Девушки из Шанхая - Лиза Си

Без комментариев по поводу рождения девочки, конечно, не обходится, но большинство присутствующих просто радуется тому, что в семье появился ребенок. Внезапно я вижу, что большинство наших гостей — мужчины, женщин очень мало, а детей и вовсе почти нет. Постепенно я начинаю осознавать суть происходящего на острове Ангела. Цель американского правительства — ограничить количество китайцев в стране. Китаянкам же попасть в Америку еще сложнее, а законы многих штатов запрещают браки между белыми и китайцами. Таким образом, вероятность появления на свет нежелательных граждан китайского происхождения сведена к минимуму.

Все присутствующие хотят подержать Джой на руках. Некоторые плачут, взяв ее. Они осматривают ее ручки и ножки. Я свечусь от материнской гордости. Я счастлива — не полностью, но испытываю огромное облегчение. Мы выжили. Мы добрались до Лос-Анджелеса. Несмотря на то что Старый Лу разочаровался в Джой (ни за какие сокровища мира я не буду называть ее Пань-ди), он устроил этот праздник, и все приветствуют нас. Я бросаю взгляд на Мэй, надеясь, что она чувствует то же, что и я. Но моя сестра, даже в облике новобрачной, выглядит задумчивой и отстраненной. Мое сердце сжимается. Как это все должно быть для нее ужасно. Но Мэй не из слабых. Именно она много миль тащила повозку, а потом выхаживала меня, когда я была при смерти. Ей удалось найти в себе силы, чтобы не сдаться.

Как-то раз, еще до рождения ребенка, мы с Мэй обсуждали материнский суп и раздумывали, стоит ли нам просить приготовить его. Мэй знала, что от этого супа у нее появится молоко, но решила, что он поможет ей и от кровотечения. Мы с Мэй поедали суп вместе. Через три дня после появления Джой Мэй ушла в душевую и долго не возвращалась. Я оставила дочку с Ли-ши и отправилась на поиски сестры. Мне было страшно: я боялась даже представить себе, на что может решиться Мэй в одиночестве. Но, когда я ее нашла, она плакала не от горя, а от боли в груди.

— Это хуже, чем роды, — сказала она, всхлипывая. Ее матка вернулась к своим привычным размерам, и теперь никто бы не мог определить, что недавно она родила. Но ее груди, налитые ненужным молоком, набухли и болели. Помогла горячая вода: молоко наконец потекло из сосков. Его струйки, смешиваясь с водой, исчезали в сливе.

С одной стороны, это было глупо: есть суп, стимулирующий появление молока. Но не забывайте, что мы мало что знали о родах, о молоке и о той боли, которую оно может причинить. Несколько дней спустя, обнаружив, что молоко начинает течь всякий раз, когда Джой плачет, Мэй перебралась на койку в дальнем углу спальни.

— Девочка так часто плачет, — объяснила она нашим соседкам, — а мне надо высыпаться днем, иначе я не смогу помогать сестре ночью.

Я наблюдаю за тем, как Мэй разливает чай, принимает красные конверты и складывает их в карман. Мужчины, как принято, поддразнивают ее, а она, как принято, улыбается им в ответ.

— Ты следующая, Мэй! — поддевает ее дядя Уилберт, когда мы проходим мимо их стола. Чарли оглядывает ее с ног до головы и выносит заключение:

— Худенькая, но бедра ничего.

— Дашь старику внука — станешь его любимицей, — обещает Эдфред. Иен-иен присоединяется к их смеху, но, прежде чем мы успеваем отойти, она передает мне Джой, берет Мэй за руку и ведет ее за собой, торопливо говоря на сэйяпе:

— Не обращай внимания на мужчин. Они скучают по женам, которые ждут их дома. Они скучают по женам, которых у них никогда не было! Ты приехала сюда с сестрой. Ты помогла этому ребенку родиться. Ты храбрая девочка!

Иен-иен делает паузу, ждет, пока я переведу ее слова, и берет Мэй за руку.

— Освободишься от одного — свалится что-то еще. Понимаешь?

Когда мы возвращаемся в квартиру, уже совсем поздно. Мы устали, но Старый Лу не собирается оставлять нас в покое.

— Отдайте украшения, — приказывает он.

Его требование повергает меня в ступор. Подаренное на свадьбу золото принадлежит только невесте: это ее тайный капитал, на который она может покупать себе подарки, не считаясь с мнением мужа, и которым она может воспользоваться в случае беды. Маме пригодились эти деньги, когда отец все проиграл.

— Это наши вещи! — восклицает Мэй, прежде чем я успеваю запротестовать.

— Ошибаешься, — заявляет Старый Лу. — Я ваш свекор. Я тут хозяин.

Он мог бы сказать, что не доверяет нам, и был бы совершенно прав. Он мог бы обвинить нас в том, что мы хотим сбежать отсюда, и был бы совершенно прав. Вместо этого он говорит:

— Вы думаете, вы такие умные, приехали из Шанхая, лучше всех все знаете. Да куда ты денешься одна ночью с ребенком? Да и днем тоже? Кровь вашего отца вас испортила, потому я и купил вас так дешево. Но я не собираюсь расставаться со своей собственностью.

