Поднять на смех! - Ибрагим Абдуллин

— Вообще-то можно, но сам понимаешь… — прозрачно намекнул я.

— Если я дам тебе примерно тысячу, этого хватит?

— Мало.

— Ну, добавлю еще двести рублей.

— Маловато.

— Больше, пожалуй, не смогу. У тебя же только на одну комнату больше, неужели за одну комнату не хватит тысячи двухсот рублей?

— Я же говорю — маловато. Да, собственно, что мы торгуемся? Я уже договорился.

— С кем же?

— Да вот недавно заходил ко мне Хату Малишев и уговорил попросить за него. Обещал немалые деньги. И я его обнадежил.

— И сколько тебе обещал этот старый аист?

— Он тоже дает не меньше, чем ты.

— Нет, нет, ты прямо скажи, конкретно, сколько он тебе обещал? — Заметно было, что Пазад боится, как бы Хату не дал больше, чем он.

— Обещал дать не меньше, чем полторы тысячи.

— Откуда столько денег возьмет этот косолапый? — удивился Пазад. — Никогда еще он один не купил и пол-литра, все время просит, чтобы кто-то добавил.

— Не покупал, потому и есть у него деньги! — резонно заметил я.

— Ах, старый аист, прямо-таки собака-ищейка — как быстро все разнюхал! Вот что, Лаукан, а не можешь ли ты передумать? Ты же знаешь, что я всем сердцем твой. Этот косолапый не очень порядочный человек, ты не смотри на его приветливый вид. Он себе на уме. Запросто донесет на тебя, А что касается денег, я дам не меньше, чем он обещал, накину даже рублей сто — двести…

Я не смог сдержать улыбки.

— Чего смеешься? — уставился на меня Пазад.

— Не над тобой смеюсь, просто вспомнил один случай и не смог удержаться, — нашел я подходящий предлог. — Но вот насчет твоей просьбы… Не могу ничего сделать. Я человека обнадежил, деньги получены, как смогу после всего сказать, что передумал?

— Такому человеку, как Хату, все можно сказать, все удобно.

— Сам знаю, но я не могу отказываться от своих слов.

— Валлахи, Лаукан, ты знаешь мои жилищные условия и все-таки оставляешь свою трехкомнатную квартиру такому бессовестному человеку. А еще старинный друг…

— Твоя правда, — соглашаюсь я с ним. — Но, как говорится, «кто раньше умер, того и хоронят раньше». Хату первым ко мне обратился, я пообещал и теперь не в силах что-либо сделать. Но я тебя прошу, о нашем разговоре — никому ни слова. А не то сам знаешь, что за это можно схлопотать. Ведь не собственная квартира, чтобы получать деньги при выселении…

— Знаю, знаю, Лаукан! В этом отношении будь спокоен. Считай, что все сказанное — под семью слоями земли…

…На другой день встречаю Шумафа Захачокова.

— Хорошую квартиру получил? — спрашивает.

— Конечно, хорошую! — поддерживаю я шутку. — Даже успел продать свою прежнюю.

— Знаю, знаю! — перебил он меня. — Ты только не знаешь, что за этим последовало. Хату, вернувшись от тебя, побежал к Пазаду, но дома его не застал. Когда я встретил его, он поведал мне обо всем. Я еще больше распалил его, утверждая, что он больше имеет прав получить твою квартиру и что ты неправильно поступил, предпочтя Пазада.

— Что ни говори, он ведь твой «близкий друг», — усмехнулся Шумаф.

— «Этому старому косому я не прощу того, что он со мной сделал», — говорил Хату, когда прощался со мной. Спустя примерно два часа прибежал Пазад и тоже передал мне ваш разговор. С ним я поступил так же, как и с Хату, только еще больше распалил его. А после они уже сами перессорились, и чего только не наговорили друг другу: ведь каждый не верил словам другого, каждый думал, что его обошли. Каждый предполагал, что другой скрывает, сколько дает тебе денег.

Долго смеялись в тот день мы с Шумафом над незадачливыми Хату и Пазадом.

Пошутили, думал я, ну и ладно. Однако…

С кем ни встречаюсь, спрашивают:

— Правда, что тебе дают четырехкомнатную квартиру?

— Правда, конечно. И свою квартиру я с выгодой оставлю другим.

— И об этом знаем…

А вскоре позвонили по телефону и сказали, что меня вызывает председатель областного комитета народного контроля. «Зачем?» — удивился я.

Никогда бы не подумал, что меня вызывают именно из-за Хату с Пазадом.

Только после того, как председатель стал расспрашивать меня о составе моей семьи и в какой квартире я живу, я все понял.

