Вечность - Деверо Джуд

Устав говорить о своем брате, Хайрем повернулся к жене, перечисляя все ее «ошибки», совершенные за эту неделю, при всех присутствующих.

Он рассказал о пятнах на одежде, которые она не сумела отстирать, о пригоревших или недоваренных блюдах, о паутине, свисающей с потолка.

Кэрри глянула на часики, приколотые к груди.

Прошел только один час. Это просто поразительно, сколько времени один человек может уделить обличению недостатков остальных.

Покончив с женой, Хайрем помолчал — но вовсе не потому, что устал непрерывно говорить, — и перевел взгляд на Кэрри.

Девушка прекрасно видела, как тихо видели все остальные, выслушивая его тирады, не смея ни слова вымолвить в свою защиту. Когда Хайрем повернулся к ней, она не опустила глаз, а смело встретила его взгляд. «Деньги», — подумала она.

Вот что давало власть этому человеку. Ему принадлежали его собственная ферма и ферма Джоша, он мог в любой момент выгнать их, лишить крыши над головой и куска хлеба и считал, что имеет полное право очернять их.

Кэрри знала, что такое деньги. Много раз приходилось ей чувствовать власть денег — ее семья была богата. Но, благодарение Богу, в ее семье всегда находился кто-нибудь, кто напоминал ей, что деньги не дают человеку никаких особых прав и привилегий. То, что у нее есть деньги, еще не означает, что весь мир должен быть у ее ног. Есть вещи, которых не купишь.

Тяжелый взгляд Хайрема долго упирался в Кэрри, но, наконец, он с неприятной ухмылкой отвел глаза и взглянул на брата.

— Я понимаю, чем она тебе так приглянулась, — такого плотоядного тона Кэрри еще не доводилось слышать.

Хайрем посмотрел на Кэрри, словно пытаясь понять, чего от нее можно ожидать.

Когда она приветливо улыбнулась ему, Хайрем с самодовольной гримасой отвернулся.

Кэрри задел этот взгляд. Его разглагольствования она еще могла вынести. Но эта ухмылка, говорящая, что она для него всего-навсего еще одна жертва, которую можно запугать и унизить, была невыносима.

— Еще кукурузы, братец Хайрем? — ласково спросила Кэрри.

— Да, ведь эта кукуруза явно не с полей моего братишки, верно? В той слишком много червяков.

Она подала ему тяжелое серебряное блюдо, и, взяв его, Хайрем похотливо глянул на девушку и произнес:

— Может, от тебя как от жены и нет никакого проку, но, готов поклясться, как женщина ты многого стоишь!

Кэрри, глядя прямо в глаза Хайрему, рассмеялась и вывернула полную миску кукурузы ему на колени. Воцарилось молчание. Все были в ужасе, а Кэрри продолжила — на голову Хайрема вылился шпинат в сметанном соусе, в лицо ему полетел капустный салат, а в грудь ударился жирный окорок. Рука Кэрри нащупала нож, но Джош схватил ее за запястье.

— Он не имел права… — начала Кэрри..

Джош стиснул ее руку.

— Ты ничего не знаешь, — проговорил он.

— Так ведь никто не потрудился хоть что-нибудь рассказать мне. — И, взглянув на детей, Кэрри выбежала, из дома. Это была не ее семья.

Только потому, что она вышла замуж за Джоша, только потому, что всем сердцем, от всей души она любила детей… Нет, не стоило и рассчитывать…

Кэрри мчалась до самой дороги. Ей хотелось добежать до Мэна, и она не остановилась, пока не почувствовала, что ноги у нее подкашиваются.

Она больше не могла бежать и, свернув к реке, скользнула под сень деревьев и села на берегу у самой воды. Задыхаясь, она разрыдалась.

Она плакала долго, подтянув колени к подбородку и спрятав лицо в складках платья. Она так старалась — и потерпела неудачу.

— Держи, — неожиданно раздался голос сзади и чья-то рука протянула ей носовой платок.

Подняв голову, Кэрри увидела сквозь застилавшие глаза слезы присевшего рядом Джоша.

— Убирайся. Я ненавижу тебя. Всех вас ненавижу. Как бы я хотела уехать сегодня и никого из вас больше не видеть.

