Воскресшая душа - Александр Красницкий

– Вы думаете? – вдруг рассмеялся Куделинский. – Нет-с, она еще не кончена! Итог-то еще не подведен.

– Он очевиден.

– Как кому! – воскликнул Станислав. – Итоги-то у одного и того же счета могут быть разные! Вы его подводите по-своему, но и я имею право кое-какие скидочки сделать, а может быть, и уничтожить его совсем. Что-с, вы не ожидали ничего подобного от затравленного вами зверя?

– Пожалуй, не ожидал, – спокойно согласился Кобылкин, – но я старше, а следовательно, и опытнее вас, и нахожу, что идти вам больше некуда.

– Ошибаетесь, есть куда! Слышите, есть! – бешено закричал Куделинский. – И я пойду туда, куда вы не ожидаете! Да! Но итог все-таки не будет подведен, борьба не будет закончена. Понимаете? Не будет. Скажите, ведь вы, конечно, донесете на меня?

– Доносить не буду, а только изложу кое-кому свои наблюдения.

– И после это меня арестуют?

– Само собой разумеется… Да и не вас одних.

– Можете вы мне дать неделю срока?

– Отчего же? Все равно вы никуда теперь не уйдете, да и новые преступления для вас бесполезны. Я как будто начинаю понимать, о каком пути вы говорили… Пожалуй, этот будет самый лучший.

– Итак, даете неделю? Тогда я ухожу. Не бойтесь, я не скроюсь! – сказал Куделинский и, поднявшись со стула, торопливо накинул пальто и быстро вышел из комнаты.

Коноплянкин хотел, было, удержать Куделинского, но Мефодий Кириллович жестом остановил его. В дверях чайной Станислав Федорович должен был остановиться: ему преградили дорогу четверо людей; впрочем, они почтительно расступились при виде хорошо одетого господина.

XXXV

Куделинский вышел, даже не заметив, что один из давших ему дорогу людей отшатнулся, когда он проходил мимо.

– Приперты, к стене приперты! – шептал он сам себе. – Действительно, прав этот человек, кроме того выхода, ничего у меня нет… Но спасу ли я Софью, спасу ли я ее?… Квель жив – вот беда! Этот злобный чухонец себя не пожалеет, чтобы отомстить… Да, пожалуй, прав и Кобылкин: ничтожны все человеческие ухищрения… Но как же это вышло?…

Холодный ветер бил в лицо, но Куделинский ничего не замечал; он шел, куда несли его ноги.

– Что же теперь делать?! – воскликнул он и тут лишь заметил, что выбрался на довольно оживленную улицу.

Здесь было светло, сновал народ, стояли извозчики.

„Поеду разыщу Марича, – решил Станислав. – Обсудим вдвоем, что и как… Или сперва к Софье?… Нет, лучше к Софье. Она беспокоится за меня… А я успокою ее?“ – с горечью подумал он, как бы в довершение своих мыслей.

Он сел на извозчика и, поскольку ехать пришлось далеко, успел прийти в себя, собраться с мыслями и явился к Софье Карловне хотя и взволнованным, но не в такой степени, как это было, когда он вышел из чайной Коноплянкина.

– Ну, что? – зорко посмотрела на него Софья. – Я вижу по твоему лицу, что тебя постигла неудача.

– Полная, Соня, – ответил Куделинский. – Я разбит по всем пунктам…

– Вот как? – графиня засмеялась. – Я этого не ожидала…

– И я, отправляясь к Коноплянкину, тоже не ожидал ничего подобного, а между тем удар последовал с такой стороны, с какой я и ожидать его не мог… Кобылкин, о котором мы столько говорили, жив… Понимаешь?… Он спасся! И натиск последовал именно от него. Мне теперь за себя стыдно. Поверишь ли, я испугался… Проклятые нервы! Я подумал, что вижу перед собой призрак. Это я-то! Подумай, каково? Но, я вижу, ты смеешься? Смейся, смейся! Только я не хотел бы видеть тебя на своем месте. Я унизился, показав свой страх перед этим человеком, но что было потом, если бы ты знала, что было потом!…

– Что же именно?

– А то, что этот ужасный человек прочел мне нотацию… Недоставало только того, чтобы он выдрал меня за уши… Но это все пустяки; главное в том, что Кобылкину все известно.

– Что „все“?

– Все до мельчайших подробностей. Известно даже то, чего мы не знали… Представь, этот читальщик слышал наш последний разговор и передал его все тому же Кобылкину.

– Это как же так? – удивилась Софья.

– Как? Это для меня непостижимо… Кобылкин сумел окружить нас со всех сторон цепью шпионов. Он знает о каждом нашем шаге, чуть не о каждом нашем слове; ему известно, что ты не пошла проводить Нейгофа…

– Исполняя твое желание, – заметила графиня.

