Личные мотивы. Том 2 - Александра Маринина

– Неделю назад у меня был Максим. Да, ровно неделю назад, как раз в прошлый понедельник. Мы с ним поговорили. Плохо поговорили. И плохо расстались.

– Вы поссорились? – испугалась Катя.

Максим ничего не говорил ни о том, что навещал мать, ни тем более о том, что у них конфликт. И это еще больше утвердило ее в мысли, что она поступает правильно. Они с мужем стали совсем чужими, если уж даже о визите к матери он ей не рассказал. А зачем чужим и далеким друг от друга людям жить вместе?

– Нет, мы не ссорились, но разговор был тяжелым, – спокойно ответила Зоя Петровна. – Во всяком случае, для меня. И после него я много думала. Вот что я тебе хочу сказать, Катерина: будь помягче с Алинкой.

– Да разве я… – начала было Катя, но свекровь не дослушала ее.

– Не перебивай меня. Я знаю, ты воспитываешь девочку в строгости и послушании, прививаешь ей трудолюбие, стараешься дать хорошее образование. Я тоже воспитывала Максима именно так, никаких послаблений не давала, не приласкала лишний раз, не похвалила, только требовала и требовала. Мне казалось, что так правильно. А теперь я поняла… Не все и не сразу, но мне кажется, что хотя бы частично поняла. Последней каплей в этом понимании были твои слова сегодня о том, что к нему приезжали какие-то люди, и он с ними и с тем ученым, который у вас жил, проводил какие-то непонятные совещания. Каждой девочке, Катюша, необходимо побыть принцессой, а каждому мальчику – полководцем. Это заложено генетически, и с этим ничего нельзя сделать. Если девочка не побыла принцессой в детстве, она захочет побыть ею, когда вырастет, и это порой принимает такие уродливые формы, что хоть стой – хоть падай. Тебе, наверное, приходилось встречать на улицах женщин, причем не только молодых, одетых ярко, нарядно и совершенно неуместно. Таких живых кукол. Ведь приходилось?

Катерина задумалась и кивнула. Да, действительно, такие попадаются, и не так уж редко. Ярко накрашенные, а порой и откровенно размалеванные, с дурацкими бантами в волосах, с неумеренным количеством блесток и пайеток на одежде, в пышных юбках. Честно признаться, она всегда считала таких женщин немного сумасшедшими, особенно если им было прилично за тридцать.

– И точно так же мальчик, которому в детстве не дали вдоволь наиграться в полководца, пытается им стать, когда вырастает. Опять же, у всех это принимает разные формы. У твоего мужа это вылилось в стремление превратиться в эдакого начальника штаба, который проводит тайные совещания вроде военного совета. Это не стремление руководить, не путай. Максим и без этой его власти, без места в Думе, руководит крупным концерном, у него тысячи людей в подчинении, он ворочает огромными деньгами, но не реализованные в детстве, не сыгранные роли сейчас жестоко отзываются на нем. Ему хочется партизанского штаба и тайн. Он просто большой ребенок. Он так и не стал по-настоящему взрослым. А знаешь почему? Потому что я сама, своими руками не дала ему побыть ребенком в то время, когда он должен был им быть. Я слишком старалась вырастить его серьезным и самостоятельным, я не разрешала ему лишних полчаса поиграть с мальчишками во дворе, заставляла сидеть над учебниками и читать нужные книги. Я хотела ему добра, хотела как лучше, а получилось, что я фактически лишила его детства. И вот его непрожитое детство теперь дает о себе знать. Это все я говорю тебе не к тому, чтобы ты его пожалела и простила, а исключительно для того, чтобы ты не повторяла моих ошибок в воспитании Алинки. Я знаю, что ты не позволяешь ей ничего лишнего, избыточного, ты не покупаешь ей красивые платья просто так, не разрешаешь носить украшения. Так вот, теперь я не уверена, что это правильно.

– Детей нельзя баловать, – уверенно проговорила Катерина. – Они не должны иметь избыточное, потому что они этого не заработали. Ребенок должен с детства понимать разницу между необходимостью и капризом.

– Может быть, может быть, – задумчиво произнесла Зоя Петровна, но Катя этих слов не разобрала. Зоя Петровна очень старалась говорить внятно, и люди, общавшиеся с ней, довольно быстро привыкали к особенностям ее дикции и хорошо ее понимали, но, когда она задумывалась и ослабляла контроль над речью, слова ее становились невнятными и смазанными.

Она помолчала, а когда снова заговорила, Катя уже хорошо разбирала каждое слово.