Ее слова, казалось, не произвели на него никакого впечатления. Не отводя взгляда от бегущей воды, он протянул ей бутылку виски:

— Это прекрасное виски. Шотландское. Лучше и быть не может. Моя последняя бутылка.

Кэрри отхлебнула золотистой жидкости раз, другой, третий. Затем Джош забрал у нее бутылку.

— Что касается моего брата… — начал Джош.

Кэрри ждала. От виски она почувствовала себя лучше, расслабилась. Перед глазами все подернулось легкой дымкой. Откинувшись назад, они глядела на воду. Джош не сказал больше ни слова.

Она горько усмехнулась.

— Я знаю, ты не собираешься ничего мне рассказывать. Не собираешься раскрывать своих тайн. — Она повернулась к нему. — Должна заметить, что твой брат не очень-то на тебя похож.

— Мы не кровные родственники. Моя мать вышла замуж за его отца, когда мне было десять лет.

Хайрем был уже взрослым.

— Его отец был таким же, как он?

— Нет. — Джош сделал большой глоток виски. — Думаю, отчим и сам был в ужасе от Хайрема.

Кэрри хихикнула:

— Могу себе представить. Он всегда был таким? — Она показала в сторону дома, до которого было больше мили.

Отпив еще, Джош передал ей бутылку.

— Такими, как Хайрем, не становятся, а рождаются. Он появился на свет в полной уверенности, что знает, как нужно жить, и его долг — наставлять нас.

— Почему ты живешь здесь, на земле, которой он владеет?

Кэрри глотнула виски.

Джош промолчал.

— Прости меня, пожалуйста. Я не должна была об этом спрашивать. Я то и дело забываю, что недостаточно хороша для того, чтобы быть частью семьи Грин, что я всего-лишь пустоголовая богатая девчонка, у которой нет никакого права здесь находиться. — Она встала. Извини, но я думаю, мне лучше вернуться домой.

Джош схватил ее за юбку:

— Кэрри, я бы все тебе рассказал, но…

Она взглянула на него сверху вниз.

— Но — что? — почти выкрикнула она.

— Ты возненавидишь меня.

Такого ответа она не ожидала.

Отпустив ее, он снова перевел взгляд на реку.

— Я сам испортил свою жизнь. Я совершал поступки, гордиться которыми не приходится. Дети — единственное мое утешение.

Кэрри вспомнила оскорбления Хаирема. неужели Джош — преступник? Может, его выпустили из тюрьмы при условии, что он будет находиться под опекой брата, работать на ферме и заботиться о детях?

Она снова села рядом с ним, ближе, чем раньше, отпила из бутылки и передала виски ему.

— Позволь мне остаться, — попросила она тихо.

— Больше всего на свете я хотел бы, чтобы ты осталась, но это невозможно. Такая жизнь не для тебя. Это не жизнь. Я не могу существовать на твои деньги.

Она кивнула, не понимая его объяснений, но принимая их.

— Джош, — она повернулась, глядя на него полными слез глазами, — это наш последний день.

Он смотрел на нее и пытался убедить себя, что после отъезда Кэрри все встанет на свои места, что дети будут чувствовать себя несчастными после ее отъезда, но они вскоре оправятся от потрясения, и все снова будет нормально в их маленькой семье.

Но что считать нормальным? Его стряпню? Его попытки вести хозяйство? Его бедность, от которой так страдали его дети?

— О, Кэрри, — Джош привлек ее к себе.

В тот момент, когда их губы встретились, они почувствовали, что истосковались друг по другу, что тянулись друг к другу с той самой минуты, как в первый раз повстречались. Они испытывали желание с того самого момента, как руки Джоша впервые коснулись талии Кэрри, а их ежедневное общение только усиливало это желание. Теперь они были накрепко связаны.

День за днем они виделись, смотрели друг на друга. Вид дюйма обнаженной кожи бросал их в холодный пот. Когда они притворялись, что недолюбливают друг друга, каждый из них мог почувствовать присутствие другого на расстоянии.

Дети прекрасно понимали, как они реагируют друг на друга, видели, как встречаются их глаза и как они друг другом очарованы.

Теперь они были одни, и ничто не могло помешать им совершить то, о чем они мечтали с первой встречи. Они принялись срывать друг с друга одежду.

Джош, несомненно, гораздо лучше был осведомлен в женской одежде, чем Кэрри — в мужской.