Милорадович - Александр Бондаренко

«Вдруг слышим, что неприятель укрепился за каким-то Чертовым мостом. И точно, мы как будто опускались в чёртово гнездо: на каждом шагу натыкались на скалы и крутые обрывы, а внизу, в пропасти, реку ворочает, словно камни в пыль перемалывает.

Теснота такая, что двум человекам в ряд идти опасно: а где из щели ветром так и хватит, что не устоишь на ногах! Туман, словно кисель какой, — так и висит на плечах.

Однако с Чертова моста передние войска сбили неприятеля. Нам пришлось проходить уже по готовому мосту, около которого господа офицеры сами хлопотали и уцелевшие бревна связывали шарфами»[450].

«Старавшийся совсем испортить мост неприятель не допускается, на том месте поражается, падает в Русс, срывает остающиеся с лафета пушки и бросает в воду. Майор князь Мещерский 1-й[451] переходит на ту сторону через испорченной мост, переводит туда генерала и офицера с помощью шарфа, нижние чины за ними следуют по оставшемуся бревну, бегут за неприятелем, гонят и теснят везде по пути его»[452].

«Французы отошли к Альтдорфу. Суворов остановил свои войска у Вазена; несколько дальше продвинулся авангард Милорадовича, успевший потушить подожженный Лекурбом мост у Амстега»[453]. «15-го на рассвете, по изготовлении переправы, Милорадович с авангардом выступает вперед, гонит неприятеля и находит другой мост в Амштеге сожженным. Сие ни его, ни целой корпус не удерживает, все идут по тлеющим бревнам к Альтдорфу, принимают из французского магазейна несколько мешков муки и выгоняют из лагерей неприятеля. При сближении к Альтдорфу удерживается он на горах между стенами и на мосту перед оным; он защищает сии места пушкою»[454].

«Мы услышали впереди себя ружейные и пушечные выстрелы, и тогда охотники целого корпуса понеслись к месту сражения. Остальные войска шли ускоренным шагом. Мы увидали врага в нескольких колоннах под прикрытием двойной цепи своих стрелков. Милорадович и охотники, к нему прибывшие, ускорили шаг вперед. Неприятель встретил нас стойко и вступил в сражение. Но Милорадович, не любивший перестрелки и немецкой тактики, повел все войска свои в натиск со штыками и принудил врага отступить под прикрытием густой цепи своих стрелков; с нею хлопот было мало — она мгновенно была опрокинута и погнана»[455].

«Неприятель, достигши местечка Альтдорф, стал в нем твердой ногой и, пользуясь горным местоположением и строениями, вступил в жаркую битву. Но Милорадович сделал натиск и неприятель не устоял от штыков русских; преследуемый он бежал к стороне озера Люцерна, где и сел на вооруженные пушками лодки и отчалил от берега»[456].

И только тут выяснилось, что никакой дороги к Швицу вокруг Люцернского озера нет и что к тому же французы забрали все лодки. Пришлось спускаться в Муотенскую (Муттенскую) долину через перевал Росшток… Но это оказался тот вариант, о котором в народе говорится, что «из огня да в полымя».

«Положение русских войск в Муттенской долине действительно было ужасно: изнуренные неимоверным походом, почти босые, без всякой теплой одежды, несколько дней уже нуждались они в продовольствии»[457]. «Офицеры и генералы бедствовали чуть ли не больше, и солдаты охотно им помогали, чем могли: чинили обувь на привале, делились харчами из последних скудных остатков. Милорадович на привале съел у одного солдата спеченную из альтдорфской муки пригорелую лепешку, очень ее похвалил, поблагодарил хозяина и прислал ему взамен небольшой кусочек сыра — половину всего, что имел сам. Солдат не взял сыру, а вместе с другими своего десятка или капральства составил складчину, по сухарику с брата, и все это с кусочком сухого бульона, взятого с убитого французского офицера, отнес в узелке к Милорадовичу, который поблагодарил и принял»[458].

Рассказывали и так: «Милорадович подошел к огню, увидел спеченные лепешки, взял одну и начал кушать с величайшим аппетитом: "Бог мой! да это вкуснее пирога! слаще ананаса! чья лепешка?" Ему сказали. "Благодарствую! Я пришлю тебе за нее сырку!" И в самом деле, человек принес маленький кусок сыру и, отдавая ратнику, сказал: "Извини, что немного! Барин пополам разделил, больше нет, ведь вьюк наш отстал!" Ратник не взял сыру, говоря: "Умру с голоду, а не возьму!" Тогда весь круг бросился к сухарным своим мешкам; достали каждый по сухарю и всякого, кто что давал, завязали в платок и понесли Милорадовичу, который, все приняв, пришел сам благодарить их за то»[459].

«18-го числа (29 сентября) Суворов собрал у себя военный совет, на который приглашены были: великий князь Константин Павлович, все русские генералы и некоторые из штаб-офицеров… Все вместе вошли к фельдмаршалу. Суворов остановился, сделал поклон, потом зажмурил глаза и, казалось, собирал свои мысли. После минутного молчания вдруг окинул всех своим быстрым, огненным взглядом и начал говорить торжественно, сильно, с одушевлением: "Корсаков разбит и прогнан за Рейн! Готце пропал без вести, и корпус его рассеян! Елачич[460] и Линкен[461] ушли! весь план наш — расстроен!"»[462]

На пути русских стояла 60-тысячная армия генерала Массены.

Суворов говорил: «"Одна остается надежда на всемогущего Бога, да на храбрость и самоотвержение моих войск! Мы русские! с нами Бог!"…

Как будто искра электрическая пробежала во всех присутствовавших. Придя в какое-то восторженное состояние, Суворов продолжал: "Спасите честь России и государя! Спасите сына нашего императора!"… С этими словами бросился он к ногам великого князя и облился слезами. Все окружавшие приведены были в неизъяснимое волнение; никому еще не случалось видеть Суворова в таком расстроенном и встревоженном состоянии. Семидесятилетний полководец, испытанный в тысяче опасностей, непреклонный до упрямства, всегда изумлявший своей железной силой воли, — теперь плакал от горя…»[463]

«И с последними словами великий полководец пал к ногам Константина Павловича.

"Мы, — сказать прямо — остолбенели, и все невольно двинулись поднять старца-героя от ног великого князя; но Константин Павлович тогда же быстро поднял его, обнимал, целовал его плечи и руки, и слезы из глаз его лились. У Александра Васильевича слезы падали крупными каплями"»[464].

«Генерал Дерфельден первый заговорил от имени всех русских начальников: он ручался за неизменную храбрость и беспрекословное самоотвержение войска, готового безропотно идти всюду, куда поведет великий полководец. Слова эти были истинным услаждением для Суворова…»[465]