Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

Таверне кусал ногти во время этой реплики маршала.

— Ничего не понимаю, — признался он наконец.

— Я тоже, барон.

— По правде говоря, можно подумать, что король забавляется при виде твоего беспокойства. В противном случае…

— Да, я тоже так думаю, барон…

— Ну, герцог, нам надо придумать, как выйти из этого затруднения; надо предпринять какой-нибудь ловкий маневр, чтобы все разъяснилось.

— Барон! — заметил Ришелье. — Иногда бывает небезопасно вызывать королей на объяснение.

— Ты полагаешь?

— Да. Хочешь я буду с тобой откровенен?

— Говори.

— Знаешь, я кое-чего опасаюсь…

— Чего? — заносчиво спросил барон.

— Ну вот, ты уже сердишься.

— У меня есть для этого основания, как мне кажется.

— Тогда не будем об этом больше говорить.

— Напротив! Давай поговорим! Но сначала объяснись.

— Ты жить не можешь без объяснений! Это просто мания какая-то! Обрати на это внимание.

— Ты бесподобен, герцог. Ты же сам видишь, что все наши планы повисли в воздухе, ты видишь, что все мои дела по необъяснимым причинам застопорились, и ты советуешь мне ждать!

— Что застопорилось? Ты о чем?

— Вот об этом. Суди сам.

— Ты имеешь в виду это письмо?

— Да, от моего сына.

— A-а, полковника?

— Хорош полковник!

— А что же?

— Да то, что около месяца Филипп ожидает в Реймсе обещанного королем назначения, которое где-то застряло, а полк через два дня снимается.

— Чертовщина! Полк снимается?

— Да, его переводят в Страсбур. Таким образом, если через два дня Филипп не получит королевскую грамоту…

— Что тогда?

— Через два дня Филипп будет здесь.

— Да, понимаю: о нем забыли. Бедный мальчик! Так всегда бывает в канцеляриях новых министров, как у нас!.. Вот если бы министром был я, грамота уже была бы отправлена!

— Гм! — обронил Таверне.

— Что ты говоришь?

— Говорю, что не верю ни одному твоему слову.

— То есть почему?

— Если бы ты был первым министром, ты послал бы Филиппа ко всем чертям.

— Ого!

— И его отца — туда же.

— Вот тебе раз!

— А его сестру еще дальше.

— С тобой приятно разговаривать, Таверне, ты очень остроумен. Впрочем, оставим это.

— Я бы с удовольствием, да вот мой сын не может этого оставить! Он в безвыходном положении. Герцог! Необходимо увидеть короля.

— Говорят тебе, я только и делаю, что смотрю на него.

— Надо с ним поговорить.

— Дорогой мой! С королем говорят, когда он сам этого желает.

— Заставить его!

— Я не папа.

— Тогда я, пожалуй, решусь поговорить с дочерью, — пригрозил Таверне, — потому что тут дело нечисто, господин герцог!

Это слово оказало магическое действие.

Ришелье прощупал Таверне. Он знал, что барон — такой же развратник, как его друзья юности г-н Лафар или г-н де Носе, репутация которых, однако, оставалась безупречной. Он боялся, что отец и дочь вступят в сговор, так же как боялся всего неизвестного, что могло бы вызвать немилость монарха.

— Ну хорошо, не сердись, — сказал он, — я попробую предпринять еще один шаг. Но нужен предлог.

— У тебя есть предлог.

— У меня?

— Разумеется.

— Какой же?

— Король дал обещание.

— Кому?

— Моему сыну. И это обещание…

— Что?

— Можно напомнить о нем королю.

— Это и впрямь удобный предлог. Письмо при тебе?

— Да.

— Давай сюда!

Таверне достал из кармана камзола письмо и подал его герцогу, порекомендовав действовать смело и вместе с тем осмотрительно.

— Союз воды и огня, — заметил Ришелье. — Сразу видно, что мы сумасброды. Ну, раз вино налито — надо его выпить.

Он позвонил.

— Прикажите подать мне одеваться и заложить лошадей.

Он обернулся к Таверне и с беспокойством спросил:

— Хочешь присутствовать при моем одевании, барон?

Таверне понял, что очень огорчит друга, если согласится.

— Нет, дорогой мой, не могу: у меня еще есть дело в городе. Назначь мне где-нибудь свидание.

— Пожалуйста: во дворце.

— Пусть так, во дворце.

— Было бы хорошо, если бы ты тоже увиделся с его величеством.

— Ты так думаешь? — спросил довольный Таверне.

— Я на этом настаиваю. Я хочу, чтобы ты сам убедился, что я говорю тебе правду.

— Да я и не сомневаюсь, но раз тебе хочется…

— Да ведь и ты этого, пожалуй, хочешь, а?

— Откровенно говоря, да.

— Ну, тогда жди меня в Зеркальной галерее в одиннадцать часов, я в это время буду у его величества.

— Условились. Прощай!

— Не сердись, дорогой барон! — проговорил Ришелье, стремившийся до последней минуты не ссориться с человеком, сила которого была ему еще неизвестна.

Таверне сел в карету и поехал в парк, где долго гулял один, глубоко задумавшись, в то время как Ришелье предоставил себя заботам слуг и стал молодеть на глазах; это серьезное занятие заняло у знаменитого победителя при Маоне не меньше двух часов.

Впрочем, он потратил на туалет гораздо меньше времени, чем мысленно отпустил ему Таверне. Барон, подстерегавший герцога, видел, как ровно в одиннадцать карета Ришелье остановилась у дворцового подъезда, где дежурные офицеры отдавали маршалу честь, пока лакеи провожали его в королевские покои.

Сердце Таверне готово было выскочить из груди: он медленно, сдерживая свой пыл, отправился в Зеркальную галерею, где менее удачливые придворные, офицеры с прошениями, а также честолюбивые мелкопоместные дворяне, неподвижные, словно статуи, выстаивали на скользком паркете — пьедестале, прекрасном для поклонников Фортуны.

Таверне против воли смешался с толпой, постаравшись, однако, держаться поближе к углу, где должен был появиться маршал, выйдя от его величества.

— Чтобы я толкался среди этих дворянчиков и их грязных плюмажей! — ворчал он. — И это я, я, всего месяц назад ужинавший в узком кругу с его величеством!

И тут в его душу закралось гнусное подозрение, от которого покраснела бы бедняжка Андре.

CXXXVI

ПАМЯТЬ КОРОЛЕЙ

Как он и обещал, Ришелье отважно подставил себя под гневные взгляды его величества в тот момент, когда принц де Конде протягивал королю рубашку.

Заметив маршала, король отвернулся столь резко, что рубашка едва не упала на пол, а удивленный принц отступил.

— Простите, кузен, — сказал Людовик XV, желая дать понять принцу, что резкое движение относится не к нему.

У Ришелье не осталось сомнений, что король гневается на него.