Смерть приходит в Пемберли - Филлис Джеймс

— Отнесу его на кухню, иначе разбудит Уилла. Я развела ему молока, мама, и немного овсяной кашицы. Попробую накормить.

И тут же скрылась. Элизабет, чтобы нарушить молчание, сказала:

— Наверное, большая радость нянчить нового внука, но и большая ответственность. Сколько он еще будет у вас находиться? Думаю, мать скоро захочет его забрать.

— Она и правда скоро его заберет. Для Уилла большая радость увидеть новорожденного, но ему трудно переносить детский плач, хотя голодный ребенок всегда плачет, это только естественно.

— Когда его отвезут домой? — спросила Элизабет.

— На следующей неделе, мадам. Майкл Симпкинс, муж моей старшей дочери — хороший человек, вы его знаете, — встретится с ними на остановке дилижанса в Бирмингеме и отвезет малыша домой. Теперь ждем удобного дня. Он очень занят, ему трудно оставить магазин, но и ему, и дочке не терпится поскорее забрать Джорджи. — Женщина проговорила все это с напряжением, которое нельзя было не заметить.

Элизабет понимала, что пора уходить. Она попрощалась, еще раз выслушала от миссис Бидуэлл слова благодарности, и дверь Лесного коттеджа тут же захлопнулась за ней. От зрелища явного неблагополучия она пришла в уныние. И почему предложение перебраться в Пемберли вызвало у женщины такой ужас? Вдруг оно было бестактным, прозвучав намеком на то, что умирающий получит в Пемберли лучший уход, чем может предоставить любящая мать? Такого, конечно, и в мыслях у Элизабет не было. Возможно, миссис Бидуэлл искренне думала, что переезд убьет сына, но какой может быть риск, если его, хорошо закрепленного, бережно перенесут на носилках под присмотром доктора Мерфи? Все предусмотрено. Похоже, мысль о переезде испугала миссис Бидуэлл больше, чем возможное присутствие в лесу убийцы. В душу Элизабет закралось одно подозрение, почти перешедшее в уверенность, которым она не могла поделиться со своими спутниками. Да имела ли она право вообще озвучивать его? Она в очередной раз пожалела, что с ней нет Джейн, но Бингли действительно должны были уехать. Место Джейн рядом с детьми, да и Лидии оттуда ближе добираться до местной тюрьмы, чтобы повидаться с мужем. Элизабет со смущением призналась себе, что в Пемберли гораздо спокойнее без постоянных жалоб и стенаний Лидии, резких смен настроения.

Какое-то время она, погрузившись в сумбур мыслей и эмоций, не обращала внимания на своих спутников. А они тем временем прогуливались по поляне и, глядя на нее, ожидали какого-нибудь знака. Отбросив занимавшие ее мысли, Элизабет направилась к ним. Посмотрев на часы, она сказала:

— До возвращения ландо еще двадцать минут. Раз уж ненадолго выглянуло солнце, не посидеть ли нам немного на скамейке?

Скамейка была обращена в сторону отдаленного, спускавшегося к реке склона. Элизабет и Джорджиана сели ближе к одному концу скамьи, Элвестон — к другому, молодой человек вытянул перед собой ноги и закинул руки за голову. Осенний ветер сорвал листья со многих деревьев, и теперь вдалеке виднелась тонкая мерцающая линия, отделявшая реку от неба. Может, именно блеск воды заставил прадеда Джорджианы выбрать это место? Старая скамья давно развалилась, но новая, сбитая Уиллом, была прочной и удобной. Рядом росли, отбрасывая тень, тесно сплетенные между собой кусты с красными ягодами и еще какой-то кустарник с плотными листьями и белыми цветочками, название которого Элизабет никак не могла запомнить.

Через некоторое время Элвестон повернулся к Джорджиане:

— Ваш прадед все время жил здесь или только иногда позволял себе отдохнуть от дел большого поместья?

— Все время. Он построил коттедж и поселился в нем, без слуги, кухарки или еще кого-нибудь. Еду ему иногда приносили, а так он вполне довольствовался обществом Солдата, своего пса. Его жизнь тогда считалась скандальной, даже семья была недовольна. Для любого Дарси жизнь где-то, кроме Пемберли, рассматривалась как бегство от ответственности. А когда Солдат стал старым и больным, прадед застрелил его, а потом застрелился сам. Он оставил записку, в которой просил похоронить их в одной могиле в лесу; здесь действительно есть надгробный камень и могила, но в ней лежит один Солдат. Семью ужаснула сама мысль, что член клана Дарси будет лежать в неосвященной земле, и можно себе представить, как отнесся бы к этому приходской священник. Поэтому прадед покоится на семейном кладбище, а Солдат — в лесу. Мне всегда было жаль прадедушку, и ребенком, гуляя с гувернанткой, я клала на лесную могилу цветы или ягоды. Детское воображение рисовало картину, что дедушка лежит здесь, с Солдатом. Но когда мама узнала, куда мы ходим, гувернантку уволили, а мне сказали, что в лес ходить нельзя.

