, лежало сердце. Хороший был. Быстрый. Сильный. Выносливый. Кашалота бить ходил и отцу принес язык в подарок. Кто ж от кашалотьего языка откажется?!

Она улыбалась тем давним воспоминаниям, словно удивляясь, что такое и вправду с нею было.