Веллоэнс. Книга первая. Восхождение - Андрей Шумеляк

пятью костями.

Лицо гвельта оставалось беспристрастным, но искорки под кожей стали

сиять ярче, в синих глазах тумана приуменьшилось. Ишгар принялся умащивать

карликового духа:

– Там, на земном уровне, можно найти соперника в игре, а ты не зря столько

тренировался. Время там течет по-иному, ты сможешь вернуться, когда

пожелаешь – даже раньше, чем мы начнем беседу.

Киримету молчал. Многие столетия он играл лишь тремя кубиками. Без двух

оставшихся невозможно было выкинуть идеальные комбинации тау-кверто и

моун-тау. Для гвельта лишь игра имела какой-то смысл, вызывала интерес. Без

полного комплекта он не мог возрасти дальше, победить самого себя, открыть

запечатанные способности, оставить натуру гвельта и переродиться в ином

обличье.

В темной цитадели сияние размышлявшего стража заглушило тусклые огни

факелов. Исходивший свет подпитывал змея и тот, воспользовавшись минутной

прелестью фиолетового существа, разбил замок темницы.

***

Ветер бил в лицо, сбивал дыхание, норовил метнуть песком в глаза.

Странники мчались по жаркой Герее, каменистой пустыне, после которой

начинались земли Турмаги. Из растрескавшейся земли вылезли кусты турлука, на

пригорках грустно склонились ветки саксаула. Авенир прижался к спине муравита, укрыл рукавом лицо. Прищуренные глаза искали зацепку, след, пытались угадать

направление. Едва заметный шрам на щеке, память о встрече с соглядатаями в

Глинтлее, нитью белел на загоревшем обветренном лице. Справа раздался храп -

ахалкетинец Корво с пеной у рта упорно противостоял разбушевавшейся стихии.

Волхв махнул рукой, крикнул, следя, чтобы не глотнуть песка:

– Привал!

Под хлесткими ударами ветра путники разбили скит. Коня укрыли попоной, свалили на бок. Животное заржало, не желая мириться с унижением. Корво

хлопнул по мощному торсу:

– Вот как оно бывает. Животное, а держиться по сцерски.

Муравиту буря была нипочем, порыв ветра даже не шелохнул существо.

Подернутые пленкой глаза наблюдали за происходящим и, когда волхв с

рыжеволосым коренастым мужчиной устроились на привал, Унтц-гаки привычно

зарылся в песок, оставив на поверхности чувствительные антенки. Больше года он

жил среди верхнего мира, наблюдая и удивляясь этому странному творению. На его

родине, в Тиг-зенг-ирни мало кто возвращался с поверхности – их или убивали или

держали как безвольных выносливых ишаков. Здесь действовали другие законы. В

подземном царстве не ощущался закон гравитации – ты мог идти куда угодно –

вверх, вниз, при этом огибая дорожки других муравитов с помощью

чувствительных рецепторов, мог слышать вибрацию камней и глины, измерять

глубину по температуре. Наверху же существовал один уровень, по которому

ходили, бегали, прыгали и топали все подряд. Иногда из поверхности торчали

деревья, целые леса – но в них, увы, нельзя было свободно передвигаться –

гравитация верхнего мира неизбежно стягивала на землю. Исключение составляли

птицы и насекомые, которые легко летали по воздуху. Один раз Унтц-гаки издалека

видел водный уровень – тогда изучить его не удалось.

Муравит потерялся. Связь с колонией оборвалась и с того времени, он начал

учиться. Учился мыслить, думать, принимать решения. Наверное, поэтому многие

не возвращались с поверхности. Нет привычного голоса царицы, велящего что-то

делать. Без приказов его собратья умирали от голода и падальщиков, отчаянно

посылая сигналы опасности, но не получая приказа искать еду, защищаться или

атаковать. Он выжил и нашел братьев… Унтц дернул шипом на брюшке. Пусть

соратники принимают его за животное, с маленьким головным пузырем. Ему пока

есть чему учиться.

Буря не стихала. Авенир укрепил колья шатра, обошел привал и с шумом

ввалился обратно. Корво развязал заплечный мешок, протянул волхву вяленого

мяса, да лепешку с сыром. Коню дал морковь с хлебом. Животное аккуратно

приняло подарок и благодарно зашлепало губами.

Авенир откусил кусок. Челюсти старательно сжимались, перемалывая

вкусную, но твердую пищу, во рту теплыми струйками расходился аромат

козлятины. За шатром гудел ветер, в натянутую ткань бил песок и волхв ощущал

приятное умиротворение и безопасность.

– Почему бы тебе не усмирить бурю своей магией?

