Вся Президентская Рать - Владимир Моисеевич Гурвич

повышалась. Молодежь танцевала в междурядьях, сопровождая свои первобытные пляски истошными воплями. Причем, некоторые имели политическую окраску. Мне показалось, что это делается не случайно, а целенаправленно, что какая-то группа юнцов сознательно заводит собравшихся.

И чем больше я наблюдал за происходящим, тем все больше убеждался, что я прав. Я даже заметил, что большинство провокаторов были одеты одинаково, в черных кожаных куртках, украшенных разнообразными металлическими предметами. И их усилия не пропали даром, в некоторых местах уже вспыхнули первые потасовки.

Я поделился своей тревогой с Леонидом и Сабовым. Те тоже заметили, как накаляется атмосфера.

— Теперь все будет зависеть от Перегудова, — шепнул мне Леонид.

Я кивнул головой. Оставалось только надеяться на его благоразумие. Вот только обладал ли он им?

Надо отдать справедливость Перегудова, его речь была резкой, но не настолько, как можно было от него ожидать. Он даже в целом придерживался наших тезисов, хотя и усилил их несколько резкими заявлениями. Но, по крайней мере, он воздержался от столь любимых им призывов громить черных и других инородцев. Но, судя по всему, это уже не имело принципиального значения, разгоряченная музыкой, алкоголем и громкими воззваниями к политической активности, не перекладывать ответственность за судьбы страны и нации на других молодежь начала бурно выражать свои эмоции. Полетели оторванные от пола кресла, бутылки и банки. И едва объявили конец действу, все скопом устремились к выходу.

Подхваченные общим потоком, нас тоже, как лодку на стремнине, несло к дверям. Давление со всех сторон было таким, что дышалось с трудом. Наконец мы каким-то чудом оказались на свежем воздухе. Здесь единое живое русло молодых людей разбивалось на отдельные рукава, которые стали заполнять близлежащие улицы.

Я потерял своих ребят и находился в потоке бушующих страстей в полном одиночестве. Яростный всеобщий психоз все сильней овладевал юнцами, поведением которых умело управляли все те же самые ребята в черных куртках. Они, уже не скрываясь, провоцировали молодежь на агрессивные действия.

Кто-то во всю глотку закричал «Бей черных». Этот клич был многократно усилен сотнями голосами. Но так как по близости черных не оказалось, то их на первых порах заменили припаркованные на обочинах автомобили. Откуда-то, словно бы из-под земли, появились железные прутья, под ударами которых стекла машин брызгали во все стороны, а кузова гнулись и корежились.

Я попытался вырваться из этого злобного потока. Но не тут-то было. Со всех сторон я оказался окруженным возбужденными юнцами, которые прочно блокировали все мои попытки выбраться из толпы.

Поток нес меня куда-то все дальше и дальше, пока мы не оказались на какой-то улице. И тут к своему удивлению, я увидел Орестову и Володю. Они стояли в стороне и наблюдали за всем происходящим.

И, как выяснилось буквально через минуту, это явилось их роковой ошибкой. Хотя у Орестовой черты лица были вполне славянские, но она была брюнеткой и довольно смуглой. Этих примет оказалось вполне достаточными, чтобы толпа приняла ее за лицо кавказкой национальности.

— Бей ее! — раздался чей-то оглушительный визг.

Только сейчас эта пара поняла, какая ей грозит опасность, и они оба бросились бежать. Но юнцы, словно гончие, почуяв добычу, устремились за ними. Я тоже помчался вместе со всеми.

К счастью Орестова со своим спутником бежала довольно быстро, и большая часть преследователей вскоре отказалась от погони. Но несколько наиболее упорных ее продолжили.

Бежали они быстро и вскоре настигли их. Я немного отстал и потому первую часть сражения наблюдал в качестве зрителя.

На них налетели сразу несколько юнцов. Но Володя быстро расшвырял их по сторонам. Но это нисколько не охладило пыл нападавших, более того, из-за угла соседнего дома появилось подкрепление, и атака возобновилась с прежней силой.

Нескольким из них удалось оттеснить телохранителя Орестовой, и она осталась по сути дела беззащитной. Один юнец подскочил к ней, но получил вполне профессиональный удар в живот. Но сразу же рядом с ней оказались еще двое, и повалили ее на землю.

Я подоспел к месту сражения, когда Орестова находилась уже на земле, а двое подростков пытались вывернуть ей руки. Я подскочил к ним. Одного ударом стопы опрокинул на землю, другого схватил за куртку и крутанул, что есть силы через бедро. Тот отлетел на метров пять.

— С вами все в порядке? — спросил я Орестову.

— Более или менее, — услышал я ответ.

Я дал ей руку, и она встала. Ее модный костюм был весь в грязи.

Володя разбросал всех нападавших и подбежал к нам.

— Все в порядке? — задал он ей тот же вопрос.

— Да.

— Надо немедленно улепетывать, — проговорил я. — Смотрите, еще бегут.

На нас двигалась целая туча кричащих оскорбление юнцов. Справиться с такой оравой не было никакой возможности. Тем более в руках некоторых из них я заметил железные прутья. Теперь наша жизнь целиком зависела от быстроты наших ног. Это было настолько очевидно, что убеждать в этом не было никакой нужды. Мы бросились наутек.

Нас спасло накрывшее город покрывало темноты и узкие извилистые переулки этой части города. Я не знаю точно, сколько времени мы бежали, по крайней мере, до того момента, пока окончательно не убедились, что оторвались от погони. Не сговариваясь, мы все повалились на траву. Кроме усталости от длинного забега, наше трио находилось во власти мощного стресса.

Только через несколько минут я произнес первую фразу:

— Кажется, никого.

— Да, никого, — подтвердил Володя. — Знать бы еще, где мы?

— Какая разница, — ответила Орестова, — важно только то, что мы спаслись. Это страшней, чем я предполагала.

— Вы предполагали, что все этим закончится? — удивился я.

— А вы разве не предполагали? — в свою очередь удивилась она.

— Я надеялся, что все обойдется.

— Вы разве не заметили, что все было тщательно подготовлено. Очень сожалею, что не взяла видеокамеру, это был бы убедительный документ для тех, кто не верит, что все эти события — часть одного большого сценария.

— Нас едва не убили, а вы жалеете, что не произвели киносъемку, — едко заметил я.

— Скажите, Станислав Всеволодович, вам не хочется понять, что все же происходит. Или, находясь в неведение, легче жить?

— В неведение всегда легче, — пробормотал я.

— В таком случае с вами все ясно, — усмехнулась Орестова. Она встала. — До чего же я извазюкалась. Костюм уже не отстираешь. Придется выкидывать. А жаль, мне он так нравился. Как только увидела в магазине, сразу поняла: это то, что искала. И зачем я его сегодня надела. Ведь не хотела же.

Я не мог не удивляться ей. Что это искреннее сожаление об утраченном костюме или