Здесь и сейчас - Энн Брашерс

Стискиваю ладони, чтобы незаметно было, как они дрожат. Говорить стараюсь ровным, спокойным голосом.

— А что бы ты сделал на ее месте?

— Я? — Вижу, Итану очень хочется сказать что-нибудь умное, но он смотрит на мое напряженное лицо, и, похоже, охота у него отпадает. — Серьезно?

— Вполне.

— Если бы знал, что могу погибнуть?

— Да.

Он молчит, думает, смотрит на меня внимательно.

— Ты уверена, что хочешь услышать правду?

Плотно сжав губы, я киваю.

Похоже, Итан принимает мои усилия все вытерпеть за искренность.

— Ладно, раз ты настаиваешь… Если бы я знал, что могу в любой момент погибнуть, то во что бы то ни стало постарался сделать так, чтобы ты была моей, полностью, вся, и никакие твои доводы не убедили бы меня в том, что этого делать нельзя. — (Я стою перед ним, не двигаясь, гляжу на него во все глаза.) — Вот так. И все тут. Если бы я мог провести хоть одну еще ночь так, как мы провели ее с тобой, но чтобы никаких запретов, думаю, я умер бы счастливым человеком.

Глаза мои наполняются слезами, горячая кровь ударяет в голову.

— Честное слово, хреново умирать, когда у нас с тобой ничего не было, — пожимает он плечами. — Я так часто представлял себе, как все произойдет, что для меня это была бы совершенная трагедия. — Теперь он улыбается. — Но тебе повезло, умирать я еще не собираюсь.

В 18:10 Итан благополучно возвращается в машину с шоколадным тортом в коробке, а у меня уже крыша едет.

— Послушай, Итан…

— Да?

— Покажи, что значит «прокрутить динамо». Хочу научиться.

— Прямо сейчас? — Он смотрит время на экранчике мобильника.

— Да. Обещаю, буду слушать внимательно.

Итан выпрямляется, открывает бардачок, достает колоду. Тасует. Потом раздает.

— Отлично, — говорит он. — Самое время.

Я беру свои карты, он берет свои.

— В общем, помнишь, что надо делать, играя в «черви»?

Я киваю и рапортую:

— Не брать взяток, не зарабатывать очков и вести себя тише воды ниже травы. Не беспокойся, для меня это нормально, я здесь привыкла к такому.

— Ну а если хочешь «прокрутить динамо», то должна делать все с точностью до наоборот. Но только тогда, когда видишь, что у тебя на руках полно червей, особенно червовых картинок. И ты должна забрать все очки, какие только есть. Взять все взятки. И особенно даму пик. В общем, собрать все, что только можно.

— Поняла. — Гляжу на него и пытаюсь изобразить на лице такой же энтузиазм.

— И конечно, действовать нужно хитро. Забирая черви, ты должна стонать, ворчать, жаловаться на плохие карты и так далее.

— О, стонать, ворчать и жаловаться — это я умею.

— Отлично. А твои противники с радостью будут сплавлять тебе все свои черви, пока наконец до них не дойдет, на что ты нацелилась.

— И тогда попытаются помешать…

— Если получится. Но, к счастью, бывает уже слишком поздно.

— А если не выйдет?

— То есть ты «прокрутишь динамо» не до конца, что ли? Скажем, заберешь почти все очки, кроме одного или двух?

— Да.

— Тогда с треском проиграешь. Набрала, скажем, двадцать пять очков, а дальше все, не катит. Кранты.

— А если получится?

— Чистая победа. Каждому из твоих противников записывается по двадцать шесть очков.

— Мне это нравится.

— Еще бы!

— То есть надо нарушать не какие-то отдельные правила, а сразу все?

— Точно. Смелость города берет. А удача любит смелых.

— Правда?

Итан наклоняется ко мне и целует в шею, прямо у ключицы. По спине у меня бегут мурашки.

Сейчас 18:40. Итан вышел из машины, звонит матери, потом сестре, проверяет, не догадались ли они, что он насочинял им, где он и что делает. Приятно видеть, как он разговаривает со своей мамой: куда менее сдержанно, чем я.

Меня вдруг охватывает порыв вдохновения, и я хватаю свой мобильник. Нахожу номера, по которым звонила раньше, хотя очень сомневаюсь, что дозвонюсь. Первый звонок делаю на домашний телефон незнакомцев из Монтклера, штат Нью-Джерси. Включается автоответчик, и я делаю вид, что звоню из офиса пожарного инспектора округа. Сообщаю, что между пятью и семью вечера кто-нибудь обязательно должен остаться дома, проверить, хорошо ли работает датчик пожарной сигнализации, и убедиться в том, что на каждом этаже есть огнетушитель.

