Искусство видеть. Как понимать современное искусство - Лэнс Эсплунд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большой многоцветный диптих «Подсолнухи» (1980) – живописное полотно, ширина которого почти четыре метра, – накрывает нас хлесткой волной цветов: оттенками оранжевого, желтого, розового, синего, красного и зеленого. Белая и кобальтово-фиалковая поверхность как будто поглощена фронтальной атакой желто-оранжевого и бирюзово-зеленого, которые с агрессивной вертикальностью противопоставляют себя плоскости, и нас накрывает таким жаром, словно перед нами открытая печь – или как если бы мы стояли у разверзшейся бездны преисподней. Эта картина красочна, роскошна и вместе с тем инфернальна; она одновременно затягивает в переплетение мазков и, подобно безудержному штурму или стене пламени, не подпускает близко.
Диптих Митчелл рассказывает историю двух подсолнухов или, по крайней мере, использует эти цветы как своего рода лакмусовую бумажку, чтобы выразить чувства и мысли о своем опыте взаимодействия с подсолнухами или, может быть, с определенным местом или человеком, который вызвал у художницы ассоциации с подсолнухами. Это своего рода портрет, и он выносит головы подсолнухов на первый план холста, подносит их прямо к нашим лицам и одновременно воскрешает впечатление, испытанное при виде поля подсолнечников, моря отдельных цветов, которые встраиваются в колоссальную колеблющуюся волну черного и золотого, где каждый подсолнух напоминает и лицо человека, и пылающий над полем солнечный диск.
Митчелл погружает нас и в это море, и в мир каждого отдельного цветка, которые она словно подносит нам на ладони. Она пишет не цветы, а наше впечатление от них; или, быть может, впечатление подсолнухов от того, каково быть подсолнухами. Митчелл осторожно подвешивает нас над пропастью прекрасного; а затем она забрасывает всех нас на поле и помещает в листья, стебли, лепестки и семена подсолнухов. Вихрем разноцветного пламени мы взлетаем в воздух – и нас как будто поглощает огонь или рассеивает сильный ветер.
Эта картина напоминает мне не только подсолнечные поля и творчество таких живописцев, как Поллок, де Кунинг, Гастон и Моне, но и алтарные диптихи, которые исследуют и прославляют священную историю, жизнь, свет, духовность, жертвенность и перерождение. Яркие, величественные и энергичные «Подсолнухи» наводят меня на мысль о картинах, изображающих Аполлона, бога солнца, который каждое утро рассекает по небу на золотой, запряженной лошадьми колеснице и тянет за собой пылающее солнце; весь день бог катит солнце вокруг земли и только ночью прячет его в темноте; Аполлон несет свет и тепло, его желтые кудри развеваются за спиной, а лошади несутся тяжелым галопом, и их черные копыта мелькают на пылающем небе.
А еще, глядя на «Подсолнухи», я думаю о поздних пейзажах Ван Гога размера «двойной квадрат», которые нидерландский художник написал незадолго до того, как покончил с собой, застрелившись на желтом пшеничном поле. На самом деле «Подсолнухи» – картина, на которой черные мазки выстреливают, прорастая в нижней части рамы; оранжевый, золотой и розовый поднимаются, словно жар, а бирюзово-зеленые «x» и «v» летают, как птицы, – может быть, данью позднему, если не последнему полотну Ван Гога «Пшеничное поле с воронами» (1890). Полотно «Подсолнухи» может быть предвестником более позднего диптиха Митчелл «Нет птиц» (1987–1988) – картины с широкими горизонтальными черными полосами над широкими вертикальными золотыми полосами, что вновь отсылает к «Пшеничному полю с воронами» Ван Гога: его иссиня-черные птицы – летающие «x» и «v» – усеяли маслянисто-синее небо над ярко-желтым колеблющимся на ветру пшеничным полем.
Митчелл расписывала парные холсты «Подсолнухов» по очереди, как будто отдельно друг от друга, но в одной палитре. Они прижимаются друг к другу, как два цветка в вазе или два целующихся лица. Сталкивая их, соединяя как сиамских близнецов, Митчелл вовлекает нас в процесс противопоставления и сравнения; процесс постоянного движения то влево, то вправо; процесс вычленения сходств и различий по обе стороны тонкой черной линии пустого пространства, разделяющего два холста.
Мы ощущаем, что картина дважды начинается с начала, что она – как два непохожих друг на друга подсолнуха – повторяется, но не совсем. Диптих вовлекает нас в движение от левого холста к правому и обратно, мы рассматриваем выпуклости и углубления, растяжения и сокращения, свертывания и растекания, замечаем и ценим тонкое эхо-взаимодействие между правым и левым, желтым и оранжевым, лиловым и зеленым, между цветами, которые смешиваются, сталкиваются, взрываются и контрастируют друг с другом. Подсолнухи помогают нам осознать, что одна сторона принадлежит к тому же роду и виду, что и другая, они даже встречаются в одной точке жизненного цикла, и, хотя каждый цветок заметно схож с другим и в то же время обладает заметными различиями, вместе они сливаются в единое целое.
Мне кажется, что «Подсолнухи» Митчелл – кожа, под которой шелестят и вынашиваются формы: их оболочка созревает, лопается, отслаивается и счищается. Несмотря на невероятно интенсивные противоречия, неистовые мазки и густой, перенасыщенный цвет, несмотря на опаляющий драматизм, диптих Митчелл производит впечатление чудесного цветного тумана, грубого зернистого марева кипучего света. Это обволакивающая, пьянящая атмосфера, от которой перехватывает дыхание, как если бы картина, как пожар, поглощала весь кислород в помещении. Но это кажется правильным. «Подсолнухи» дают столько же, сколько и забирают. Их энергия разливается по воздуху, как электричество во время грозы. И диптих Митчелл переливается и вскипает, как будто его нельзя сдержать или обуздать, так что мы ощущаем не только правильность и красоту хаоса «Подсолнухов», но и правильность и красоту хаоса природы и всего мира.
Глава 8
Рост
Ханс Арп: Рост
Обходя мраморную скульптуру Ханса Арпа «Рост» (193; ил. 9), высота которой немногим меньше метра, вы вспомните о камнях, костях, рогах, облаках, почках, плодах, тотемных столбах и классических обнаженных фигурах; эти образы будут мелькать и порхать в вашей голове, формы и ассоциации станут сливаться друг с другом и перевоплощаться из одной в другую. Эти метафорические ассоциации приходят так плавно и быстро, – словно птицы,
