Зеркальщик. Счастье из осколков - Наталья Алексеевна Мусникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Вы непослушны, Варвара Алексеевна, - мягко и устало укорил барышню Всеволод. – Я прекрасно помню, что просил Вас спрятаться.
- Так ведь заклинание… - начала было девушка, и тут началось самое настоящее светопреставление: воздух вокруг тревожно зазвенел словно зеркало, в которое с размаху запустили чем-то тяжёлым, во все стороны брызнули острые, раздирающие в кровь, осколки. Пол под ногами и тот зашатался, подобно трещащему по весне льду.
Варенька вскрикнула, испуганно метнулась, но не в сторону спасительной кучи, а к единственному оплоту спокойствия и надежды в этой бездне ужаса: к Зеркальщику. Всеволод привлёк напуганную девушку к груди, собой закрывая от летящих, словно вражеские копья, осколков, закричал что-то громко и повелительно. Варвара Алексеевна приоткрыла один глаз, страстно мечтая, чтобы метель из осколков наконец улеглась, и всё успокоилось, но смертоносный вихрь, на миг притихнув, взлютовал пуще прежнего. А самое жуткое, что Всеволод Алёнович побледнел смертельно, шрам на его щеке побагровел, а потом и вовсе отворился. По щеке поползла капелька крови.
- Прекратите! – завизжала Варенька, отчаянно шлёпая дознавателя по груди и плечам. – Немедленно прекратите, Вы же убиваете себя!
Безумная стеклянная вьюга прекратилась, от воцарившейся тишины зазвенело в ушах. Варенька тяжело со всхлипом дышала, прильнув к Зеркальщику.
- Вы правы, Варвара Алексеевна, - хмуро прошептал Всеволод, - сейчас мне Кривое зеркало не сломать. Что ж, по крайней мере, я попытался.
Зеркальщик потянулся потрогать кровоточащий шрам на щеке, но барышня звонко шлёпнула его по руке:
- Не трогайте, ещё грязь занесёте, болеть начнёт!
Серые глаза Всеволода Алёновича изумлённо распахнулись, но спорить дознаватель не стал и руку послушно убрал.
- Присядьте куда-нибудь, - Варвара Алексеевна растерянно огляделась по сторонам, пытаясь найти хоть крошечный уголок, не топорщащийся осколками и относительно чистый, но всё вокруг искрилось и переливалось подобно ледяному царству, - ну, где не так грязно. Нужно остановить кровь.
Зеркальщик лениво щёлкнул пальцами, сгоняя все осколки в одну большую угрожающе-кособокую гору, и со смешком заметил:
- Насколько я помню, Варвара Алексеевна, Вы утверждали, что не боитесь крови.
- Я не боюсь чужой крови, - ответила Варенька, спешно выливая на выхваченный из рукава платок едва ли не половину содержимого крохотной, спрятанной в складках юбки, фляжки. – А это Ваша. Потерпите немного, это настой целебных трав, щипать будет сильно, но недолго.
- Я к боли привычен, - пожал плечами Всеволод, с трудом сдерживаясь от широкой ликующей улыбки от уха до уха. Варенька огорчилась при виде его крови, даже испугалась, значит, он ей небезразличен!
Восторженная улыбка осветила лицо Зеркальщика и тут же сменилась гримасой боли. Всеволод зашипел и схватился рукой за повреждённую щёку.
- Всеволод Алёнович, - тоном строгой гувернантки воскликнула девушка, - немедленно опустите руку! Вы же хуже можете сделать!
Дознаватель с кривой усмешкой, затронувшей лишь одну половину лица, опустил руки:
- Прошу меня великодушно просить, сударыня. Нижайше молю о Вашей милости.
«Да уж, молит, - фыркнула Варвара Алексеевна, стараясь не поддаваться обаянию Зеркальщика и не улыбаться (или хотя бы делать это не столь восторженно и лучезарно). – А то я смеха в голосе не слышу!»
Девушка мягко прикоснулась пропитанным целебным зельем платком к ране на щеке дознавателя. От резкой боли Всеволод вздрогнул, дёрнулся, Варенька мягко придержала его, проворковав:
- Потерпите немного, боль скоро утихнет.
Всеволод Алёнович прикусил губу и замер, починившись нежным мягким пальчикам и чуть слышному сострадательному воркованию, в котором, подобно шелесту волн, растворялись все беды и напасти.
- Ну вот, всё готово, - барышня последний раз провела платком по щеке и, не утерпев, звонко чмокнула Зеркальщика в уголок губ, как делала всякий раз, когда утешала сестёр, - умничка моя. Ой!
Девушка испуганно прижала ладошку к губам и покраснела так, что даже кисти рук запылали, а на горячих щеках смело можно было разогревать чай.
- Вот только не корите себя, Варвара Алексеевна, - Всеволод мягко взял девушку за руку, начал ласково гладить нежные пальчики. – Вы подобны лесной речке, дающей жизнь всем обитателям её берегов. А мне, признаюсь, этой жизнерадостности сейчас очень не хватает, я потерпел поражение, причём двойное: как дознаватель и как Зеркальщик. И ещё непонятно, какое досадней.
Всеволод Алёнович тяжело вздохнул и мрачно уставился в стену. Варенька замерла, понимая, что чудо всё-таки произошло. Ей доверили то, что сильные мужчины берегут пуще зеницы ока: собственную слабость. Барышня честно попыталась вспомнить, бывало ли так, чтобы папенька говорил о собственных неудачах али обидах, и не смогла. Алексей Петрович представал перед своими дочерьми несокрушимым утёсом, которому и время, и любые шторма нипочём. И кавалеры Юленькины (да и Аннушкины тоже) всегда хвастались доблестью и отвагой, красочно расписывая свои подвиги, половину из которых, как Варенька всегда подозревала, брали из книг либо просто придумывали. Всеволод же не стал наводить тень на плетень, а честно признался в собственном огорчении, явив тем самым чарующую отвагу и неслыханную (куда там книжным рыцарям с принцами!) отвагу.
- А знаете, я Вас очень хорошо понимаю, - Варвара Алексеевна огляделась, прикидывая, куда бы присесть, чтобы не замараться и не застудиться. Всеволод моментально скинул с себя мундир и постелил его на пол рядом с собой.
- Ой, ну что Вы, Вы же застудитесь!
- Я не мерзлявый, - отмахнулся Зеркальщик, приглашающе похлопав ладонью по мундиру. – Так что Вы хотели мне поведать, Варвара Алексеевна?
- Когда мне исполнилось десять, я увидела на ярмарке дивный хрустальный шар. В нём была красавица барышня в венке из остролиста и рядом с ней пригожий кавалер, - глаза девушки мечтательно засияли, - стоило только покрутить ручку в подставке, на коей покоился шар, как звучала прелестная музыка, и пара начинала кружиться. А ещё блёстки сыпались вроде
