Дневники Палача - Руслан Шабельник

— Я вас ждал еще на прошлой неделе. Главный редактор, мистер…

— Чанг-у, — почти машинально, я выудил имя из памяти самого ученого.

Через мгновение он произнес бы его сам. Всплытие имени было настолько резким и сильным, как эмоции перед смертью, что не перехватить его было просто невозможно.

— Точно! Мистер Чанг-у. Прошу сюда.

Доктор Альберт Эйнштейн оказался мужчиной среднего роста, среднего телосложения с кучерявой, но, тем не менее, аккуратно подстриженной шевелюрой и редкими сейчас усами.

Комната, куда он привел меня, являла собой гибрид библиотеки, кабинета и научной лаборатории с обилием книг и электронных носителей информации, присущих первому, творческим беспорядком — второму и кучей непонятных приборов — третьему. Причем второе, в смысле кабинет, в смысле — бардак, торжествовал над всем.

Пол усеивали распечатки каких-то диаграмм и графиков, местами — в несколько ярусов. Интересно — он помнит, что изображено на нижних? Столы также были завалены бумагами, книгами — открытыми или с торчащими закладками, электронными планшетами с застывшими страницами и грязными тарелками с остатками пищи. Стены… о, о стенах стоит поговорить особо. Они были облеплены… стикерами. Разноцветные бумажки на уровне роста хозяина «кабинета» покрывали их сплошным ковром, скрывая не только облицовку, но даже малейший намек на нее.

Радушный хозяин бережно снял верхнюю часть с одной из самых высоких стопок. К моему удивлению, под стопкой обнаружился табурет. Милый такой, с пластиковым верхом.

— Прошу.

— Э-э, благодарю.

Сам мистер Эйнштейн уселся на некий прибор, похожий на духовку, только с антенной. Прибор периодически попискивал и излучал одной из сторон красноватое свечение. Я очень надеялся — не радиоактивное, так как сторона была повернута ко мне.

— Итак, господин Чанг-у, сказал, что вы хотели бы поговорить о недавнем конгрессе «Звездный Мост», где я имел честь председательствовать.

— Нет, не о конгрессе, — можно было бы юлить, поддерживать разговор, выуживая необходимую информацию, но зачем? Я не на допросе, передо мной не преступник. — Мистер Эйнштейн, я бы хотел поговорить о, так называемых, солнечных бурях, и… я не из научного журнала.

— Не из журнала? В таком случае, откуда имя главного редактора…

— Вы сами назвали его, — небольшая ложь не грех, — я только согласился.

— Я… сам… ну да, ну да, возможно, конечно. В таком случае, кого же вы представляете?

— Самого себя.

— В каком смысле, самого себя?

— В самом прямом. Это нужно мне для одного, гм, расследования.

— Вы полицейский? Частный детектив?

— Ни то, ни другое, хотя в некотором роде близко, — секунду я раздумывал, люди не очень воодушевляются, узнав род моих занятий, но и стыдиться я не намерен. Работа — не хуже прочих. — Видите ли, я — палач.

— П-палач? — глаза ученого округлились, усы встали торчком. Очень смешно. А вот следующей фразы, я никак не ожидал. — Вон! Вон из моего дома!

На палачей реагируют по-разному, но чтоб так… впервые, во всяком случае, за мою практику.

— Мистер Эйнштейн, возможно, вы не так поняли, я здесь не, если так можно выразиться, по роду своих занятий, а…

— Вон! Сейчас же, пойдите прочь! Вы и вам подобные!.. Мало вам Штирнера — моего учителя. Какого человека, какой ум загубили! Нет, после всего, вы еще имеете наглость являться ко мне! Вон! Сейчас же, или… я вызову полицию!

— Не надо полиции, я ухожу, — эх, надо было таки постепенно, прикинувшись журналистом.

Хозяин за спиной разве что не топал ногами. Волны гнева, исходящие от него, были почти осязаемы. Самое интересное — гнев был абсолютно искренен, без малейших примесей сомнения или страха.

Более чем необычная реакция на палача.

После разговора с ученым, с Эйнштейном, я бродил по улицам. Злился, насколько может злиться палач. Спорил с оппонентом, приводя один довод весомей другого.

По счастью, порыв вернуться и все объяснить, прошел, так и не воплотившись в реальности.

А прошел потому, что вспомнилась фамилия Штирнер, которую упомянул в разговоре господин Эйнштейн перед тем, как выставить меня за дверь. Если верить уважаемому метру, господин Штирнер имел несчастье быть загубленным, как и сомнительное счастье выступать учителем господина Эйнштейна.

Бремя учительства.

