От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии - Генри Мортон

В конце концов моряки расхрабрились и решили действовать. Взяв молотки, разбили крышку и внизу, под кирпичами, обнаружили то, что они назвали «мраморной урной». Вероятно, это был саркофаг. Разбив мрамор, увидели священную жидкость, «манну святого Николая». Как и венецианцы, в свое время разрушившие захоронение святого Марка, моряки ощутили чудное благовоние, «запах святости». Иоанн Архидьякон говорит, что «на присутствующих повеяло тонким ароматом». Тем временем молодой человек по имени Матвей — по-видимому, он у них был лидером — засунул руку в саркофаг и обнаружил, что он до половины залит священной жидкостью. «Тогда он сунул в него правую руку и, нащупав бесценное сокровище, которым так страстно хотел обладать, не теряя ни минуты, начал бесстрашно его извлекать. В поисках головы святого окунулся в саркофаг всем телом и стал рыться руками и шарить ногами, стараясь ее найти. Когда вышел наружу, с тела его стекала священная жидкость».

Благочестивые воры поспешили со своей добычей к кораблям. В отличие от венецианцев, попытавшихся обмануть местных жителей, не стали засовывать в саркофаг другое тело. Венецианцы в свое время скрыли останки святого Марка в бочке с соленой свининой, зная, что мусульманам не останется ничего другого, как смириться с воровством. Моряки Бари посчитали такую предосторожность излишней. «Отчалили в полном восторге. Реликвию завернули в новую белую ткань и положили в деревянный сосуд, наподобие бочонка для вина».

Жители Миры столпились на берегу. Они были преисполнены гнева и горя, рвали на себе волосы и бороды, завывали о потере святого покровителя, пели траурную песнь:

Несчастный день! Какой позор!Бесчестье нашего народа!Дар Бога, славная награда,Исчезла с наших глаз,И не на ратном поле,Уступлена она большому войску,Ее похитили подкравшиеся люди,(Увы, всего-то трое человек).Мы плачем по сокровищу, которое пиратыОтняли у страны без всякого труда.

Религиозное похищение оказалось успешным. Венецианские соперники не сделали попытки помешать барянам, так что в мае 1087 года корабли доставили драгоценный груз на родину к высыпавшим на берег восторженным толпам. (Тот год оказался примечательным для англо-норманнской истории. В сентябре в Руане умер Вильгельм Завоеватель.) Желание архиепископа Бари поместить реликвию в соборе было, по некоторым причинам, непопулярно. Ковчег с мощами положили на повозку, а впряженный в нее осел остановился возле побережья, где вскоре построили церковь Святого Николая. Поэтому столбы крыльца покоятся не на спинах львов, как это принято, а на двух непонятных животных, которые на самом деле являются ослами. Животные потеряли бронзовые рога, но углубления, из которых они вырастали, заметны в камне. Неплохо было бы восстановить эти рога, а вместе с ними и настоящий облик двух странных существ, двух украшений, уникальных для Италии.

Каждое утро перед завтраком я приходил в Старый город и шел либо на мессу в собор, либо в церковь Святого Николая. Удивительные старинные улицы казались мне еще интереснее при дневном свете. Не припомню другого населенного средневекового города в Европе, столь же большого, как Старый Бари. За это, думаю, следует благодарить Мюрата: он оставил его без изменений и пристроил к нему новый, прямоугольный город. Оказавшись в Старом Бари, слышишь шум человеческого происхождения: голоса торговцев, нахваливающих свой товар; звучание музыкальных инструментов в неумелых руках; крики женщин, переговаривающихся друг с другом с балконов; детский плач и звон колокола. Большая часть улиц Старого города слишком узка для автомобилей; разносчики ходят с тележкой от одной двери до другой. Женщины, Кажется, только и делают, что набирают воду то ли из колодцев, то ли из фонтанов. У меня сложилось впечатление, что жители Старого Бари наслаждаются веселой людной жизнью улиц, с их старинными домами, и отвергнут всякие попытки переселить их в современный город.

Возможно, кто-то заметит то, что поразило меня как самая средневековая черта Старого Бари: ужасающее количество мусора и отходов, картона, бумаги, сгнивших фруктов, рыбы и овощей, которые из дверей или прямо из окон выбрасывают на улицу. В первые утренние часы все это выметается и вывозится со скоростью и ловкостью военных учений. Уборщики здесь зовутся netturbini, от глагола nettare «чистить» и urbe «город». Я впервые встретил это слово. В других областях Италии дворник называется spazzino. Неттурбини, не имея возможности проехать на улицы на машинах, пользуются тачками. Я наблюдал за тем, как они исполняют функции средневекового святого, избавившего город от чумы. К восьми утра улицы безупречно чисты и готовы к очередному дневному бедламу.

Под древние арки входили дети со школьными ранцами. На них была голубая форма и широкие галстуки, как это принято у итальянской молодежи. Все они выглядели чистыми и здоровыми то ли благодаря жизни в средневековой атмосфере, то ли потому, что здесь выживали сильнейшие. Открылись маленькие магазины; на рыбных прилавках грудились странные разноцветные обитатели Адриатики. В сотнях дверей, открытых нараспашку, я видел женщин, занятых приготовлением завтрака — домашней пасты. Бари специализируется на изготовлении маленькой круглой пасты. Местные жители называют ее рекьетеле (recchietelle), а в других областях Италии — ореккетте, то есть «ушки». Приготовив пасту, женщины выкладывают ушки на решетку и выставляют на свежий воздух — подсохнуть.

За три праздничных дня паломники меняют облик старого города. Они идут по узким улочкам то группами, то чередой, сжимая в руке посох и переговариваясь на разных диалектах Южной Италии. Житель Бари, чей говор приведет в недоумение римлянина или флорентинца, в свою очередь озадачится, услышав речь соотечественников из горных деревень Калабрии. До Первой мировой войны сюда на кораблях прибывали паломники из России, поскольку Николай является их святым покровителем. Перед последней войной паломники ехали и с Балканского полуострова. Сейчас в Бари можно встретить сотни албанцев, прижившихся в Италии, они приезжают из албанских деревень с юга Италии. Во многих деревнях бывшие беженцы живут уже несколько столетий.

Я на глаз определял, кто из паломников приехал на автобусах, потому что эти люди несли с собой лишь ручную кладь. Те же, кто прошел традиционный тяжелый путь — пешком, по горным тропам, — были одеты в грубую одежду и тащили на себе всякую всячину — чашки, буханки хлеба, иногда наколотые на посохи, и непременное одеяло. Аккуратно скатанное одеяло у них перекинуто через плечо и покоится в области поясницы. Некоторые паломники украшали свои посохи яркими перьями, а другие, как я уже говорил, имели при себе посохи из города Святого Ангела, с сосновой шишкой наверху. К посоху, украшенному цветными лентами, привязывали не ветку лещины, как это делали средневековые пилигримы, а зонтик, постоянный спутник южно-итальянского крестьянина.