Мэй смотрит на меня — я старшая сестра и должна знать, как поступить. Но я совершенно ошеломлена. Никто не спросил нас, почему мы не встретились с Лу в Гонконге, что с нами случилось, как мы выжили и как добрались до Америки. Все, что заботит Старого Лу и Иен-иен, — ребенок и браслеты. Вернон пребывает в своем мире, а Сэм, кажется, не участвует в жизни семьи. Им нет до нас никакого дела, но мы все равно в ловушке. Мы можем трепыхаться и ловить ртом воздух, но сбежать мы не можем. Пока не можем.

Мы позволяем старику забрать наши украшения. О деньгах, спрятанных в лай сэ, он не спрашивает: видимо, понимает, что это было бы уже слишком. Но я не радуюсь и вижу, что Мэй тоже не рада: она одиноко стоит посреди комнаты с потерянным и печальным видом.

Все по очереди посещают уборную. Старый Лу и Иен-иен отправляются в постель первыми. Мэй глядит на Верна, тот тянет себя за волосы и выходит из комнаты. Мэй следует за ним.

— Для ребенка есть место? — спрашиваю я Сэма.

— Иен-иен что-то приготовила. Надеюсь.

Он вздыхает, выдвинув подбородок.

Я следую за Сэмом по темной гостиной. В его комнате нет окон. С потолка свисает голая лампочка. Большую часть комнаты занимают кровать и шкаф. Средний ящик шкафа выдвинут, в нем лежит мягкое одеяло для Джой. Я кладу ее и оглядываюсь. Уборной здесь нет, но один из углов завешен тканью.

— Где моя одежда? — спрашиваю я. — Твой отец забрал ее после свадьбы.

Сэм глядит себе под ноги.

— Она уже в Чайна-Сити, — говорит он. — Я завтра тебя отведу. Может, он позволит тебе что-нибудь забрать.

Я не знаю, что такое Чайна-Сити, и не понимаю, что он имеет в виду, говоря, что мне, может быть, позволят взять что-нибудь из своей одежды. Меня мучает мысль о том, что мне предстоит лечь в постель с мужчиной, моим мужем. Строя планы, мы с Мэй совершенно упустили из виду этот момент. Я стою истуканом посреди комнаты, так же, как стояла Мэй пять минут назад.

Сэм умудряется суетиться даже в такой тесноте. Он открывает банку с какой-то вонючей жидкостью, становится на четвереньки и наливает ее в оловянные стаканчики, в которых стоят ножки кровати. Закончив, он садится на корточки, плотно закрывает банку и поясняет:

— Это керосин, чтобы клопы не кусали.

Клопы!

Он снимает рубашку, ремень и вешает их на крюк за занавеской, плюхается на кровать и после долгой паузы выдавливает из себя, уставившись в пол:

— Мне очень жаль, что так вышло сегодня.

Помолчав еще, он добавляет:

— Мне очень жаль, что все так вышло.

Я вспоминаю, какой самоуверенной была в нашу первую брачную ночь. Своей дерзостью и безрассудством эта девушка напоминала античную воительницу — но она пала в хижине на пути от Шанхая к Великому каналу.

— Еще слишком рано после родов, — говорю я, собравшись с силами.

Сэм смотрит на меня печальными темными глазами.

— Думаю, тебе удобнее будет лечь ближе к Джой, — говорит он наконец.

Когда он забирается под одеяло, я выключаю свет, сбрасываю обувь и ложусь. Я благодарна Сэму, что он не пытается прикоснуться ко мне. Когда он засыпает, я ощупываю в кармане лай сэ.

Какие впечатления о новом месте станут первыми воспоминаниями? Первый обед? Первый рожок мороженого? Первый человек, с которым познакомишься? Первая ночь, проведенная в новой постели нового дома? Первое нарушенное обещание? Первое осознание того, что окружающие видят в тебе лишь потенциальную мать сыновей? Что твои соседи так бедны, что могут положить в твой лай сэ только доллар — как будто этот доллар может составить тайный капитал женщины? Что твой свекор, родившийся здесь, всю жизнь провел в китайском квартале и хуже всех в мире говорит по-английски? Тот миг, когда вдруг понимаешь, что все, что ты думала о положении, состоянии и могуществе семьи мужа, столь же ошибочно, как и то, что ты думала о положении и состоянии своей собственной семьи?

Чаще всего я испытываю тревогу, растерянность и тоску по безвозвратно ушедшему прошлому. Дело не только в том, что мы с сестрой — чужие в этом странном месте. Такое впечатление, что в китайском квартале все — беженцы. Мужчин с Золотой горы, богатых до неприличия, здесь нет. Старый Лу к ним тоже не относится. На острове Ангела я узнала, сколько у него предприятий и сколько они стоят, но в здешней нищете эти цифры ничего не значат. Во время Депрессии люди потеряли свои места. Те, кому посчастливилось обзавестись семьями, отослали их обратно в Китай: там их содержание обходится дешевле. Когда японцы напали на Китай, этим людям пришлось вернуться. Но денег у них больше не стало, и им, как мне рассказывали, пришлось жить в еще более невыносимых условиях, чем прежде.