– Ах, Софья, теперь не до того, чтобы укорять друг друга. Сделанного не исправишь, прошлого не вернешь. Квель жив и, очевидно, подпал под влияние все того же Кобылкина. Как я могу судить из намеков этого ловкого сыщика, Антон дал ему письменное показание о всех наших делах и о том козодоевском деле. Письменное, Софья! Понимаешь ты, что это значит?

– Я понимаю, что мы погибли, – произнесла графиня.

– Нет еще, Софья, нет еще… Гибнем – да, но не погибли… Но что за удивительный человек этот Кобылкин! Какая поразительная проницательность, какое хладнокровие!

– Перестань!… До восхищения ли тут? Гибнем, гибнем, – в раздумье проговорила Софья, – я предвидела это…

– Что ты могла предвидеть? – перебил ее Куделинский.

– Что ничего, кроме гибели, для всех нас не может выйти из этого ужасного дела… Ах, Стася, Стася! Я молода, мне хочется жить, и вдруг… и вдруг… конец всему…

Она заплакала.

– Софья, милая! – кинулся к ней Куделинский. – Перестань, не плачь! Вспомни, что мне нужны все силы, вся энергия… Нужны для того, чтобы спасти тебя.

– Нет спасенья, нет, – покачала головой графиня, – не верю я в него.

– Стало быть, ты в меня не веришь, не любишь меня? Говори же, говори: да или нет?

– Не знаю, – прошептала Софья. – Не знаю. Мне все кажется, что кто-то стоит между нами, и этот кто-то заслоняет тебя.

– Нейгоф?! – крикнул вне себя от гнева Станислав.

– Да, Нейгоф, несчастный Нейгоф!

– Ну, счастлив же он, что умер! – захохотал Куделинский. – Счастлив…

– Ты это верно сказал. Он умер – он счастлив: для него все кончено, а вот мы живы, и впереди… каторга, – с трудом выговорила графиня последнее слово.

– Только не для тебя! – крикнул Куделинский.

– Для меня, для тебя, для всех нас. Вот она расплата-то за графскую корону… Путь к ней был роковым, и вот куда он нас привел.

Они замолчали. Софья беззвучно плакала, Куделинский ходил из угла в угол по гостиной.

– Софья, – проговорил он, останавливаясь против молодой женщины, – скажи откровенно, сохранилось ли у тебя ко мне хотя немного прежнего чувства?

– Прежнее, да еще такое близкое, не так скоро забывается, поэтому я могу сказать: да!

– Спасибо и на том! Скажи мне вот что. Если бы я теперь вдруг оказался в страшной беде, покинула бы ты меня?

– Нет.

– Ну смотри же, помни, что ты сказала. Знаешь, какой для меня самый лучший выход из того положения, в котором мы находимся?

– Какой?

– Убить себя. Кобылкин дал мне на это семь дней срока. Он вполне уверен, что я так и сделаю. Но убить себя – значит бросить вас, то есть тебя, на произвол судьбы. Вот тогда твоя гибель была бы неизбежна. Поэтому, Софья, я себя не убью, а сделаю другое: выдам себя судебным властям. Я обдумал это… Можешь спросить Марича, мы уже говорили с ним… Это будет великолепный выход, который не только спасет нас, но и сохранит то, что уже приобретено нами… Понимаешь, Софья?

– Нет… Скажи, на что ты рассчитываешь?

– А вот на что… Я, говоря высоким слогом, предам себя в руки правосудия, я расскажу все: и про убийство Козодоева, я даже выставлю себя в качестве убийцы, и про то, что я столкнул с поезда Кобылкина и своего соучастника Квеля, но зато выгорожу тебя и, быть может, Марича. Мне поверят, нельзя будет не поверить. Поверят больше, чем Кобылкину, больше, чем Квелю. Этим я разрушу, разорву опутывающую нас сеть. Коноплянкин, читальщик – все должны будут стушеваться.

– Но ведь тебя приговорят! – попробовала возразить Софья. – Ты будешь сослан!…

– Экие пустяки! Сослан не на луну, а на каторгу, а каторга находится на земле, здесь же всегда есть выход. Потерпеть придется кое-какие неудобства, это тоже пустое: человек все сможет вынести. Но, Софья, это я сделаю только ради тебя. Горе тебе, если ты позабудешь меня!… Горе тебе, если ты, когда я вырвусь на свободу, откажешься от меня! Пощады не будет… Я приношу слишком большую жертву ради тебя, чтобы потом остаться ни с чем.

Резкий звонок прервал эту речь. В передней раздалось хлопанье дверей, послышался грубый мужской голос, что-то говоривший Насте.

Станислав и графиня молчали.

– Вам, ваше сиятельство, телеграмма, – вошла в гостиную горничная, протягивая Софье пакетик.

XXXVI

Куделинский внимательно смотрел на Софью, пока она пробегала глазами содержание телеграммы.

– От кого? – нетерпеливо спросил он.

– Представь себе, – ответила графиня, – Настя, вы можете идти, – отпустила она горничную и продолжала: – Случилось неожиданное… Сюда едет московский Нейгоф… судя по числам, он выезжает завтра, стало быть, послезавтра будет здесь.