Испытай себя - Дик Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они что, и в самом деле ничего не дадут Нолану? — спросил я.
— Это запрещено правилами, и они об этом знают. Любителям не положено платить за победу. Нолан в любом случае должен был выступать на этой лошади, он никогда не упустит такого шанса. А я благодаря своему жокею верну деньги в двойном размере, — голосе его звучал юмор. — Мне всегда казалось, что жокей-клуб ошибается, запрещая профессиональным жокеям делать ставки на самих себя. Он направился в весовую забрать седло Сэма и взвесить упряжь для Бессребреника, я же пошел к тотализатору за выигрышем, оказавшимся примерно равным ставке. Нолан скакал на явном фаворите.
Когда я поделился этим своим соображением с Тремьеном, стоявшим у парадной площадки и наблюдавшим за выездом Бессребреника, он объяснил мне, что на Нолана ставят все, а это всегда уменьшает сумму выигрыша. Ирландец же уже дважды в этом сезоне приносил победу. Он добавил, что нынешний его двойной выигрыш сам по себе уже достоин удивления, он ожидал меньшей суммы. Он тут же сказал, что я окажу ему услугу, если отдам ему деньги по пути домой, а не прилюдно, поэтому я слонялся по ипподрому с целым состоянием в левом кармане брюк, с мыслью о том, что если потеряю эту сумму, то никогда не смогу ее возместить.
Мы поднялись на трибуны, чтобы наблюдать заезд, Бессребреника, который сразу вырвался вперед, как и предполагалось, но не сумел удержать лидерства на самых важных последних пятидесяти ярдах. Затем трое жокеев, державшихся позади, увеличили скорость, и, хотя Бессребреник не сбавил темпа, они обошли его.
— Очень плохо, — пожал плечами Тремьен.
— Вы и в следующий раз будете придерживаться этой тактики? — спросил я, когда мы спускались с трибун.
— Очевидно. Мы пытались не выпускать его сразу вперед, но получалось еще хуже. Его беда в том, что он не может сделать рывка перед финишем. Он весьма резв, но никогда не знаешь, на какие скачки его заявлять.
Мы подошли к парадной площадке, где расседлывали неудачников. Сэм, помахивая уздечкой, уныло улыбнулся Тремьену и сказал, что Бессребреник сделал все, что мог.
— Я видел, — согласился Тремьен. — Тут ничем не поможешь.
Сэм отправился в весовую, а Тремьен глубокомысленно заметил, что, может быть, стоит попробовать Бессребреника в скачках любителей и посмотреть — может, Нолану удастся что-нибудь сделать.
— Вы умышленно заставляете их соперничать друг с другом в одних и тех же скачках?
— Я исхожу из интересов владельцев, — подмигнул мне Тремьен. — Пойдемте выпьем?
По-видимому, он договорился встретиться с владельцами Ирландца в баре ипподрома, и, когда мы туда пришли, те уже праздновали победу за бутылкой шампанского. Нолан, которому хоть и не обломилось денег, тоже был там, являя собой саму любезность.
Когда дамы в состоянии эйфории покинули нас, Нолан напрямую спросил Тремьена, говорил ли он с ними о денежном подарке.
— Я сделал им такое предложение, — спокойно отозвался тот. — Успокойся на том, что ты огребешь изрядную сумму от своего букмекера.
— Ничего себе изрядную сумму, будь она неладна, — пробурчал Нолан. — Все уйдет этим кровососам адвокатам.
С этими словами он протолкался через посетителей бара к выходу, кипя справедливым гневом, весьма ему присущим.
Тремьен смотрел ему вслед из-под полуопущенных век невозмутимым взглядом.
— Ну и что же вы себе уяснили? — посмотрел он на меня.
— Полагаю, то, что вы от меня и ожидали.
Он улыбнулся.
— Видимо, даже чуть больше. Я заметил, что вы всегда очень наблюдательны. — Он с удовлетворением вздохнул и поставил пустой бокал. — Две победы. Не на каждых скачках такое бывает. Поехали домой.
Примерно в то время, когда мы ехали домой и деньги Тремьена уже покоились в его кармане, а не в моем, старший инспектор Дун сосредоточенно рассматривал принесенные из леса новые трофеи.
Старший инспектор мурлыкал от удовольствия. Среди лежащей на столе коллекции — женская сумочка. Ощущение полного счастья омрачалось лишь одним: с одной стороны сумка оказалась порванной, скорее всего, собакой — на коже были видны следы зубов. Содержимое сумки наполовину отсутствовало. Тем не менее она была с ремешком, ржавым замком. Внутри сохранился порванный коричневый пластиковый пакет, с какими любят ходить школьницы, зеркальце и медальон.
