Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны - Алексей Ивакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не бойтесь, товарищ майор. Все продумано. Вот смотрите сами…
* * *Автарк Клаус Маурья заглянул в кабинет командира батальона, когда тот спорил с особистом о музыке. За несколько прошедших дней Харченко стал завзятым меломаном. Особенно ему по душе пришелся зарубежный рок эпохи шестидесятых. Началось все с «Битлз», а потом уже пошли и «Ти-Рекс», и Чак Берри, и прочие рок-н-рольщики. В любую свободную минуту Харченко врубал понравившуюся музыку, искренне удивляясь, отчего не все оказавшиеся рядом пребывают от этого в восторге.
– Нет, ты послушай! Мощно, да? – включил он очередную композицию. – Это из раннего сольного творчества Пола Маккартни. «Цветы в грязи» называется.
Крупенников в ответ лишь пожал плечами. К этой музыке он был совершенно равнодушен, ибо не понимал, о чем поют. С Автарком и прочими «туземцами» он разговаривал на интерлингве, с батальонцами – по-русски, десяток фраз знал на немецком. А вот английский? Откуда? А вдруг они там, в песне, к войне призывают?
– Да к какой, на… войне?! У них даже лозунг был такой, пошловатый, конечно, но ничего, правильный – «Занимайтесь любовью, а не войной!» Или ты не согласен, Виталя?
Крупенников согласился, но остался при своем мнении. Ему больше по душе была отечественная бардовская песня. Визбор, Ада Якушева, Бачурин, Высоцкий, конечно же. Хотя военные песни Высоцкого комбату отчего-то не сильно понравились. «Штрафные батальоны» – одно, пожалуй, исключение. А вот это – «На братских могилах не ставят крестов…»? Можно подумать, кресты на личных ставят! «И вдовы на них не рыдают…»? Еще как рыдают – Виталий сам видел, пока в госпитале валялся. Впрочем, что сейчас вспоминать…
А вот Суханов и ранний Дольский ему очень по душе пришлись. Кто бы мог подумать, что за суровой внешностью комбата кроется нежная меланхолия романтика?..
– А «Пинк Флойд» мне как-то не очень. Нет, не очень! Конечно, «Обратная сторона Луны» и «Сумасшедший Алмаз» – это хорошо, но до «Роллингов» они все одно не дотягивают. Ты вот послушай, какая мощь! «Сатисфекшн»! – продолжал размышлять Харченко, не замечая, что товарищ его вовсе не слушает…
– А «Раммштайн» тебе как? – перебил особиста комбат.
– Это откуда?
– Из XXI, первое десятилетие. Металл такой играют. Немцы.
– Фу… Вспомнил… – передернуло Сергея. – Ну, слышал один раз. Сразу удалил, на хрен.
– Да уж. Я когда послушал, знаешь, о чем подумал? Поставить бы тем утром динамики по всей границе и врубить минут за пятнадцать до начала войны на полную громкость. Половина вермахта бы разбежалась. Особенно вот после этой…
Крупенников потянулся было включить свой комм, оказавшийся не только средством связи, но и многофункциональным устройством типа переносного патефона, выключателя света, управления бытовыми приборами и много еще чего. Во всем, если честно, майор еще и не разобрался…
– Товарищи офицеры, – кашлянул Автарк. Он уже выучил правильное обращение по Уставу РККА и из уважения к предкам частенько его использовал.
Майоры по привычке встали, вытянувшись по стойке «смирно».
– Сидите, сидите, сограждане! Я тут вот по какому делу… Карантин закончен, мне только что сотрудники медицинского отдела сообщили. Так что сегодня можете выйти в город.
Харченко и Крупенников переглянулись. О как! Оказывается, они в карантине были…
– Карантин? Но мы ведь уж который день и по территории ходим, и на полигоне тренируемся? Да и с местными вроде бы контактируем?
– Карантин был нужен в первую очередь именно вам. Пока мы вас подлечивали, пока вы адаптировались, пока отработали повышающие иммунитет препараты… А контактов с местными у вас здесь почти и не было. Зато сейчас всё закончено, можно и погулять. Вы видели море? Может быть, хотите искупаться? Воду климатологи подогревают до комфортного состояния.
– Море? – в один голос воскликнули оба майора.
– Да, а что? – растерялся Автарк. – Море как море. Черное…
– Да ничего… – ответил Крупенников, пожав плечами. – Просто война за войной, а тут море. Как-то неожиданно. Мы ведь даже месяц не знаем.
– Август. У нас здесь, можно так сказать, всегда август. Это же Нодесса.
– Нодесса? – переспросил Харченко.
– Ну да. В ваше время этот город Одессой называли. Сейчас Новой Одессой. Или сокращенно – Нодессой. Он, конечно, давно стал мегаполисом по сравнению с вашим временем. От бывшего Херсона до бывшего Измаила все побережье занимает. А вы сейчас находитесь в исторической части города, на пятой станции Фонтана. Раньше здесь были казармы какого-то военного или кадетского училища, а сейчас – Институт Хронологии Мировой Академии Наук. Одно из его зданий под вас и приспособили.
