Слишком много блондинок - Арина Игоревна Холина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Около этой будки я и снюхалась с Юрой. Меня только что вздрючили за то, что во время передачи я два раза сказала: «Это же х… ххх… ерунда», настроение у меня было удрученное, потому как с теми, кто меня дрючил — тремя здоровыми мужиками в пиджаках «Репортер», я ввязалась в бессмысленный, но отчаянный спор на тему «мы должны уважать родной язык во всех его проявлениях!».
И вот я стояла, ждала своей очереди, чтобы заказать искусственное пюре с гренками, думала о том, что вот когда в американских фильмах ругаются — это здрасте-пожалуйста, и никому в голову не приходит, что это — ужас и кошмар, а стоит родному русскому человеку произнести 23-ю букву алфавита, его готовы расстрелять.
В общем, когда я заказала свою отраву и сказала, что пить буду… тут я с такой мольбой воззрилась на джин-тоник в банке, что молодой человек сзади меня произнес: «Да-аа… Выпить хочется невыносимо». Я обернулась и, ухватив быка за рога, предложила:
— А что нам, собственно, мешает?
— Абсолютно ничего, — в знак согласия он выпятил губу.
Через полчаса я узнала, что его зовут Юра, что у него жена не работает и ребенок еще в школу не ходит и что он, конечно, не оправдывает этим то, что уже второй год работает здесь, но и не делает вид, что ему это нравится.
— А почему твоя жена не работает? — спросила я.
— Потому что дура, — ответил он, переливая второй джин-тоник в пластмассовый стакан.
— Э-ээ… — замялась я. — А ты не очень-то резко о родной жене?
— Нет, — признался он. — Просто я пока тебя стесняюсь. Поэтому выражаюсь символически.
— А тебе нравится, что она дура? — лезла я ему в душу.
— Знаешь, — он положил руку на сердце, — они меня… И жена, и бабушки — обе, и дочка так все замучили, что я хочу сначала в себя прийти, поразмышлять над тем, кто я и что мне нужно от жизни, а потом уже начну их всех душить, сживать со свету, лишать наследства и все такое.
— Ну… — я глотнула джин-тоника и всерьез задумалась о водке. — Если тебе это интересно, то у меня тоже все плохо.
— Очень интересно! — Он хлопнул в ладоши. — Давай вообще при посторонних…
«То есть мы уже не посторонние», — подумала я.
— Говорить только о том, как у нас все в жизни срано! — Юра возбужденно откидывает со лба пепельную прядь. — Представляешь, сидит такая Алиса и визжит, какая она замечательная, а мы с тобой — ах, мы все в говне, на работе все плохо, печень выпирает… Ну о том будем говорить, о чем все молчат и чего стесняются.
— Ха-ха! — Мысль мне понравилась. — Давай. Станем эдакими маргиналами.
Еще через полчаса мы были в кашу пьяными маргиналами, потому что все-таки добрались до водки. После четырех стопок мы решили, что высший свет достоин видеть нас, и поднялись в пресс-бар, где взяли по сто с клюквенным морсом. За столиком с угловым диваном — блатное место, мы углядели Алису, Юлю, Настю и Васю — с музыкального канала, очень красивого молодого человека и одного подонка — Диму. Дима Фирсман, продюсер сразу двух передач на нашем канале, наглый тип, уверенный, что он — средоточие вселенной. Более претенциозного, самоуверенного и невоспитанного человека я в своей жизни не встречала. Дима внешне — симпатичный, мог бы даже быть красивым, если бы у него на лице не застряло выражение: «Я — роза, вы — говно!» Единственный раз, пару дней назад, он произвел на меня благоприятное впечатление — Дима был пьян как грузчик и орал, что хочет заниматься сексом. При этом он всех женщин хватал между ног и предлагал позвонить ему через неделю. Он был таким естественным, хоть и постыдным, что я умилилась — ничто не скрывало от общества его порочную личину.
— Я все-таки считаю, что логотип программы надо было ставить левее, потому что когда идут титры, представляющие гостей, там все так непропорционально… — уверяла всех Юля.
Это они все сейчас изображают друг перед другом рабочий энтузиазм, чтобы, значит, остальные завидовали, что они брызжут идеями… Как подсолнечное масло со сковородки.
— А по-моему, наоборот, — спорила Настя. — Его нужно поставить в правый угол, а титры пусть будут в левом. Потому что так визуально асимметрично…
— А по-моему, и так неплохо, — вмешалась Алиса. — Не зря дизайнерам такие деньги платят.
Они спорили еще минут десять — нам с Юрой поначалу казалось, что это шутка, но скоро мы догадались, что все настолько серьезно — хоть святых выноси. Я даже первый раз испытала уважение к Диме — он молча ел свою осетрину, посматривая на всех недобро. Но только я подумала, что мы вполне могли бы подружиться, Дима сглотнул последний кусок и выдал:
— Да ваще все это на хрен менять надо! Графика — отстой! Вон та полосочка должна быть не желтой, а зеленой, а вон та крапинка — синей…
И все понеслось по-новой.
— А я, — я все-таки влезла в это переливание из пустого в порожнее, — предлагаю всем сделать татуировку в виде логотипа программы — как раньше в концлагерях клеймо ставили, и увековечить на груди портрет нашего творческого продюсера. Или финансового руководителя.
Мы с Юрой заржали, а остальные сделали вид, что ничего не слышали. Тут к нашему столику подкралась Света, села рядом со мной — единственное свободное место, и спросила, дыхнув на меня «Живанши-Органза»:
— Как дела? — таким томным голосочком, полушепотом.
— Света! — Я положила руку ей на плечо. — Как я рада, что ты спросила! У меня все плохо, ей-богу, даже ужасно. Представляешь, у меня не было секса больше двух недель, и я на ночь, перед сном, разглядываю книгу «Секс в мировой истории». Еще я вчера приняла три таблетки слабительного и вскочила от жутких корчей в пять часов утра. После этого не могла заснуть…
Я могу поклясться здоровьем собственной матери, она не поняла ни слова. Зато понял Юра, мой любезный друг, он положил голову на стол и радостно всхлипывал. Остальные же смотрели на нас так, как будто мы громко пукали.
— Ну ладно, — сказал Юра, поднимаясь. — Несмотря на то, что вам с нами так весело, нам пора.
Он кивнул мне, спрашивая жестом, ухожу ли я. Разумеется, я