Корво уже умял паек и блуждал взором по рыжей ткани. Рыжеволосый за

время странствия раздобрел, мышцы налились силой, под кожей перекатывались

тугие трубки. Уже больше походит на богатыря, хоть в торсе и широко, но жирок

уберется. В этом бочонке пороха на армию.

– Против стихии нужно много сил. И то, не знаешь, каким боком вылезет.

Нельзя применять волшебство по пустякам.

– Как это? Я думал, чем чаще используешь силу, тем сильнее становишься?

Как на войне – в битвах закаляется характер и оттачивается мастерство. Так и маг –

чем чаще использует силу, тем могущественнее.

Авенир почесал затылок.

– Как бы проще объяснить, не знаю. У чародеев наоборот. Одни используют

силу стихий. Течет природная энергия, а они от этой реки ложбинку прокапывают

и вот – ручеек для себя. Но их сила невелика, хоть и постоянна. Это разные

ведьмаки, волхвы, прорицатели. Их мало. Других можно сравнить с озером –

скапливают силы и потом выплескивают. Хранят во всяких жезлах, амулетах, кольцах. Многие колдуны, акудники, чаровники укрываются в горах и сотни лет

набирают силы. Вот только часто забывают, зачем. Если такой колдун выходит в

земной мир – он поистине могущественен, пока не истратится. Если в горе

помирает, магическая энергия обращается в золотую или другую жилу – зависит от

магии. Только копать далеко. Есть еще способ – быть проводником, но это уже

другое…

Корво задумался. Акудник взглянул на бородача. Пальцы поглаживают рыжую

поросль на лице, нос морщится, иногда из скривившегося рта раздается глухое

бормотание.

– А вот еще… Чего ты в Веллоэнс собрался? Ладно я – без имени, без племени, без молодости. Зачем квест этот? Тебя принудил кто, или стяжание зовет? Опасное

путешествие ведь. Через Турмагу бы проскользнуть, а там – горы, за горами –

Вторая Земля – кто знает чего в ней?

Волхв вздохнул. Молча лежал на тюфяке, закинув руки за голову, глаза

смотрели в купол шатра. Ветер понемногу стихал, темнело. Опять раздался вздох.

В надвигающейся темноте Корво показалось, что по щеке Авенира скатилась слеза, оставила мокрую дорожку. Резко выдохнув, юноша поднялся.

– Пойду, осмотрюсь. Слышал, трава здесь редкая растет, ночью вылезает -

может, разживусь. Да и покумекать, куда утром идти, пока звезды видно.

От дневного жара не осталось и следа. Над головой черное угрюмое небо, пугливо мерцают звезды. Нир шел, не замечая ветра, предоставив ногам выбирать

путь. Иногда шумно вздыхал, мысли беспорядочно блуждали, хотелось зарыться в

песок и исчезнуть. Иногда нога спотыкалась о вылезшую из песка ветку, выводя

все тело из транса, заставляя судорожно восстанавливать равновесие, а потом опять

– шаги и вздохи.

Прошел час, другой. Юноше надоело идти, ноги гудели, не привычно после

твердых дорог брести по вязкому песку. Авенир согнул колени, откинулся на спину.

Перед глазами чернела пустота, холодная и неприветливая.

Упиваться ниоткуда взявшимся горем помешала травинка. Колеблемая ветром, она щекотала лицо волхва, мешала пребывать в забытии, обращала на себя

внимание и заставляла быть в этом непонятном мире. Душевная горечь сменилась

гневом.

– Да что же это? Даже в пустыне не останешься с собой наедине.

– Это плохо?

Нир резко вскочил, обернулся. В трех шагах от него на поваленном дереве

сидел некто в балахоне. Наклонившись, он что-то чертил тонкой золотой тростью

на песке. Запястья мужчины замотаны тряпицами. Юноша встал. В голосе

незнакомца чувствовалась власть и мир, на душе стало необычайно спокойно.

– Кто ты и откуда? Как твое имя?

Авенир отметил, что голос его стал тоньше, а слова будто вязли в

сгустившемся воздухе. Кроме этого юноша был уверен, что вокруг на пару верст

был лишь песок – ни травинки, ни бревна, ни души.

– Я отшельник, всеми пренебрегаемый. Я – забытый царь. Я – источник живой

воды, питающий вселенную. Меня не принимают, потому что мой лик отражает

внутренность смотрящего, обнажая его душу. Если хочешь, я – это истина, которую

ты ищешь и, в то же время, не хочешь обрести.

Незнакомец перестал чертить знаки и распрямился. Видом походит на могучее

дерево, измученное жаждой и дикими ветрами, но не сдавшееся, цепляющееся за