Бабочка - Ольга Горовая

Букет Артема я помпезно водрузила на журнальный столик в гостиной, не собираясь тащить его в свою спальню. Коробку конфет, которые он тоже принес (“бельгийское ассорти. Действительно бельгийское”), я открыла сразу и предложила ему же к чаю. Мы немного поболтали об одноклассниках, об учителях, об уроках. Он пригласил меня еще раз сходить в клуб, как только я поправлюсь, или в кино, или в кафе – куда мне захочется. Я пообещала подумать. А потом Артем ушел, потому как, думаю, еще было заметно, что я не совсем здорова и долгие посиделки даются мне трудно.

Но я не легла отдыхать, хоть в комнату, где я расположилась, дважды заходил охранник (предварительно постучав и уведомив, кто это), и уточнял, не нужно ли меня провести в спальню? Я благодарила и отказывалась. Не могла уйти, не дождавшись Сергея. Мне хотелось с ним поговорить. Объяснить что-то. Не уверена, что точно знала, что именно собираюсь объяснять ему. Быть может то, что Артем меня волнует не больше, чем друг.

Однако не справилась, проснувшись на диване в одиннадцать от очередного посещения охранника, все-таки сдалась и пошла к себе. А в два часа ночи ощутила сквозь дрему, как Сергей вошел ко мне в комнату и сел рядом, взял меня за руку. И опустил голову на мою подушку. Совсем рядом с моим лицом. От любимого ощутимо пахло сигарами. Я знала, что он иногда курил их, когда к нему приезжали какие-то люди, или на встречах, о которых мне ничего не было известно. Наверное, потому, что почти спала, меня неожиданно очаровал этот аромат, смешанный с запахом одеколона Сергея. В этот раз я практически не притворялась, оттого, видимо, совершенно не опасаясь, я заворочалась на подушке и подвинулась впритык к нему, щекой к щеке. Он не отодвинулся. Переплел свои пальцы с моими. Я забралась под пиджак свободной рукой, словно грелась. И вот так уснула окончательно, тихо выдохнув ему в кожу: «люблю», но так и не вспомнив про то, что хотела оправдаться за Артема.

Утром я проснулась одна, разумеется. О ночном визите Сергея напоминал лишь легкий аромат тех самых сигар, пропитавший наволочку моей подушки. И новая пурпурная орхидея на прикроватной тумбочке. В этот раз в горшке. С множеством цветущих бутонов.

Еще полусонная, я протянула руку и осторожно провела пальцем по лепестку. Он казался бархатистым и нежным на ощупь. И очень красивым.

А мне почему-то все равно было грустно-грустно внутри. Аж надрывно как-то, так, что плакать хотелось. От всей этой молчаливой недосказанности, недоверия, непонимания. От нежелания Сергея даже обсудить наши отношения.

Эти чувства только усилились, когда я узнала, что он уже уехал по каким-то срочным делам, и не сможет со мной позавтракать. К тому же, к грусти и хандре присоединился еще и страх. Не совсем для меня привычный, но уже однажды испытанный, там, летним днем на берегу речки. Немного придя в себя после похищения и болезни, осмыслив все, что теперь знала, я вдруг по-новому взглянула и на бизнес Сергея. А также на то, чем это может обернуться для него. Если похитили меня, убили моего отца - кто мог гарантировать, что с ним ничего не случится? Но когда я спросила Сережу об этом пару дней назад, он сделал вид, что не слышит вопроса. Как и всегда, когда я пыталась поговорить о его «работе». Только повторил то, что уже обещал: «что никогда меня не бросит, никто и ничто его не заставит это сделать, чтобы ни случилось. Зубы обломают».

Мне хотелось в это верить. Очень хотелось. Но разогнать страх, тоску и нарастающее между нами напряжение это не помогло. Да и общая угнетенность моего настроения из-за такой непривычной для нас сложности в общении, какой-то дикой для меня отчужденности – только усиливало взвинченность нервов. Казалось, еще немного – и я взорвусь, не выдержу.

Чтобы как-то расслабиться, я решила потихоньку возобновить занятия танцами. Летний перерыв наглядно показал, что потом не так и просто вернуться в строй. И хоть я понимала, что нагрузки полноценных тренировок мне еще не нужны, да и повредить могут, ничего плохого в легких домашних повторениях элементов – не видела. Потому выбрала для себя комнату на первом этаже, где было не так много мебели, принесла музыкальный центр (не сама, охранников попросила), и приступила.

Сергей

Я действительно старался вернуть все на позиции, на которых мы раньше были. Но ни черта не получалось! И ладно Света. Я понимал, что Бабочка вряд ли так просто согласится закрыть на все глаза и сделать вид, что ничего и никогда между нами не менялось. Нет, я о таком и не мечтал, учитывая вариант с ее сопротивлением. Но дело-то было не в Свете. Срывался я. Срывался постоянно.