– Я же сказала: я не уверена, что это правильно. Теперь я уже ни в чем не уверена. Но одно я знаю точно: каждая роль должна быть сыграна вовремя. И речь идет не только о принцессах и полководцах, существует множество ролей, которые мы играем на протяжении всей жизни. Это и роль сына или дочери, и роль родителя, и роль супруга, любовника, друга и так далее. Роль, каждая из этих ролей, все равно будет сыграна, вопрос только в том, когда и в какой форме. Хорошо, если вовремя. А если нет – тогда мы будем иметь весь спектр от посмешища до беды. Просто помни об этом, когда общаешься с Алинкой.

Алину привезли почти в одиннадцать вечера, и Катерина не на шутку рассердилась: завтра рано вставать в школу, а девочка до сих пор не спит.

– Мам, мы что, домой не едем? – удивилась Алина, когда поняла, что ее укладывают в постель в квартире бабушки.

Катерина, отвезя утром дочку в школу, ничего не сказала ей о своем решении развестись с ее отцом. Она в тот момент еще не была уверена, что у нее хватит мужества собрать вещи и уехать. На отъезд мужества хватило, его хватило даже на разговор со свекровью, а вот объясниться с дочерью Катя так и не собралась.

– Мы пока поживем у бабушки, – уклончиво ответила она.

– Но у меня учебники дома, тетради, завтра же другие уроки…

– Я все привезла, не беспокойся. И учебники твои, и одежду.

Это было правдой. В чемодане, который привезла Катерина, были в основном вещи Алины. Для себя Катя взяла только самое минимально необходимое – туалетные принадлежности, пижаму и смену белья. И никакой одежды – для нее в большом чемодане уже не оставалось места. Ничего страшного, она походит какое-то время в одном и том же, тысячи людей так живут – и ничего особенного не происходит.

– А когда мы поедем домой? – не успокаивалась девочка. – Завтра?

– Я же сказала: мы поживем пока у бабушки.

В глазах Алины мелькнула догадка:

– Ты что, с папой поссорилась? Подожди, мам, но у меня завтра арабский, как же я буду заниматься? А папа сюда приедет?

Вопросы сыпались один за другим, и на все пришлось отвечать. За этот длинный и не самый простой в жизни Екатерины Крамаревой день вечерний разговор с дочерью оказался самым тяжким делом. А впереди был еще разговор с Максимом, который пока не вернулся домой и еще не видел ее записки… Хорошо, что у него давно уже пропала привычка звонить ей среди дня просто так, чтобы узнать, как у нее дела и какие планы на вечер. Он перестал интересоваться ее делами и ее планами. Нет, все-таки она правильно решила.

Мелодичный звонок домофона прервал плавный рассказ Ангелины Михайловны об очередном спектакле, который они с Виленом Викторовичем видели накануне. Лев Сергеевич стал неуклюже подниматься из-за стола, чтобы выйти в прихожую и посмотреть, кто пришел, но Ангелина Михайловна его опередила.

– Сидите, сидите, Лев Сергеевич, я посмотрю.

Она подошла к аппарату и взглянула на монитор, в котором маячило незнакомое мужское лицо. Сняв трубку, она строго спросила:

– Вы к кому?

– Людмила Леонидовна Гусарова? – послышался голос.

– Ее нет дома.

– А Лев Сергеевич?

– Как вас представить? – тоном вышколенной секретарши произнесла Ангелина.

– Следователь следственного комитета при прокуратуре Торцов.

– Одну минуту.

Она зажала микрофон рукой:

– Лев Сергеевич, к вам следователь.

– Какой еще следователь?

– Не знаю. Из следственного комитета при прокуратуре.

– Ну что же вы, Ангелина Михайловна, – заволновался Гусаров. – Впустите его сейчас же, неудобно.

Ангелина нажала кнопку, открывающую дверь в подъезд, и осталась в прихожей ждать, когда позвонят в квартиру.

– Не вижу ничего неудобного, – громко сказала она, чтобы находящийся в комнате Гусаров хорошо ее слышал. – Вы же его не приглашали и не ждали, вас вообще могло не быть дома, раз вы не договаривались о встрече.

Гусаров, хромая, вышел из комнаты, чтобы встретить гостя. Когда раздался звонок, он сам открыл дверь. На пороге стоял мужчина в годах с симпатичным открытым лицом и папкой в руке.

– Лев Сергеевич? Позвольте представиться: Торцов Аркадий Николаевич, старший следователь. Вот мое удостоверение.

Гость потянулся к карману, но Гусаров протестующе замахал руками.

– Не надо, не надо, к чему этот официоз. Вы только скажите, что случилось? С кем-то беда? С Люсей? С Ленькой? С Мариной? С Сашкой? С кем-то из внуков?

– С вашими близкими все в полном порядке, – улыбнулся Торцов. – Мне нужно поговорить с вами о Ларисе Кротовой. Вы ее помните?