Рыцарь её сердца - Хизер Гротхаус

И снова призрак матери стал терзать ее сердце, словно кровожадный зверь.

«…— Она не была мне сестрой!

— …Маман, а что означает мое имя?

— Сибилла? Так ласково называют Сибил, конечно…»

— И все это после того, что я сделала, — с изумлением громко прошептала Сибилла, отнимая лицо от ладоней. — После всего, что ты заставила меня сделать. Всего, от чего я отказалась ради тебя… За что ты меня так возненавидела, когда я была еще маленьким ребенком?

Она почувствовала, как на щеке обозначилась обжигающая дорожка. Подняв руку, Сибилла ощутила влагу. Черт возьми, она плакала!

Так или иначе, но обе замужние сестры — и идеально-совершенная Сесилия, и порой взбалмошная Элис — могли рассчитывать на защиту. Оставалась она. Сибилла. Старшая. Замкнутая и холодно-надменная. Тоскующая по отцовской заботе значительно сильнее, чем по вниманию вечно занятой матери. Более ответственная за свои поступки, к чему обязывал сам статус старшей сестры. Впрочем, ее сестры, откровенно говоря, также не были избалованы материнской любовью.

И теперь она осталась одна, плачущая совсем не так, как она плакала в последний раз, будучи совсем юной девчонкой и преследуемая духом женщины, которой она дала клятву. Одинокая и ненужная всем тем, кому перестала быть полезной — властью и деньгами, положением и известностью, женской привлекательностью, в конце концов…

«А как же Джулиан Гриффин? — проговорил внутренний голос. Он звучал так же, как и собственный голос самой Сибиллы, но только мягче, осторожнее и с нотками сострадания. — Джулиан мечтает о тебе и, похоже, даже может склонить тебя к близости. Прямо сейчас. — Лунное сияние, заливающее стол ониксовым светом, казалось, колеблется в такт этим словам, словно эхо. — Иди к нему, иди к нему, иди к нему…»

— Да! — Рыдания, словно долго сдерживаемый вулкан, вырвались из груди Сибиллы, и она изогнулась в своем кресле. — Да! — повторила она и остановилась на пороге, будто споткнувшись. Она еще держала в руке миниатюру, совсем про нее забыв.

Не в силах больше сдерживать себя, Сибилла накинула халат и ночные туфли и, быстро подскочив к дверям спальни, отбросила засов, хотя плечи ее продолжали содрогаться от рыданий. Ее совершенно не беспокоил ледяной воздух, гуляющий ветром по остывшему за ночь Фолстоу. Он охватил ее со всех сторон и, дуя из-за каждого угла, вынудил схватиться руками за каменную стену.

Обретя способность двигаться, она изо всех сил вцепилась в перила и, спотыкаясь, устремилась на длинную спиральную лестницу. Здесь стоял такой холод, что Сибилле было впору сравнить себя с путником, застигнутым в открытом поле во время метели. Ослепшие от слез глаза не позволяли разглядеть дорогу, и только дрожащие ладони помогли ей нащупать дверь комнаты Джулиана. Руки скользнули вниз, оставляя еле заметные царапины от ногтей на старой промасленной деревянной поверхности.

Каким бы ни было тихим это царапанье, Гриффин его услышал. Прежде чем она успела успокоить дыхание, рвущееся из дрожащего тела, дверь резко распахнулась, и ее снова обдало резким, словно взрыв, морозным воздушным потоком.

Сквозь образовавшийся дверной проем был виден мерцающий свет. Через наполненные слезами глаза это свечение казалось далеким маяком, неясно очерчивающим внушительный контур Джулиана.

— Сибилла… — негромко произнес Гриффин встревоженным голосом.

В следующую секунду он, чуть присев, подхватил ее на руки и крепко прижал к своей груди, такой теплой и твердой, защищая от каменного холода, пронзающего ступни ног. Руки Сибиллы обвились вокруг шеи Джулиана, и он занес ее внутрь.

Она продолжала рыдать на плече Гриффина, в то время как он громко захлопнул за ними обоими дверь. И только забытый портрет остался лежать на полустертых ступенях.

Она прижалась к нему, словно внезапно спасенный утопленник, безнадежно несшийся по бешеному речному руслу. Замерзшее тело было легким и хрупким. Плач, искажающий мокрое лицо, прижатое к плечу Джулиана, не желал останавливаться, и, казалось, ее судорожные всхлипывания проникают в душу Гриффина.

Это нисколько его не смутило, напротив, не задумываясь ни на секунду, он осторожно положил Сибиллу на постель, присев на одно колено. Ее руки нисколько не ослабли, и Гриффин прилег рядом, прижимая к себе строптивую леди. Одна ладонь ласково легла между ее лопаток, другая чуть заметно пробежала по голове, лаская волосы.

Это вовсе не походило на Сибиллу Фокс, о которой он был так много наслышан! Как, впрочем, и на ту Сибиллу, с которой он уже познакомился за время нахождения в Фолстоу. На его кровати лежала не ледяная поклонница матриархата, не пресловутая богиня и даже не мифическая изменница и злодейка. Это была потерянная и духовно опустошенная женщина, беззащитная и побежденная, неспособная решить, что делать дальше. Казалось, Джулиан ощущает боль, вырывающуюся из груди Сибиллы, из самого ее сердца, и принимает всей своей плотью. Он почти что слышал раздирающие душу звуки органной музыки, проникающей через толстые крепостные стены.

Джулиан еще крепче прижал к себе Сибиллу.

— Ш-ш-ш, — успокаивающе прошептал он прямо в ее волосы, прижимая губы к макушке. Она пахла солнечным светом в зимний день, мягкие волосы, похожие на шелк, источали аромат цветочного мыла, настоянного на сушеном букете, запах которого волшебно всплывал из забытых детских снов, — Ш-ш-ш, Сибилла, все хорошо…

— Она ненавидела меня. — Сибилла еще крепче прижалась к груди Джулиана, больше не скрывая горьких слез. — Моя собственная мать меня ненавидела.

У Джулиана не нашлось ответа.

Еще немного, и рыдания Сибиллы утихли. Несколько раз икнув, она наконец нашла в себе силы продолжить.

— Вы не понимаете, — произнесла она шепотом, и Джулиану показалось, что ее горло все еще сжато судорогой. — Мать назвала меня ее именем… Сибил…

Она мягко оттолкнула от себя Гриффина, чтобы видеть его лицо. Веки Сибиллы распухли и покраснели, черные ресницы слиплись от слез, а нос и щеки стали пунцовыми, выделяясь на коже цвета слоновой кости.

— Амиция не принимала Сибил как свою сестру, — объяснила леди Фокс. — Она всегда отзывалась о ней так… С холодком. Словно Сибил была посторонним человеком. Но мать никогда не называла мне ее имени. А теперь мне открылась истина — она назвала меня так же, как и женщину, которую считала своим врагом.

Джулиан нахмурился:

— Тем не менее она позволила вам считать, что назвала вас Сибиллой без каких-либо намеков. Иначе это могло бы быть воспринято вами как некий знак.

Сибилла еще сильнее прижала щеку к груди Джулиана, но в ней уже не чувствовалось былого отчаяния.