Рождение и гибель цивилизаций - Юрий Емельянов

Более того, стремление «дикарей» не пропустить ничего из свойств окружающего мира заставляло их обращать внимание на многие второстепенные, с точки зрения современной науки, качества предметов. Между тем невнимание к «второстепенным» сторонам природных явлений стало осознаваться серьезным недостатком некоторыми современными учеными. Один отечественный физик взял за принцип исследовать не те 90 процентов экспериментов, которые подтверждали его теоретическую установку, а 10 процентов, которые не соответствовали ей. Как подчеркивал К. Леви-Строс, многие современные науки, такие как «физика и химия уже стремятся снова стать «качественными», то есть учесть также вторичные качества, которые, когда их объяснят, сами станут средствами объяснения».

Постепенно и незаметно плоды, которые собирали люди в «области жизни», насыщали их знаниями. Так Деревья Жизни превращались для людей в Деревья Знаний. Накопив огромный запас знаний об окружающем мире и обретя способность свободно и тонко оперировать ими, первобытный человек стал применять свои гипотетические предположения на практике.

ГЛАВА 9

ЗНАНИЕ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В СИЛУ

Говоря о наличии у древних людей огромного запаса знаний, которые могли быть востребованы в случае необходимости, Клод Леви-Строс справедливо отвергал «случайный» характер таких открытий, как гончарство, ткачество, земледелие и одомашнивание животных. Он писал: «Каждая из техник предполагает столетия активного и методичного наблюдения, проверки смелых гипотез, отвергаемых либо доказываемых посредством неустанно повторяемых опытов».

Проверка «смелых гипотез» многочисленными экспериментами позволяла людям в конечном счете создавать реальность, которой прежде не существовало. Такие эксперименты требовались, по словам Леви-Строса, для того, чтобы «сделать из нестойкой глины, склонной к разрыхлению, распылению или растрескиванию, прочную и герметическую посуду». Они были нужны, чтобы «разработать техники, часто длительные и сложные, позволяющие превращать ядовитые зерна или корни в съедобные». Они осуществлялись, чтобы «преобразовать сорняк в культурное растение, дикого зверя — в домашнее животное, выявить в том и другом пищевые или технологические качества, которые первоначально полностью отсутствовали или, возможно, о них едва первоначально подозревали», и многое другое, включая создание металлургии. Выбрав из «смелых гипотез» те, которые прошли испытание практикой, первобытный человек намного усилил свои возможности и компенсировал свою неспособность Прыгать как леопард, бегать как волк, обладать силой мамонта.

Чтобы добыть движущиеся плоды Деревьев Жизни, первобытному охотнику пришлось изобрести разнообразные орудия охоты и постоянно совершенствовать их. Иначе им, как и плохо вооруженным бушменам, жизнь которых изучал Й. Бьерре, для того чтобы полакомиться мясом антилопы, приходилось бы пробегать десятки километров по жаре, прежде чем загнанное животное изнеможет от усталости. Как отмечает Роберт Бигелоу в своей книге «Воины заката», «дротики и прочее свидетельствуют о том, что выживание в саваннах плейстоцена было бы невозможным без эффективного использования оружия». Хотя многие предметы, Созданные в древности, были небоевыми по своему прямому назначению (иглы, посуда, резцы для обработки дерева и т. д.), наиболее знаменательного прогресса первобытные люди добились в развитии оружия. На смену первым заостренным камням (рубилам) постепенно пришли копья и топоры, кистени, боласы (веревка с шарами), гарпуны и, наконец, луки и стрелы.

И все же для того, чтобы победить могучих зверей, люди должны были полагаться не на свою физическую силу и не слишком совершенные виды оружия, а на свое умение найти уязвимые места в организме животных, в их повадках. Еще в глубокой древности люди знали, где водятся звери, где они чаще всего появляются и где собираются их большие стада. Они научились вооружать ловушки для зверей и знали, где это удобнее всего делать. В местах, наиболее часто посещаемых зверями, охотники устраивали засады на них.

На помощь приходила выдумка. На ровных степных плато, где было много зверья, но мало рек, людям приходилось строить искусственные загоны. Память о подобных сооружениях хранит, например, плато Устьюрт, где ученые обнаружили полосы, соединявшиеся стреловидными тупиками. Эти окончания «стрел» служили загонами, куда попадали звери, загнанные охотниками.