Осторожными движениями Дун раскрыл дешевый медальончик и извлек из него промокшую с одной стороны и совершенно сухую с другой цветную фотокарточку, на которой был запечатлен мужчина рядом с лошадью.
Разочарованный, что эта находка никак не приблизит его к установлению владелицы сумочки, Дун связался по телефону с патологоанатомом.
— Вы спрашиваете о результатах сопоставительного анализа зубов, — начал тот с места в карьер. — Зубы на снимках не имеют ничего общего с теми, что были найдены среди костей. У нашей девочки были отличные зубки — пара удалений, но ни одной пломбы. Извините.
Дун вновь испытал приступ разочарования. Дочку этого политикана приходилось исключать из числа возможных жертв. Он вновь прикинул в уме списки пропавших, отбросил проституток и остановил выбор на Анжеле Брикел. Девушка-конюх. Анжела Брикел… и на снимке опять же лошадь.
Бомба над Шеллертоном разорвалась в четверг.
Тремьен у себя наверху принимал душ и переодевался для поездки в Тустер, где должны были состояться скачки; в этот момент прозвенел звонок входной двери. Ди-Ди пошла открывать и моментально возвратилась в столовую с каким-то загадочным выражением на лице.
— Там двое мужчин, — сообщила она. — Говорят, что из полиции. Предъявили свои удостоверения, но не сказали, что им нужно. Я проводила их в семейную комнату. Пусть ждут, пока не спустится Тремьен. Вы бы пошли и присмотрели за ними, если не возражаете.
— Несомненно, — согласился я, снимаясь с места.
— Благодарю, — сказала Мэкки и отправилась в контору. — Что бы им там ни было нужно, все равно как-то неприятно.
Вскоре я понял, какое значение она вкладывала в свои последние слова, — увидев этих двух мужчин, я сразу подумал, что прилагательное «серый» было изобретено исключительно ради них, настолько безлико они выглядели при первом рассмотрении.
Крайне заурядная одежда, стремление ничем не выделяться, подумал я.
— Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Вы Тремьен Викерс? — спросил один из них.
— Нет. Он скоро спустится. А пока можете располагать мной.
— Спасибо, сэр. Нет необходимости. Вы можете его позвать?
— Он в ванной.
Бровь полицейского поползла вверх. Тренеры обычно не принимают душ перед утренней тренировкой, а делают это после, перед поездкой на скачки. У Тремьена же была иная привычка. Об этом мне поведала Ди-Ди.
— Он с шести утра на ногах, — пояснил я. Глаза полицейского расширились, будто я прочитал его мысли.
— Я старший инспектор Дун. Полицейский участок долины Темзы. Со мной детектив-констебль Рич.
— Рад приветствовать вас, — вежливо раскланялся я. — Меня зовут Джон Кендал. Прошу садиться.
Они осторожно уселись в кресла, отказавшись от предложенного мною кофе.
— Как долго ждать? — спросил Дун. — Мы должны увидеть его как можно скорее.
— Недолго.
Дуну, прикинул я, было примерно пятьдесят, светлый шатен с густыми усами темнее волос. У него были большие мосластые руки, и, как мы впоследствии заметили, он говорил с легким беркширским акцентом.
В течение десяти минут, пока не спустился Тремьен, разговор явно не клеился. Наконец он появился на лестнице, держа под мышкой пиджак и на ходу застегивая рукава своей голубой рубашки.
— Привет, — поздоровался он. — А это кто?
Перед ним возникла Ди-Ди, явно собираясь представить наших визитеров, то же попытался сделать и я, но Дун опередил нас обоих.
— Полиция? — абсолютно спокойно переспросил Тремьен. — А в чем, собственно, дело?
— Нам бы хотелось поговорить с вами наедине, сэр.
— Вот как? Ну хорошо.
Глазами он попросил меня уйти и захватить с собой Ди-Ди.
Дверь за нами хлопнула.
Я вернулся в столовую, но тут же вновь услышал звук открывающейся двери и голос Тремьена:
— Джон, если вас не затруднит, вернитесь, пожалуйста.
Я возвратился. Дун возражал против моего присутствия, настаивая на том, что в этом нет никакой необходимости и пользы для дела.
— Я хочу, чтобы он это слышал. Будьте любезны повторить все, что вы сказали.
— Я пришел проинформировать мистера Викерса о том, что в близлежащих владениях найдены останки человека — женщины, некогда работавшей здесь. На это в значительной степени указывают имеющиеся в нашем распоряжении улики.
— Анжела Брикел, — смиренно пояснил Тремьен.
— Ох.
— Как прикажете понимать ваше «ох», сэр? — насторожился Дун.