Русская феминистка - Маша Царева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Света оказалась некрасивой нервной женщиной слегка за сорок. Она была худая, как лыжная палка, и в юности, наверное, это смотрелось если не очаровательно, то хотя бы стильно, но с годами ее очертания начали восприниматься чахоточными, а не оленьими. Это была дряблая неспортивная худоба невротика-курильщика. Ее глаза были густо подведены фиолетовым карандашиком, а под столом она подергивала обутой в остроносый лакированный сапожок ногой.
Стараясь держаться доброжелательно и сочувственно, я рассказала ей о Леке, о том, что та собирается продавать квартиру. Светлана сначала раскричалась, что моя Лека – проститутка и тварь, а уже потом задумалась о ситуации, в которую ей, взрослой женщине, бухгалтеру, удалось вляпаться.
Кстати, это была еще одна непостижимая для меня особенность женщин, живущих в патриархальной системе координат. Если они узнают об измене мужа, то предательницей, разлучницей и стервой обычно оказывается любовница, мужик же выставляется жертвой.
Магическая формула «сука не захочет – кобель не вскочит» казалась мне самым отвратительным явлением русского коллективного сознания. Недавно в Интернете я видела интервью известного православного священника, иерея, который на полном серьезе рассуждал о том, что женщины, которые позволяют себе прилюдно носить короткие юбки и декольте, косвенно виноваты, если кто-то из мужчин не удержится и займется с ними принудительным сексом. Все это звучало как абсурд абсурдов. Получалось, что в православной системе координат мужчина – это? с одной стороны, бог, творец, вершитель судеб в семейном масштабе, тот, кого полагается почитать и слушаться. Но с другой – это слабохарактерное существо, влекомое древним зовом разбушевавшихся гормонов, это примат, которому нельзя показать лишние десять сантиметров женских ножек без того, чтобы в нем не проснулся насильник.
– Он подарил мне кольцо, – вздохнула Света, по выражению лица которой было вполне очевидно, что этим вечером она будет пить что-нибудь крепкое и рыдать под сериал ВВС «Гордость и предубеждение». – Правда, оно оказалось маловато и не в моем вкусе…
Позже мы узнаем, что обручальное кольцо Светы было получено Хасаном на память от Юли из Воронежа – это колечко подарила ей мама на выпускной вечер, и когда страстный турецкий любовник попросил оставить что-нибудь на память, девушка, нисколько не сомневаясь, протянула его. Он ведь самый близкий человек, они скоро поженятся, они будут вместе всю жизнь.
С Юлей этой мы связались по скайпу, она оказалась прехорошенькой блондиночкой, которой не исполнилось еще и двадцати. Хасан был ее первой в жизни несбывшейся сказкой. Я смотрела, как она горько плачет, как трогательно покраснели при этом ее щеки и нос, как судорожно вздрагивают худенькие плечики, и даже отчасти завидовала этому чистому горю, какое бывает только у невинных людей.
Собрав достаточно материала, я без приглашения приехала к Леке домой и застала ту над разверстым чемоданом. В настроении самом что ни на есть приподнятом наша невеста собиралась к чужим берегам, где ее ждала реальность, совсем не похожая на привычные будни. Я сначала выставила на стол бутылку текилы и только потом подала ей конверт с фотографиями. Почему-то Лека сразу поняла, что внутри.
– Это наверняка фотошоп, – прошептала она, а потом осела на пол и разрыдалась, закрыв лицо ладонями.
Мы выпили всю текилу и проговорили целую вечность – только когда часы показали половину шестого утра, Лека наконец признала, что была дурочкой, а я ее спасла.
Прошли годы, и ей удалось собрать себя по кусочкам, забыть Хасана и даже научиться шутить по этому поводу, но я точно знала, что в глубине души она надеется когда-нибудь повторить чудо. Чтобы было бархатное небо со звездами, вино, шелестящее море, белый сарафан. Но только чтобы принц оказался настоящим.
И вот мы прибыли в Бангкок, откуда на маленьком самолетике местной авиакомпании перелетели на остров Пхукет.
Это был материализованный рай – мелкий белый песок, море такое синее, словно в нем растворили несколько ведер чернил, лимонные деревья, нежный ветер ласкает лицо и пахнет креветками, томленными в кокосовом молоке. Мы арендовали бунгало на самом берегу – простой домик с соломенной крышей и огромным вентилятором на потолке, и мы обе были счастливы тем особенным «детским» счастьем, когда каждый вдох и каждый шаг вызывают желание хохотать. Потому что жизнь – прекрасна.