Но если на плато Устьюрт полосы и стрелы на земле начертаны не для указаний космическим кораблям или самолетам, доставлявшим переселенцев из Антарктиды, то почему подобные же «паюсы», «стрелы», «спирали», которые давно обнаружили на перуанском плато Наска, являются памятью о космических пришельцах, как полагал фон Деникен, или о деятельности антарктической цивилизации, как считает Г. Хэнкок? А может быть, эти полосы, спирали и рисунки — это такие же следы загонов древних обитателей Перу, как и на плато Устьюрт? Разумеется, в линиях, которые видно с самолета в пустыне Наска, можно при желании разглядеть изображение фантастических птиц, необыкновенных обезьяноподобных существ и даже редких пауков, но можно без труда представить себе, что параллельные линии сохранились от узких коридоров, по которым загонщики гнали различных зверей, разделяя их на потоки. В последнем случае мнимые «лапы», «птичье оперенье», «закручивающиеся хвосты» имели бы сугубо практический смысл.

А что если длинные ряды больших неотесанных продолговатых камней, врытых вертикально в землю, которые именуют менгирами, также представляют собой остатки от хитроумных ловушек на зверей, сооруженных древними охотниками? В атом случае было бы понятным практическое назначение этих построек, требовавших огромных физических усилий.

Так это или нет, но очевидно, что строительство загонов для ловли животных было трудоемким занятием и требовало сравнительно высокого уровня развития. Меньше хлопот доставляла охота там, где существовали природные ловушки. В окрестностях грота Тешик-Таш, где были обнаружены останки неандертальцев, эти древние люди гнали горных козлов к обрывам, падая с которых, животные разбивались насмерть или калечились.

Не исключено, что уже в древности люди открыли, насколько удобно устраивать засады на зверей там, где плодородная долина постепенно поднимается в горы. Примерно так ловил диких зверей Джеральд Даррелл. Описывая одну из своих экспедиций за дикими животными, он рассказывал: «Охотились мы так: уходили в какую-нибудь долину подальше или в горы и выбирали место, где трава и кусты погуще. Там мы полумесяцем раскидывали сети, а потом ходили по подлеску с собаками и загоняли в сети все, что попадалось».

Совершая переходы по узким участкам суши на водоразделах, звери часто попадали в междуречья, представлявшие собой естественные ловушки. Особенно удобными для охоты были территории, расположенные между реками, текущими вблизи друг от друга и в одном направлении. Течение этих рек венчается тупиком у впадения двух рек в море или у места их слияния. Охотники могли гнать зверей в глубь такого речного полуострова и ловить их в тупике, образованном близко расположенными друг к другу устьями двух рек. Места входа в междуречья или переправ через неглубокую речку издавна стали удобными местами для охоты. Фарли Моуэтт в своей книге «Люди оленя» запечатлел сцену охоты эскимосов на оленей у переправы через речку.

Хотя охота являлась важнейшим источником получения полноценного питания, первобытные люди постоянно умеряли свои аппетиты сознанием своей органичной связи с природой, особенно с живой природой. Такое отношение к природе отражалось в законах племен, налагавших строгие запреты на действия, Направленные против многих животных или растений. Есть все основания полагать, что продуктивность охотничьего промысла, возраставшая по мере прогресса в вооружениях, не вела к поголовному истреблению зверей, а уравновешивалась естественными потребностями людей. Народы, живущие ныне традиционным укладом, охотятся на зверей лишь для того, чтобы удовлетворить свои потребности в животном протеине для питания и шкурах для одежды.

Подчиняя своей власти живую природу, люди зависели от нее и на протяжении сотен тысяч лет ощущали близость к ней. Это ощущение проявлялось в названиях племен, обозначавших животных, растения или элементы неживой природы, в религиях, которые специалист в этой области Джозеф Кэмпбелл не без оснований называл «природными». Они именовали себя детьми орла или кизила, солнца или облака, медведя или оленя, гремучей змеи или ящерицы, сосны или земли, пантеры или тыквы и Считали, что они на самом деле произошли от этих существ или моментов природы, которые временно могли принять человеческий облик. В этом проявлялось ощущение глубокого союза с живой природой и окружающим миром, дарующим жизнь.