— Вы, наверное, думаете, что я получаю четырехкомнатную квартиру, а прежнюю с выгодой оставляю другим, не так ли? — спросил я напрямик.

— И ты тоже в курсе дела? — удивился он.

— Как не быть! — сказал я и рассказал все, что мне известно по «делу».

Председатель областного комитета народного контроля долго и от души смеялся.

— Надо все-таки знать, какие шутки отпускать, — заметил он мне на прощанье.

Вечером, когда я вернулся с работы, бледная от страха жена протянула мне бумажку и сказала:

— Почему тебя прокурор вызывает?!

Я уже понял почему и поэтому взял бумагу спокойно. Там было написано, что я должен явиться в прокуратуру к десяти часам утра.

— Вызывают потому, что я с выгодой меняю свою квартиру, — сказал я как можно серьезнее.

— Поделом тебе, если связываешься с такими людьми, как Хату и Пазад, — сказала жена. Поскольку и она знала об этом деле, сказала уже спокойно: — Я-то думала, что ты натворил что-то…

Зайдя утром к прокурору, я начал сам:

— Вы вызвали меня по поводу жульничества с обменом квартиры?

— Да, — ответил прокурор и, взяв в руки лист бумаги, прочитал, что там было написано. Только не назвал того, кто написал. Сказал, что не положено.

— Я знаю, кто написал, — сказал я. — Хату Малишев или Пазад Шогетеджев.

Прокурор посмотрел на меня и улыбнулся. Улыбка его выдала. Но он строго спросил:

— Правда ли то, что написано?

— Конечно, правда. Если нет, разве написали бы! — расхохотался я.

Прокурору мой смех не понравился. Оказалось, что он не любит шуток.

— Имей в виду, что я тебя вызвал не от скуки, — строго одернул он меня.

Я рассказал обо всем, что послужило причиной появления письма. Но прокурор ни разу не улыбнулся. Возможно, он думал, что это все я сочинил ради того, чтобы оправдать себя. С самым серьезным лицом он внимательно выслушал меня до конца.

— Мы внимательно разберемся в этом деле, — сказал он, отпуская меня.

Потом меня вызвали еще и следователь, и председатель горисполкома, и другие должностные лица. В общем, постепенно все затихло. Но вот недавно мне на самом деле предложили переехать в четырехкомнатную квартиру. Ради аллаха, прошу вас — никому ни слова! А особенно Хату и Пазаду!

Перевод с адыгейского Ю. Кушака.

ЯКОВ ПИНЯСОВ

РОГАТАЯ ПАССАЖИРКА

— Я уйду на работу, а ты, сынок, возьми козочку да ступай на лужайку к железной дороге. Там трава словно шелковая, — сказала мать и ушла.

Федя привязал козе на рога веревку и повел ее на лужок.

— Машенька, поешь. Дай мне поиграть с ребятишками…

Но коза не понимает доброго слова, рвет из рук веревку, бросается из стороны в сторону.

— Федя, чего ты с ней мучаешься? Возьми и привяжи козу, — советовали ребята.

— Колышка нет поблизости.

— А вон, за буфер вагона… Он давно здесь стоит. Видишь, колеса травой заросли.

Федя привязал козу за буфер, а сам стал в лапту играть. И совсем забыл про Машку. А когда кончили играть, оглянулся — на дороге ни вагона, ни козы.

Горько заплакал Федя.

— А ты к начальнику станции сходи, — посоветовали друзья.

Побежал Федя к начальнику и рассказал, как дело было. А начальник поправил красный картуз и стал звонить по телефону.

— Проехал, говорят, рогатый-бородатый пассажир на последней площадке. Говорят, едет и жует травку, которую проводник положил.

— Дядя дежурный, а где теперь наша Машка?

— Не знаю, милый, где она путешествует. На полустанке Мокша поезд не останавливался. Значит, коза поехала дальше…

— Да как же она села на площадку? Я ведь привязывал ее за буфер.

— Э-э, дорогой, коза — это второй шайтан. Она не то что на площадку — и на крышу залезет… А тем более она зеленую травку увидела. Да и веревка длинная…

Пока дома Федя обдумывал, что сказать матери, под окном показалась колхозная автомашина.

— Возьми, Федя, свою рогатую пассажирку, — говорит шофер. — Целое кругосветное путешествие совершила.

— Дядя Ваня, где же вы ее поймали? — радостно крикнул Федя.

— Спрашивай где… Мы на станцию за запасными частями для тракторов ездили. Видим — прибыл товарняк. А на площадке заднего вагона сидит коза и жует травку. Ну, мы, конечно, узнали… С нас чуть не взяли штраф — коза-то ехала зайцем, без билета…

Засмеялся Федя и впустил путешественницу во двор.

Перевод с мокша-мордовского А. Ячменева.