Однако еще в самый первый вечер нам обеим стало понятно: курортный роман здесь невозможен. Потому что одинокие мужчины приезжают в Таиланд за другим. У них тут свой рай – рай патриархальных самцов.
В первые же минуты пребывания на пляже мы с Лекой обратили внимание на колоритную парочку – беловолосый сутулый старик, которого под локоть поддерживала хрупкая хорошенькая тайка лет восемнадцати максимум. Они шли вдоль кромки моря – медленно, потому что старик подволакивал ногу. Девчонка все время заглядывала ему в лицо.
– Смотри, как трогательно, – толкнула меня локтем в бок наивная Лека. – Наверное, внучка деда выгуливает… Эх, всегда я завидовала таким крепким семьям. Когда людям в кайф заботиться друг о друге.
Я взглянула на нее недоверчиво. Я еще сама ничего не знала о тайской курортной модели половых взаимоотношений, но для меня было очевидно, что старик и девчонка в родственных отношениях не состоят.
– Лек, а ничего, что она – азиатка, а он – европеец?
– Ну ты как маленькая. Может, у его сына жена азиатка. При чем тут внешность?
В этот момент старик наклонился к тайке и запечатлел на ее губах такой поцелуй, какой ни один дедушка не рискнет подарить любимой внучке. Та ответила ему с наигранной страстью неудавшейся порноактрисы – откинула голову назад, провела шоколадной ножкой по его дряблому бедру, закрыла глаза. Ее длинные шелковые волосы струились по узкой спине, старик запустил в них покрытую рыжими пигментными пятнами руку.
– Фуууу, она же совсем ребенок, – опешила Лека. – А дед-то каков. И ведь не стесняется при всех!
В тот вечер мы на тук-туке (такси-автобусе) отправились в район Патпонг, местный квартал красных фонарей. Не то чтобы мы нарочно искали «клубничку», хотя и были наслышаны о местных стрип-барах, скорее, похожих на цирк с эротическим уклоном. Просто на Патпонге были расположены все шумные бары, а мы были молоды, и нас притягивало то, что включает в себя модное слово «драйв», – разноцветные коктейли, стробоскопы, веселые люди со сгоревшими носами, врывающиеся в уши децибелы, танцы на пляже, пьяные поцелуи, ощущение, что время замерло, а впереди – вечность, что дает право стать беззаботными и немного безумными.
– Познакомимся с какими-нибудь блондинами из Сиднея, – оптимистично мечтала Лека. – Тут полно австралийцев. Завтра вместе пойдем на пляж, и они будут учить нас кататься на серфе.
Я с некоторым сомнением посмотрела на ее пышные формы, обтянутые белым сарафаном. Представить себе Леку на серфовой доске было трудно.
В квартале Патпонг пахло морем и пивом; мы вышли из тук-тука и оказались в самом сердце жизнерадостной круговерти. Десятки уличных баров гремели музыкой, на деревянных стояках танцевали хорошенькие тайки в кружевном нижнем белье, до черноты загоревшие торговцы катили перед собою тележки с креветочными чипсами и фруктами в кляре; похожие на топ-моделей трансвеститы держались группами, и опознать в них мужчин можно было только по росту и размеру ноги.
Улыбчивые проститутки что-то выкрикивали проходящим мимо мужчинам на своем мяукающем языке. Они казались довольными и миром в целом, и своей долей в частности. Миниатюрные смуглые райские птички, они вовсе не были похожи на московских ночных жриц – либо выхоленных, пустоглазых и холодноватых, либо угрюмых и серолицых. Они искренне веселились, их смех был звонким, и улыбались у них не только губы, но и глаза.
Мы зашли в первый попавшийся бар и заказали по текиле.
Нам не сразу бросилось это в глаза, но потом мы, разумеется, заметили: почти все «белые» мужчины либо имели в компаньонках тайку, либо сидели группками и обсуждали танцовщиц, как будто фрукты на базаре выбирали. На нас никто даже внимания не обратил. Мне-то это было на руку – я терпеть не могу формат свиданий, ненавижу, когда меня кто-то «клеит», от принужденных комплиментов меня тошнит, а формат курортного романа – просто не возбуждает. Но Лека заметно поникла.
Мы переходили из бара в бар, пили текилу за текилой и везде видели одну и ту же картину: европейские мужчины в объятиях смуглых таек. В итоге у меня разболелась голова, и я предложила поехать спать, потому что утро вечера мудренее. Лека неохотно согласилась.
На следующее утро, за завтраком, мы познакомились с неким Олегом из Перми, он сам подошел к нам и заговорщицки прошептал: «Девчонки, не берите свежий апельсиновый сок, он подкисший, возьмите лучше ананасовый!»