НЕТ - Анатолий Маркуша

– Мою точку зрения ты знаешь, Акимыч: лететь не надо было. Торопиться не следовало…

– Согласен – ты оказался прав, но все равно не о вине Углова говорить надо, об ошибке.

– Как сказать. Если человек очень уж рвется совершить ошибку, настаивает на своем праве, ошибка автоматически переходит в вину. Но теперь это не главное. Вина, ошибка – какая разница? Бумаги сгниют в архивах, никто к ним больше никогда не возвратится, значит, надо смотреть в корень. Суть искать. Согласен?

– Допустим. И что? Я боюсь схемы управления, не доверяю этой схеме. Перемудрили конструктора, и вот в чем горе – не оставили никакой лазейки для отступления.

Хабаров взял блокнот, в несколько движений начертил тот самый вариант решения, что послал с юга Севсу, и, протягивая листок инженеру, сказал:

- Вот. Погляди, так лучше?

Василий Акимович вооружился очками в тонкой профессорской оправе, внимательно разглядывая рисунок, хмыкал, кое о чем спросил, проверяя себя, потом сказал:

– Это совсем другое дело, тут хоть при отказе гидравлики можно взять управление на себя. Но при чем здесь сороковка?

– На дублере управление собрано по этой схеме.

– А ты-то откуда знаешь?

– Вадим Сергеевич сказал.

– Когда ты его видел?

– Не видел. Телепатия, Акимыч. Телепатия, или чтение мыслей на расстоянии.

Инженер с подозрением поглядел на летчика, нахмурился, видно, опасался нарваться на розыгрыш. Наконец спросил:

- Так ты поэтому вернулся раньше времени?

– Возможно. Инженер хмыкнул:

– Ну Виктор, ну собака. Понимаю. Я все понимаю!

– Собака, говоришь? А знаешь, в чем главное преимущество собаки перед человеком?

– Все понимает и ничего не говорит? – отозвался Василий Акимович.

– Это по анекдоту. А всерьез? – и, выждав чуть, Хабаров сказал: – Собака никогда не предает, а вот с людьми это случается. Даже с приличными людьми случается, Акимыч.

– Не думал, что ты такой злопамятный, командир.

– Я не злопамятный, просто памятливый. А вот ты сейчас разозлился, и эго хорошо. Теперь ты не пойдешь отказываться. И мы будем работать вместе. Мне вовсе не нужен другой бортач. Ты же собирался отказываться? Только не ври.

– Собирался. Я устал думать все время об одном и том же.

– А теперь?

– Не знаю…

– А я знаю: не откажешься. И жена не заставит! Поздно вечером, когда ушел инженер, когда мать убрала в кухне и легла спать, Виктор Михайлович записывал в рабочем блокноте:

"Найти Махрова. Двигатель. Доделки. Пробы. (?!) Комиссия. Прием летчиков-испытателей. Письмо!!! Орлову! Методсовет. Вопросы?" Потом он нарисовал зайца, сидящего под елочкой. И еще – кошку на пеньке. И облачную гряду. Он всегда рисовал зверушек, когда думал о сыне. Потом он ушел в ванную и долго стоял под душем.

Г лава пятнадцатая

Надо широко раскинуть руки и ноги, прогнуться в спине и падать, падать, падать… И когда тело наберет скорость, ты почувствуешь, как упруго небо, как оно прочно. Ты узнаешь – на небо можно опереться, опереться вполне уверенно и надежно.

В назначенный миг выдерни из кармашка подвесной системы холодное красное кольцо, досчитай до трех – ты испытаешь динамический удар, услышишь хлопок наполняющегося купола и убедишься окончательно – небо держит!

Бывает, конечно, что небо сбрасывает, роняет человека на землю. Только не надо винить в этом небо. Оно верное, оно надежное, оно безотказное… Просто надо уметь опираться на него крыльями, телом, куполом парашюта, вращающимися лопастями несущих винтов, раскаленной струей рвущегося из сопла газа, надо уметь…

И еще надо по возможности не ошибаться. А если все-таки случится и ты совершишь промах, не впадай в панику, действуй точно, решительно, быстро, и все будет хорошо, только бы хватило неба…

Сюрприз, который начлет обещал Хабарову "не по телефону", оказался не таким уж сюрпризом.

– Тобой от Княгинина интересовались. По-моему, Аснер тебя сватает…

– Что-то я такой фирмы не знаю.

– Узнаешь! Это бо-о-ольшая фирма. Пока там еще тихо, никакой рекламы, но годика через два-три они громыхнут на весь свет! Запомни прогноз, Виктор Михайлович: будут грандиозные скачки с агромадными призами!