— Загляните на сайт округа, там вывесили шкалу штрафов за бездействующие или неисправные приборы, и если наш инспектор найдет нарушения, вам придется заплатить приличную сумму, — говорю я противным голосом.

Вообще-то, я не собираюсь стучать на них инспектору, но надо хотя бы напугать их, чтобы проверили противопожарное оборудование.

— И заранее спасибо вам за участие в мероприятиях недели пожарной безопасности! — бодрым голосом заканчиваю я.

Следующий звонок в полицейский участок Оссининга. Сообщаю дежурной, что угнали машину моей матери, называю номер и приметы машины, которая послужила причиной катастрофы со смертельным исходом в Таконике. Называю имена владельцев домов на роковом перекрестке и сообщаю, что в последний раз машину видели в этом районе.

— Прошу вас, позвоните на мобильник мамы, если сможете найти ее, — говорю я и даю вымышленное имя и телефон моей мамы, назвав фамилию водителя, чтобы совсем их запутать.

Сердце снова стучит, я даю отбой. Чувствую, конечно, себя виноватой, представляю, как полиция нагрянет в дом этого человека, конфискует на пару суток его машину… но на что только не пойдешь ради благого дела.

Нарушаю ли я какие-то заповеди? Да. Направо и налево. Вмешиваюсь ли я в ход событий? Напропалую. Жульничаю? Вопиюще. По локоть влезаю ручищами в самое нутро времени. Лгу, как закоренелая преступница. Это ужасно, это удивительно, это просто великолепно!

— Что ж, приступим, — бормочет Итан, когда в 7:09 мы выходим из машины на стоянке, расположенной через дом от здания лаборатории.

Он ковыряется с замками на дверцах: вверх — вниз, вверх — вниз, наконец добивается своего. Старается скрыть волнение, может, меня жалеет, но я ясно вижу: он нервничает.

Мы все с ним обсудили, прорепетировали, но сейчас, когда приступили к действиям, все время кажется: что-то мы недосмотрели. К месту убийства являемся с шоколадным тортом и надувными шариками.

— У него будет пистолет, — напоминаю я Итану, будто ему еще нужно напоминать.

— Знаю.

Я трясу шариками.

— Вместо этих дурацких шариков нам бы пистолет не помешал.

— Ага, каждому по пистолету, да еще если бы оба умели стрелять… Когда такие, как мы, балуются пистолетами, вместо одного трупа бывает четыре.

Итан, как всегда, прав, железная логика, аж противно.

— Ну хорошо, хорошо…

— Все будет нормально, Прен. У нас есть преимущество, громадное преимущество.

— Какое?

— Мы знаем, что́ должно случиться.

Держась за руки, пересекаем стоянку, шагаем медленно, словно в трансе — будто, если замедлить движение, замедлится и ход времени и изменить его будет легче.

Сейчас я вижу, насколько мы с ним стали другие. Трудно сказать точно, когда это произошло, но мне кажется, что поцелуй в шею возле ключицы заразен, как и укус комара, только передает не страшную инфекцию, а сладкую, бодрящую, возбуждающую, но вместе с тем и лишающую сил энергию. Нет, нам больше нельзя изображать из себя двух беззаботных, сбежавших из дома юнцов. Мы с ним повязаны серьезным и опасным делом. Давно повязаны, но не так, как сейчас. Возможно, лишь ступив на эту скользкую дорожку, мы оба ощутили внутреннюю связь. И дело не столько в том, что нынешняя ситуация делает нас другими людьми, сколько в страхе потерять друг друга.

Гораздо легче было думать, что можно пожертвовать всем, когда прошлое казалось призрачным и бледным по сравнению с настоящим.

Настало время показать, насколько ты можешь быть смелым, но я ощущаю вспотевшую руку Итана, сжимающую мою вспотевшую руку, и смелости в груди не чувствуется. Хочется увести Итана обратно, куда-нибудь в безопасное место, на пустую игровую площадку например, покрепче обнять и держать так до тех пор, пока роковое 17514 не закончится и не станет прошлым.

Сердце сжимается, я начинаю понимать таких людей, как моя мама, кто не хочет рисковать, не хочет исправлять будущее, но хочет жить тише воды ниже травы, по принципу «день и ночь — сутки прочь», «день прошел, и слава богу». Возможно, трусом человека делает вовсе не алчность или развращенность. Возможно, трусость проявляется не в результате слабости, боли или даже страха. Может быть, причина ее — любовь.

Я делаю глубокий вдох:

— Хорошо.

— Готова?

— Готова.

— Я все время буду рядом. Глаз с него не спущу.

Я киваю. Правда, не уверена, что мне от этих слов стало легче.