Эти ночные «проверки» ее состояния… Только идиот поверит в такую причину моих ночных обходов. И я знал, что ни под каким предлогом не должен этого делать, Бабочка уже уверенно шла на поправку. Но все равно заходил к ней, потому что не мог, не справлялся с желанием быть ближе.

Я напоминал себе о том, что для всех она - моя племянница. О том, что она еще в школе учится, черт возьми! И ей меньше всего надо влюбляться или связываться с таким, как я. Я все это повторял про себя постоянно. И все равно не мог удержаться, чтоб не обнять ее, чтобы не поцеловать, хоть в макушку, висок.

Возможно, будь я более разумным и сумей разыграть полное равнодушие к ней, как к девушке – Света потеряла бы интерес и обратила бы свои взоры на кого-то другого. Более подходящего. На того же малолетнего придурка, Артема, к примеру, который не оставлял попыток за ней ухаживать. И я ведь старался. Реально старался: наступил себе на горло, не обращая внимания на собственное мнение и свои желания, уехал, обеспечив им «уединение» настолько, насколько это было реально вообще. И что? Что я сделал, едва вернулся? Я поперся к ней, еще и с орхидеей, словно пытался вопреки всем своим умным поступкам «застолбить» свое место, убедиться, что отношение Светы не изменилось после этой встречи. Ну, не дурак ли?

Дурак, ясное дело. Зато, каким же счастливым дураком я был, когда моя Бабочка прошептала мне, что любит, даже во сне потянулась ко мне.

Правда, я снова попытался взяться за ум. И последние три дня почти не бывал дома: уезжал до того, как она вставала, а приезжал уже после полуночи. И только ночами продолжал заглядывать к ней в комнату, хоть теперь и не позволял себе приближаться к кровати.

А сегодня – устал бегать. Решил, что надо еще раз с ней поговорить. Откровенно и честно. Еще раз объяснить моей Бабочке то, сколько перед ней в жизни путей, сколько возможностей. Напомнить, что для всех – мы родные люди, и об этом не стоит забывать. Да и просто, настоять на том, чтобы она хорошенько подумала и попыталась отстраненно посмотреть на свои ощущения. Ведь Света у меня умная.

Скажу честно, несмотря на все свои чувства и желания, в тот момент я все еще не сомневался – ее отношение ко мне несерьезное и надуманное, и скоро Света его перерастет. Потому, готовый воплотить в жизнь эти планы, я вернулся довольно рано, еще не было и пяти вечера. И пошел к комнате, которую, если верить начальнику моей охраны, Бабочка облюбовала в качестве зала для танцев в последние три дня. Не то, чтобы я полностью одобрял идею возвращения к тренировкам, не был уверен, что Бабочка для этого достаточно поправилась. Но врач, которому я позвонил, едва охрана мне об этом доложила, дал добро. Вот и я не вмешивался. А сейчас даже захотелось стать и тихонько понаблюдать за ее тренировкой. Раньше, когда Света начала ходить на танцы, я, во время своих нечастых визитов, всегда сам отвозил ее на занятия, и стоял, наблюдая, как она отрабатывает какие-то пируэты, движения. Когда же я уезжал, Бабочка часто отправляла мне записи с тренировок или конкурсов – и я их просматривал. Было что-то волшебное в наблюдении за тем, как ее движения становились все более уверенными, отточенными, плавными. У меня по-хорошему захватывало дух, когда я наблюдал за танцами Бабочки в последние годы. Кто-то мог бы сказать, что она просто упорна и прилежно работает, но таланта у нее к этому нет (как однажды заявила мне ее преподаватель, пока двенадцатилетняя Света разминалась). Видит Бог, я чуть не придушил эту пигалицу. Пригрозил, что если она додумается сказать такое ребенку – серьезно пожалеет. Мне плевать было на ее «профессиональное» мнение. Главное, я видел – когда Света танцует, она будто летать начинает. В каждом ее движении виделось и ощущалось такое удовольствие и радость от танца, какое никакой талант не подарит.

В последний раз я следил за ее тренировкой, когда заставил Бабочку вернуться к любимому увлечению в этом августе. Так что сейчас собирался с удовольствием понаблюдать за ней. Да и потом, существовал в моем решении определенный расчет – после танцев у Светы всегда было великолепное настроение. И я собирался этим воспользоваться.

Однако то, что предстало моим глазам, стоило открыть двери, из-за которых звучала музыка, заставило меня забыть обо всех этих мыслях и расчетах. Это зрелище сбивало с толку и выбивало дух. А так же начисто сметало все здравые решения, которые я принял. Зато так взбудоражило мозг и тело, что на какие-то мгновения я застыл на пороге, ошеломленно глядя на Свету.