– А я им для чего нужен?

– Не знаю. Темнят, но, видимо, для какой-то работы, а может, для консультации.

– Почему же это сюрприз?

– Туда, милый друг, знаешь как рвутся! Все лучшие умы имеют к Княгинину большущее тяготение. Это точно.

– В умы я не лезу…

– Ты не лезешь, так тебя толкают. Гордись!

К посещению закрытых учреждений Хабаров привык. И очередное приглашение не удивило, не обрадовало и не огорчило его – обычное дело, только не совсем кстати. Надо было заниматься сороковкой. Вот что его занимало по-настоящему. Несколько удивило Хабарова напутствие начальника испытательного Центра.

– Большая просьба к вам, Виктор Михайлович, – сказал генерал, – хоть я и не знаю, о чем там пойдет речь, но убедительно прошу и настаиваю: ведите себя посдержанней. Человек, с которым у вас будет встреча, не Александров, пожалуйста, помните об этом.

– Прикажете со всем соглашаться? – спросил Хабаров, начиная злиться.

– Не передергивайте! Не соглашайтесь, спорьте, если найдете нужным, только не забывайте о форме.

– Постараюсь, – сказал Хабаров и недовольно откланялся.

В назначенный час он был на месте. Его встретили и проводили в большой светлый кабинет, начисто лишенный какой-нибудь индивидуальности и каких бы то ни было внешних примет.

Миновав двойные, обитые чем-то серым двери, Хабаров увидел прежде всего сияющий паркет, потом полированный стол корабельных габаритов и в последнюю очередь – невысокого, очень плотного, седоватого мужчину лет пятидесяти – пятидесяти пяти.

Хабаров слегка поклонился и назвал себя.

– Садитесь, – сказал хозяин кабинета и откровенно изучающе поглядел на Виктора Михайловича. Он смотрел прямо, пристально и явно доброжелательно. – Проблема, которая нас в данный момент занимает весьма основательно, – приземление крупногабаритных грузов с помощью парашютных систем. Прошу иметь в виду: эта задача не конечная, а промежуточная. Но она важна, очень важна. Это – ключ. Мы познакомим вас с предварительными расчетами, дадим разобраться во всех подробностях, прежде чем спросим окончательное согласие на испытание, – тут он перебил сам себя и сказал: – Вас предупредили, что у нас к вам вполне определенное предложение?

– Простите, – сказал Хабаров, – как я должен вас называть?

– Называть? Ах, черт возьми! Вам не сказали, с кем вы будете вести беседу? Молодцы! Молодцы! Бдительные ребята. Простите, я тоже хорош – не представился. Княгинин, Павел Семенович. Главный конструктор.

– Заранее мне ничего не сообщили, Павел Семенович. То, что вы только что изложили, – вся моя информация.

– Понятно. Слушайте. Идея испытания выглядит так: берем самолет, тип машины на данном этапе работы особого значения не имеет. Возьмем какой-нибудь старенький самолетик с полетным весом тонн в двадцать, поднимем на высоту в три или четыре тысячи метров, установим заданный режим и над заранее определенной точкой отстрелим крылышки. Крылышки улетят в разные стороны, фюзеляж останется. И будет падать. Потом мы включим автоматическое устройство выброса парашюта. Парашют раскроется, и фюзеляж повиснет под куполом. Приземление на основное шасси. Это схема. Грубая, приблизительная схема.

Хабаров едва заметно усмехнулся:

– Совсем просто, Павел Семенович, настолько просто, что непонятно даже, для чего испытывать.

– Просто. Верно, очень просто. Но испытывать надо.

– Разрешите вопрос?

– Пожалуйста.

– А зачем бросать пусть старенький, но все-таки летающий самолет. Может быть, всю вашу штуку проще и надежнее испытать так: поднять на бомбардировщике нужный груз и бросить? Десантируют же танки и прочую крупногабаритную технику…

– Первое возражение: нам необходимо отработать отстрел крылышек. Это, так сказать, в предвидении будущего блаженства. Второе возражение: нам важно получить точную картину поведения тела фюзеляжной формы при парашютном спуске. И третье если не возражение, то соображение: эксперимент будет, вероятно, иметь и побочный выход. Для гражданской авиации. Способ коллективного парашютирования пассажиров может значительно повысить надежность перевозок. Согласны?

Лицо летчика во все время этого разговора выражало внимание, деловой интерес, сосредоточенность, стремление понять собеседника – словом, все, что угодно, но только не энтузиазм. И Главный конструктор это заметил:

– Мне кажется, предложение не вызывает у вас особенного восторга?