Харченко аж застонал:
– Блин, всю жизнь в Одессе мечтал побывать… Вот как срослось-то, а комбат?..
На сборы батальону хватило пятнадцати минут. Остались только дневальные и часовые, поскольку Устав внутренней службы еще никто не отменял. Даже в будущем.
Построились коробочкой. Все были в советской парадной форме, с орденами и звездами на погонах.
Автарк пригласил командиров в свой десятиместный флаер, предложив оставить батальон на попечение ротных и взводных, но комбат решительно отказался:
– Сначала пройдемся строем по улице. Все вместе, батальоном. Чтобы видели – советские офицеры идут.
– Да тут район нежилой, – удивился Автарк. – Некому смотреть. Старые дома эпохи XX и XXI веков давно снесли, поскольку художественной и исторической ценности они не представляли. Тут до пляжей сплошной дендропарк. Ну и наш институт. Люди живут, начиная от Большого Фонтана и до Белгород-Днестровского, – махнул он правой рукой. – А в ту сторону – от проспекта Гагарина и до бывшего Южного.
Может быть, тогда до культурного центра подкинуть? Пройдетесь по Дерибасовской, свернете на Ришельевскую… Вот там туристов очень много. Заодно наш знаменитый невидимый мост посмотрите, между прочим, один из крупнейших на планете – от Фонтанки до Черноморки, с отводами на порт и тринадцатую станцию Фонтана, – с гордостью пояснил Автарк. – Как раз через Потемкинскую лестницу в порт заедете.
– Мы, товарищ Автарк, не для туристов пройтись хотим. Сами для себя! – вступил в разговор Харченко, отчего-то шмыгнув носом. И, поколебавшись, все же спросил: – А почему мост-то невидимый?
– Да разве можно залив обычным стеклобетоном или металлопластом похабить? – удивился Маурья. – Вот и решили сделать мост силовым, видимым только автоматике транспорта.
– А пешочком?
– Можно и пешочком, там специальные пешеходные гравидорожки есть. Вот только долгонько идти придется, мост-то почти тридцать километров длиной… – вполне добродушно ухмыльнулся тот. – Хотя красиво, конечно, словно по воздуху шагаешь.
– Ладно, – подвел итог беседы особист. – Мост обязательно осмотрим, но позже. А пока? Командуй, комбат!
И сам встал в первую шеренгу.
– Батальооон… Шагоооом… Арш!
Кто слышал эту музыку печатания сапог по брусчатке, а тем более, тот, кто эту музыку делал сам, только тот и поймет, что это значит. Пусть даже брусчатка и не привычная, а искусственная, сделанная из какого-то сверхпрочного материала…
А значит это…
Ты идешь не один. За тобой и рядом с тобой товарищи из батальона. Нет, не друзья, не приятели – именно ТОВАРИЩИ! Которые готовы вместе с тобой дышать в унисон. Шагать в ногу, петь в такт. Петь?
– Песню… Запеее…вай!
И батальон грянул:
– Гремя огнем, сверкая блеском стали, / Пойдут машины в яростный поход, / Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин / И первый маршал в бой нас поведет!
Их почти никто не слышал. Никто, кроме самого Автарка и его небольшой свиты. Клаус Маурья долго вслушивался в удаляющуюся в невесомые летние сумерки песню, затем покачал головой и сказал:
– Как я им завидую. Иногда.
– Что, простите? – подскочил секретарь.
– Не важно, – махнул рукой Автарк Эйкумены. – Не важно… Домой. И проследите за предками. У них с геномом не все в порядке.
Секретарь кивнул, отдав необходимые распоряжения.
Автарк же забрался, кряхтя, в личный флаер и отправился домой. Спал он в эту ночь плохо. Просыпался, пил воду, ложился, ворочался, потом опять вставал. И даже встроенный в изголовье роскошной кровати кибердок не мог его отрелаксировать. Нормально он уснул лишь под утро, когда солнце уже вставало над морем…
Крупенников, Харченко и Лаптев сидели на залитом неверным лунным серебром пляже, тайком сами от себя распивая бутылку белого вина. Вторую уже. Ну, а что? При чем тут сухой закон? Всего-то полтора литра да на троих здоровых мужиков? С другой стороны, сами же пить запретили? Вот потому и таились.
Море… Вечное море, которому наплевать на войны и катастрофы. Командиры молча смотрели на лунную дорожку, колыхающуюся на волнах, и передавали друг другу бутылку с вином. Харченко снял сапоги и закатал галифе, подставив ступни языкам волн. Лаптев же выбирал из песка ракушки, подсвечивая себе карманным фонариком. А Виталий просто сидел, наслаждаясь этой ночью…
