Искалеченные в колесе секса - Джек Кетчам

Но почти всегда возникали проблемы.

Однажды он приплыл на дешевом пластиковом каяке и предложил исследовать пещеру, которую он обнаружил. Я едва помещался в каяке, и забраться в пещеру было делом нелегким, а потом, оказавшись внутри, мы перевернули эту проклятую штуковину, и моим завтраком стал глоток соленой воды.

На следующий день ему захотелось заняться поисками окаменелостей. Он знал, что я интересуюсь окаменелостями, а он нашел очень богатый пласт высоко в скалах над Красным пляжем. Издалека скалы выглядели прекрасно, но вблизи это был подиум из крошащегося песчаника. Оттуда вдалеке виднелось море, и там были окаменелости, но не было никакого способа спустить их вниз, как и нас.

У нас не было веревок и мы были в чем мать родила, потому что Томми сказал, что так будет легче подыматься, а наш спуск был худшими двумя часами в моей жизни. Почти на каждом шагу песчаник проваливался под ногами, и мне приходилось держаться за вертикальную скалу, как пауку, чтобы не упасть. Это тоже не помогало, потому что скала сверху обваливалась. Я проклинал все на чем свет стоит и продолжал идти, упрямо держа в одной руке потрясающую окаменелость, а другой рукой держась за скалу.

Томми всю дорогу шел впереди меня, и я видел, что ему тоже было нелегко. Бедняга, вероятно, сделал одно неверное движение, и вот мы гадаем, выживем ли. Я вдруг почувствовал, как что-то выскользнуло у меня из-под руки, и камень размером с грейпфрут ударил меня по затылку. Я услышал, как он плюхнулся в воду. На мгновение все вокруг стало ярко-желтым, затем черным, а потом снова ярко-желтым. Мое зрение прояснилось, и я пошел дальше. Я не смел беспокоиться о своей голове. Главное было продолжать двигаться, спускаться и не упасть.

Мы достигли дна с окровавленными руками и ногами, дрожа и потея от страха. Мой затылок кровоточил и пульсировал. Я рухнул на песок и, стоя на коленях, обзывал Томми на всех известных мне языках, а он стоял, пыхтя и ухмыляясь мне. И именно тогда я впервые по-настоящему увидел усмешку Томми. Холодный ясный свет из преисподней и веселье до самого конца. Он заметил мой затылок, и я увидел, как изменилось его лицо, когда меня накрыла волна тошноты, и я потерял сознание на песке.

Я недолго был в отключке. Когда я очнулся, то увидел, что одна из француженок склонилась надо мной. У нее были серо-зеленые глаза, и она была одной из тех печальных и опасных девушек, которыми я восхищался.

- У вас голова кровоточит, - сказала она.

- Разбил о камень, - сказал я.

- Я принесу воды.

Ее голос был мягким и странно безучастным, но она вернулась с кувшином воды и полотенцем и вытерла мне голову. Она провела на пляже уже несколько дней, но я заметил, что у нее все еще светлая кожа. У нее было прекрасное тело. Больше она ничего не сказала. Рана была несерьезной, я поблагодарил ее, и она рассеянно улыбнулась, а затем вернулась к своей компании. Томми решил, что лучше отвезти меня обратно в город. Он был весь в раскаянии.

- Это не твоя вина, - сказал я ему.

- Это ведь была моя идея, так ведь? Клянусь, я никогда не думал, что восхождение будет таким трудным. Это было в последний раз. Там, наверху, меня развернуло.

- Забудь об этом.

- Я чувствую себя ужасно. А вдруг у тебя сотрясение мозга?

- У меня нет никакого сотрясения мозга. Ничего страшного. Побереги дыхание для следующего восхождения. Черт возьми, от тебя одни неприятности и я знал это с самого начала. С этого момента я просто буду знать это немного лучше, вот и все.

- У тебя здоровенная шишка. Но, во всяком случае, кровотечение прекратилось. Мне действительно жаль, Бен.

- Черт возьми, Томми, я прекрасно провел время.

За свои хлопоты я получил три четверти прекрасного плоского щитообразного морского ежа, застывшего в фунте породы и увидел эту безумную улыбку. Я очень гордился плоским ежом и повсюду показывал его, пока владелец магазина не сослался на греческий закон о древностях и не конфисковал его. С тем, что еще осталось в моей комнате, я не мог жаловаться.

Несколько дней, пока заживала голова, я держался подальше от солнца и Томми составлял мне компанию. Наши женщины отправились в Ханью пешком через Ущелье[6] и мы остались одни. Рябиновая настойка на рынке была дешевой, поэтому мы пили там, и время от времени кто-нибудь поднимался с туристического пляжа и присоединялся к нам, чтобы пропустить стаканчик, а затем снова спускался вниз. Но французы находились на Красном пляже каждый день, так что мы почти не видели их до ночи облавы.

Внизу у моря было местечко, где кальмары были хорошо приготовлены и всегда свежие, поэтому нам нравилось есть их там. Оттуда открывался вид на крошечную гавань с туристическим пляжем рядом с ней, затем на скалы с пещерами, в которых туристы спали годами, пока город не стал знаменитым, а значит, слишком многолюдным и слишком подверженным наркотрафику, так что пещеры становились запретными выходом к морю на быстрый чудесный закат. Рестораны располагались вдоль всей этой полосы гавани, но только в одном была лучшая еда и самый лучший вид из всех.

Однажды вечером, когда мы заканчивали ужинать, в соседний ресторан вошли шестеро полицейских и огляделись. Было очень удивительно видеть их там. В городе редко можно было увидеть полицейского и уж точно не шестерых вместе. Своей полиции в Матале не было, ее приходилось приглашать со стороны. Но ходили слухи, что накануне вечером в палаточном городке произошла какая-то кража, и, очевидно, добыча была крупной. Паспорта, дорожные чеки, валюта. Даже одна или две кредитные карточки.

Подозрение пало на французов. В ресторане их было шестеро. Полицейские вытащили их из кресел и потребовали предъявить паспорта. Пока проверялись паспорта, раздавались крики и ругательства, а затем прибыло еще несколько полицейских с несколькими французами на буксире.

В итоге было собрано около тридцати французов. Полицейские согнали