О нас - Ирина Сабурова

Улыбки не получилось. Даже вопросительного недоумения не было на лице. Прошла мимо протянутых веток, грязного шинельного рукава, запавших глаз -как мимо зеркала, в котором отражается скользящей тенью -- она знала это -ее четкая, подтянутая фигура, безукоризненный румянец и свежий галстук.

"И на челе ее высоком не отразилось ничего" -- вспомнила, слегка, перефразируя, пани Ирена, и усмехнулась. Но в усмешку вползла крохотная капелька горечи: если бы он поднес этот букет ей, то ... то она не знала бы конечно, что с ним делать, была бы смущена наверно, но зато как рада!

Она оглянулась на себя и почти рассмеялась. Нет, таким не подносят букетов -- даже небритые молодые люди... а он наверно швырнул его куда нибудь потом на дороге. Не плакал же, в самом деле, "тоскуя над веткой сирени!" -- есть такой старинный романс...

-------

10

-- Демидова написала мне в мою "книжечку старинных бабушек" свои стихи -- бормочет на ходу Таюнь: "Ходить у чужих заборов -- И знать, что за ними -- счастье, -- Земля, согретая солнцем, -- В зеленом саду расцветшем" ...

Пройденная улица в пыли и тени. Сады за низенькими заборами. Окраина дальнего предместья. Блеснуло солнце в раскрытом окне, вспорхнули голоса птиц, задрожала тень от листьев. Последний забор обрывается в поле, улица смягчается в дорогу, уходящую к дальнему лесу. На дороге -- щебень, если попадает в туфлю -- больно. Вот у пани Ирены полуботинки на толстой подошве, ей идти легче, хоть они запылились совсем, как и очки, которые она достала откуда то и надела от солнца, -- не то автомобильные, не то военные какие то... ("Сова -- думает Юкку лениво -- или сильно увеличенная голова бабочки. Ведь если на такую красавицу, что порхает вон там, в лупу посмотреть -страшные глаза. И у этой головка маленькая, расширяется кверху, как опрокинутый треугольник с вершиной на остреньком подбородке, и какие то локончики встали над лбом -- совсем, как усики ...")

Юкку помахивает рюкзаками -- в них несколько банок с кофе. Пусть дамы идут налегке, хотя по настоящему помогать нести надо будет обратно, если достанут что нибудь существенное, а потому и тяжелое. "Ходить до знакомого бауера -- излюбленное занятие дипи" -- вспоминается ему "Дипилогическая азбука" той же Демидовой. -- Показать этого бауера дамам надо, чтобы знали -- не всегда же ему удастся с ними ходить.

-- Чувствую, что вами овладевают помещичьи настроения, как только вы клочок земли увидите, кунингатютар! Вот и рассказали бы о своей усадьбе, а то знаю только, что была у вас, а как вы в нее из цирка попали? Ну-ка, позолотите прошлое -- идти веселей.

-- Вы, Викинг, всегда в точку попадаете. Только что вспомнила такой же унылый щебень на дороге -- только та оказалась поворотным пунктом -

-- Каждая дорога может быть новым путем! Вы тогда на встрече -- вернее, прощаньи с вашим лордом остановились...

-- Потом мы вскоре отправились в турнэ по балканским странам, и следующий сезон в рижском цирке, только открылся после войны. И вот этот сезон я уже не проработала целиком. Упала на уральском прыжке -- обратное сальто с ходу в седло. Очень неудачно упала: два месяца в больнице пролежала, и доктора сказали, что о цирке больше нечего и думать, хорошо еще, что калекой не осталась. Но в конце концов, почему непременно цирк? Возиться они не могли со мной, спасибо еще, что лошадей продержали это время, и рыжий клоун забрал мои вещи у хозяйки меблированной комнаты, где я жила, чтобы за комнату не платить. Когда из больницы вышла, поселилась в каком то чуланчике, денег не было, а главное -- куда девать лошадей?

-- Сколько же у вас их было?