— Тебе, но не твоему брату, — уточнила Элизабет.

— Нет, не Фицуильяму. Но он на десять лет старше, и тогда был уже взрослым; не думаю, чтобы брат разделял мои чувства к прадеду.

Все помолчали, а потом Элвестон сказал:

— Могила сохранилась? Если хотите, можно сейчас положить цветы: ведь вы больше не ребенок.

Элизабет показалось, что за предложением навестить могилу собаки скрывалось нечто большее.

— Хотелось бы, — ответила Джорджиана. — Последний раз я была там в одиннадцать лет. Интересно, изменилось что-нибудь? Нет, не думаю. Я знаю направление, это место недалеко от нашего маршрута, и мы не опоздаем к приезду ландо.

Они пустились в путь. Джорджиана показывала дорогу, а Элвестон, придерживая Помпея, шел немного впереди, чтобы примять крапиву и отогнуть мешавшие женщинам ветки. Джорджиана несла букетик цветов, собранных Элвестоном. Удивительно, сколько радости, сколько весенних воспоминаний может принести собранный в октябрьский солнечный день такой букет. Элвестон сорвал веточку, усыпанную белыми осенними цветочками, несколько зеленых кустиков ярко-красных, но еще незрелых ягод и парочку золотых листьев. Никто ничего не говорил. Элизабет, вся в своих мыслях и тревогах, вдруг подумала, а разумен ли этот визит на могилу, однако так и не нашла в нем ничего неразумного. Сегодня такой день, когда всякое необычное событие, похоже, несет в себе мрачные предчувствия и потенциальную опасность.

Вскоре она обратила внимание, что по тропинке, на которую они ступили, кто-то недавно прошел. Кое-где мелкие сучки и ветки были обломаны, а в одном месте, где земля шла слегка под откос и упавшие листья плотно свалялись, она почти не сомневалась, что видела следы тяжело ступавшего человека. Ей хотелось знать, обратил ли на это внимание Элвестон, но молодой человек молчал, а через считанные минуты они вышли из зарослей на полянку, окруженную буковыми деревьями. Посредине поляны стоял гранитный надгробный камень, высотой около двух футов, с несколько закругленным верхом. Могильного холмика не было, камень стоял на ровной поверхности, и сейчас, поблескивая на слабом солнечном свете, казалось, вырос из самой земли. В молчании они прочитали выгравированную надпись: «Солдат. Верный до самой смерти. Умер здесь вместе с хозяином 3 ноября 1735».

Так же молча Джорджиана приблизилась к камню и положила букетик у его основания. Они стояли, созерцая эту картину, а Джорджиана сказала:

— Бедный прадедушка! Как мне хотелось бы его знать! Когда я была ребенком, никто не заводил о нем речь, даже те, кто мог его помнить. Он считался позором семьи Дарси, обесчестившим свое имя, ибо поставил личное счастье выше семейных обязательств. Но больше я сюда не приду. В конце концов, здесь нет его тела; той детской фантазией я просто хотела показать, что люблю его. Надеюсь, одиночество принесло ему счастье. Во всяком случае, ему удалось уйти.

«Уйти от чего?» — подумала Элизабет. Ей не терпелось вернуться к ландо.

— Думаю, пора ехать домой. Мистер Дарси скоро вернется из тюрьмы и будет беспокоиться, если нас еще не будет, — сказала она.

Они пошли назад по узкой, устланной сухими листьями тропе к поляне, где их ждал экипаж. Хотя они провели в лесу меньше часа, но день, обещавший много солнца, уже померк, и Элизабет, которая никогда не любила закрытые пространства, физически почувствовала, что на нее давят деревья и кустарники. В ноздрях еще стоял запах болезни, а сердце сжималось при мысли о страданиях миссис Бидуэлл и безнадежном положении Уилла. Дойдя до основной тропы, они, когда позволяла ширина, шли рядом, когда же тропа сужалась, вперед выступал Элвестон и шел перед ними, ведя Помпея и глядя под ноги и по сторонам, словно искал путеводную нить. Элизабет знала, что он предпочел бы нести Джорджиану на руках, однако не мог позволить, чтобы другая женщина почувствовала себя обделенной. Джорджиана шла молча, ее, возможно, тоже мучили дурные предчувствия и возможная угроза.

Неожиданно Элвестон остановился и быстро подошел к дубу. Что-то привлекло его внимание. Женщины последовали за ним и увидели вырезанные на коре приблизительно в четырех футах над землей буквы Ф. Д — И.