Много ли мы знаем об учителях великих ученых и деятелей прошлого. О тех, кто наставлял маленьких оболтусов на пути истинном. Привил им любовь к науке. Засеял зерна сомнения в души будущих гениев. В зрелости, руководил работой, исправлял ошибки, помогал с первыми опытами и статьями… В изобретениях, открытиях, изменивших мир — в худшую, лучшую ли сторону немалая толика и их труда. Безымянных, безвестных героев невидимого фронта.

Да что там учителя! Одна из самых знаменитых и противоречивых фигур в истории — Иисус Христос. Много ли мы знаем о его земном отце? Ну, был мужем Марии, ну плотник, кажется, из Назарета, кажется, звали Иосиф, или Матвей… или Иоанн… А ведь будущий бог пачкал пеленки, произносил первые слова, рос и мужал в его доме. Называл папой. Обучался ремеслу. Потом вместе они работали, плотничали, день в день, до тридцати лет Христа. Немалый срок!

Стоп!

Интересно, у всех пишущих так — стоит начать, и не можешь остановиться, или я особенный? Есть некоторое очарование в том, как на девственном листе бумаги появляются буквы, складываются в слова, фразы. И вот уже мысль — твоя, не чья-нибудь смотрит на тебя с бумаги черными каракулями. Акт творения!

Стоп!

Возвращаясь к Штирнеру, тогда мне взбрело в голову узнать, как можно больше об этом ученом. Не вспомню, как я дошел до этого. Возможно, думал вернуться и договорить с Эйнштейном. Возможно, хотел лучше понять его и его более чем странную реакцию на палачей. Возможно — простое любопытство.

Как бы то ни было, я набрал на коммуникаторе эту фамилию. Поисковик выдал полтора миллиона ссылок. Тогда я добавил «солнечная буря» — число ссылок сократилось до тысячи. В принципе, уже можно было начинать читать, но я подумал и добавил: «палач», и ссылок осталось два десятка. Уже первая открытая страница просветила меня: «Людвиг Штирнер — ученый стеллолог, действительный член Олдейской, Волмской и СИКской Академий Наук. Лауреат Ленинской и Кавендишской премий. Наиболее известен исследованиями в области, так называемых, «солнечных бурь». Его труд: «Некоторые механизмы жесткого излучения, происходящие в коронах звезд спектрального класса В» оказал значительное влияние на… бла, бла, бла. И, наконец, в самом низу. Дата смерти и небольшая, но много объясняющая фраза: «казнен приговором палача».

Бедняк и толкователь снов

Однажды к толкователю снов пришел простодушный бедняк и сказал:

— Меня постоянно тревожит один и тот же сон. Мне снится, что я был один в разрушенном селении, и, куда бы я не обращал там свой взгляд, везде были одни руины, и вдруг среди этих развалин я провалился в какое-то подземелье и оказался в сокровищнице.

Толкователь снов, услышав этот рассказ, решил посмеяться над бедным простаком и важно заявил ему:

— Такой сон может увидеть не каждый, и я уверен, что он — вещий. Поэтому ты подбей железом свои башмаки и ступай за холмы. Там ты найдешь развалины. Походи среди них, останавливаясь в разных местах, и где остановишься, ударяй посильнее ногой в землю. Там, где твоя нога провалится, ты разрой эту яму своими руками, и если найдешь подземный ход, знай, что он приведет к тому месту, где ты найдешь свое богатство.

Простодушный бедняк поверил насмешнику и в точности исполнил его указание. Но как только он оказался среди руин и сделал два шага, его нога провалилась, и в месте провала оказался подземный ход. Простак спустился в него и… нашел клад. Его искренность и вера помогли ему.

— Ну, а когда Михра — сын бога, значить, под свое крылышко все окрестные племена и еще много племен, по этой, как ее — дороге, двинулись мы тогда на этот, как его — Рахат — город, значить, — добровольный, но не бескорыстный информатор Руслана Сваровски уже не без труда ворочал языком. Несмотря на частые подмигивания собеседника и чуть менее частые многозначительные паузы, Руслан решил повременить с дальнейшими заказами, ибо рисковал попросту недослушать историю, а внималось повествование с неослабевающим интересом.

— На чем я?.. Ага! Ну так вот — на Рахат! Ох и время было, доложу я тебе, этот, как тебя, мил человек. Золото, бриллиянт, а не время. Мы — молодые по степи, на лихих скакунах! Папашка мне своего Расинта отдал. Старый, но на пол дня под седлом его хватало. Если неспешно. За кушаком — сабля, за пазухой — ветер, в голове… не важно. Зато кормили справно! Лепешки, сыр, иногда это, как его… мясо. На чем я?..