-- Шесть кровных английских и два гунтера. Гунтеров взял директор рижского цирка, двух рыжих кобыл продала латышскому полковнику-кавалеристу, собирался коневодством заняться. Для остальных -- прежде всего, нужна конюшня, потому что ясно: совсем расстаться с ними не могу, и полюбились очень, и наследство моего лорда, так сказать, и опора: открыть манеж, давать уроки верховой езды, на племя, мало ли что... Неделю ездила на трамваях во все концы города, в предместья, искала, и вот на Задвинье, случайно села не в тот трамвай, куда надо, и махнула рукой -- доеду до конца, авось вдруг что нибудь подходящее. Вышла, вид унылый. Стоят домишки, сады, а за ними громадная яма свалки, ржавеет что то многоколесное. Зашла в лавочку спросить -- нет ли поблизости конюшен, или вроде. Как же, говорят, Биненмуйжа, вот через эту свалку по тропочке, а там липовая аллея доведет к "Пчелиной усадьбе." Липы такие, что и голову так запрокинуть нельзя, чтоб верхушки увидеть -- сплошной сумрак, и весь жужжит -- липа как раз в цвету была. Собор зеленый, и в нем органный аккорд запутался, дрожит, не переставая. Если сейчас остановиться, так и услышу снова. В конце аллеи -- поляна, справа кирпичные службы двухэтажные, с воротами -- на тройке въехать можно, а слева просто сказка. Запущенный дом с колоннами. Впереди терраса с баллюстрадой, сзади застекленная веранда, широкие ступени со всех сторон, и из них в расщелинах кустики тянутся, кленок один вырос даже. Окна досками заколочены. Кругом луг, кусты, дальше лес... и никого. Но над одной из конюшен занавеска на окне треплется. Я туда. Живут какие то скромные люди, снимают верх конюшни у города, внизу у них куры и корова стоит. Раньше, говорят, была здесь большая усадьба, балы устраивались. Я думаю! Вот перед этим домом Юкку, впервые и мелькнула у меня картина в двух планах. На следующий день -- не могла удержаться, приехала с блокнотом и нарисовала его -- и таким, как есть, и с распахнутыми окнами, с подъезжающими гостями. С того и началось: сперва лирика, а потом городские архивы. Чья усадьба? Где хозяин? Оказалось, он еще до войны уехал заграницу и вестей о себе не подает. Аграрная реформа Пчелиной усадьбы не коснулась -- земли вокруг дома несколько лугов, только и всего, город заброшенным имуществом не интересуется, конечно... добралась до нотариуса, который вроде как опекун. Сперва уперся, конечно -- дом никогда не сдавался в наем. Но я его повезла посмотреть на разрушение и воззвала к здравому смыслу: я вроде как дворничихой бесплатной нанимаюсь, чтобы поддерживать дом -- и конюшню заодно, а если хозяин объявится, так сама с ним сговорюсь. Головой он крутил долго, поскольку еще под всякими обязательствами подписываться надо было, я ведь несовершеннолетняя -- но согласился все таки... а теперь давайте передохнем, покурим, здесь в тени посидеть можно ...

-- Итак, лошадей вы поставили на конюшню, а сами переселились из чуланчика во дворец? -- усмехается Юкку, быстро закручивая сигарету. -- Вот возьмите, не могу видеть ваших козьих ножек, пусть вы и конюх, но все таки не мужик!

-- Козьи ножки я кручу артистически, а сигареты никак не могу. Ну вот и началась моя Робинзонада. Брала у соседей молоко, кур завела сама, достала старый диван для веранды с чердака -- там кой какая старая мебель валялась, а осень еще долго теплой стояла, весь навоз перевезла из цирка для будущего сада и огорода, траву косила во всю для лошадей, овес им купила, и зимой часто из того же овса себе похлебку варила, пока еще уроков верховой езды не хватало -- всякое бывало. Сколько стекол пришлось вставить, сколько мусору вынести, откуда я только кустов и клубники не таскала, планы были громадные...

Они встают, идут дальше. Викинг насвистывает что-то. Он тогда родился только, а девчонка с лошадьми управлялась, вот этой, закованной в браслет рукой траву косила -- дворничихой из княгинь нанялась! И нелепица стала началом ...

-- Да, вот такая нелепица стала началом -- повторяет Таюнь его слова -он и не заметил, что сказал их вслух -- и вам конечно, смешно, но несколько лет подряд я жила совершенно романтической мечтой: приведу в порядок дом, куплю непременно не что нибудь, а ландо, и весной, когда цветет сирень, поеду встречать своего лорда. Усажу его у камина, и докажу, что он не ошибся, помог тогда не зря, и вообще ...

Пани Ирена смотрит пристально сбоку на пыльную, обветренную щеку Таюнь, и не замечает, что у нее у самой бродит на губах такая же мечтательная улыбка: о своем "милорде" и семнадцатой весне... А Таюнь видит в солнечном мареве дальнего леса и весны, и зимы, когда рябина под окном веранды билась в него мокрыми ветками, когда дымила вдруг печка, и иззябшие руки никак не могли наколоть лучинок для растопки... и спина так болела от огорода, и проклятая лебеда вырастала уже на одном конце, когда она еще допалывала другой конец ... а сколько было ухищрений, без гроша в кармане, и надменно прищуренных глаз: "Я живу в усадьбе -- знаете Биненмуйжу? Особняк с колоннами -- нет, не комнату снимаю, целый дом... держу лошадей." Пыталась устроить что-то вроде детского сада, но окрестные семьи в этом не нуждались, а из города было слишком далеко; открыла летний пансион -- луг, лес, уже сад, уже овощи и ягоды со своего огорода, -- это было лучше: училась, подсматривала, как делают, готовят, огородничают другие, училась всему, каждый день, припоминала, как было дома в детстве ... Но как научиться самой клеить обои, например? Первый раз они отвалились во всю длину на пол... удалось наконец, сдать бальный зал для гимнастических занятий сокольскому обществу, с условием, что будут и паркет натирать, и отапливать зимой сами. Три комнаты сдала музыкальному обществу с певческим хором -- орите, пиликайте, шумите, сколько угодно -- только бы иметь деньги на краску, иначе сгниют двери и рамы! Сама она жила в двух комнатах с верандой, экономила на всем, только бы провести электричество, тогда сразу станет легче, и телефон будет ... а если нагрянет хозяин?