Петр Первый - Анри Труайя

На следующий день в Кремле состоялись торжества. Затерявшись среди толпы верующих, Петр распевал молитвы, не зная ни одного слова. Он надел парик, который снял с головы у одного из слуг из своей свиты. Обильная еда последовала после официальных церемоний. Приглашенных было так много, что церемониймейстер, сидя верхом на лошади, руководил застольем. Екатерины на нем не было. Она была на сносях и осталась в своей комнате в Измайлове.[55] С каждым тостом церемониймейстер, находящийся за креслом царя, стрелял из пистолета, а ему вторили артиллерийские залпы. Чтобы лучше пить и лучше есть, Петр избавился от своего большого ордена Андрея Первозванного. Ему подражали генералы. Они передвигались с адским грохотом бок о бок при свете свечей. Праздник завершился залпами салюта. Было так много залпов, шума и блеска, что датский министр признался, что никогда ничего подобного не видел, «даже в Лондоне».

Подобное восхищение грандиозным русским праздником разделяли все иностранные дипломаты, присутствовавшие на нем. После сражения под Нарвой меньше чем за два года Россия, над которой подтрунировала вся Европа, превратилась в объект беспокойного уважения. В следующие месяцы чрезвычайные иностранные послы один за другим спешили передать Петру поздравления своих государей. Анна Стюарт, королева Англии, в своем письме даже назвала его императором. Герцог Фридрих-Гийом Курляндский женился на племяннице царя, Анне Иоанновне. Поговаривали также о супружеском союзе между принцессой Шарлоттой Брауншвейг-Вольфенбюттельской и царевичем Алексеем, сыном Петра и его первой жены Евдокии. Между тем Петр успокоил Польшу и восстановил на троне преданного ему Августа II. Он также возобновил свой альянс с Данией, закончив взятие Выборга, Риги, Ревеля, завоевание Карелии и Ливонии. Уничтожив шведское могущество, он перевернул равновесие на континенте. И теперь ему, а не Карлу XII предстояло вершить закон на Севере. Только Франция с трудом принимала это положение вещей, которое лишало ее двух основных союзников: Польши и Швеции. Но «система Ришелье» включала третий опорный пункт: Турцию. Враги царя во главе с Карлом XII занимались интригами, чтобы втянуть султана Ахмеда III в войну. С другой стороны, исповедующие христианство народы Балкан и Азии, греки, сербы, молдаване, армяне, грузины, копты и хорваты просили Петра освободить их от турецкого гнета. Царь понял, что его миссия еще не выполнена. Но он устал и сомневался. После девяти лет армейских походов Петр искренне стремился к миру.

Глава IX

Санкт-Петербург

Созерцая первые постройки Санкт-Петербурга, адмирал Головин видел в этих домишках, траншеях, временных укреплениях лишь удобное временное размещение для войск накануне продолжения войны со Швецией. Петр разделял его мнение, но уже мечтал о другой судьбе для этого рождающегося посада. Близость к морю вскружила ему голову. Мечты о том, как он будет дышать весь год морским воздухом, купаться днем и ночью в брызгах, смотреть в подзорную трубу, как строят корабли, повергали его в такой восторг, что он забывал об элементарной осторожности, разрабатывая свой архитектурный проект. Здесь, как ни в каком другом месте в России, он чувствовал себя дома, одновременно и на суше, и на воде. Он любил эти заболоченные отмели, пустынные земли, темные и грустные леса, где водилось много волков, эти плавучие туманы, в которых финские рыбаки превращались в призраков. Чем больше этот район казался пустынным и обездоленным, тем сильнее было желание царя оставить здесь свой след. Он убеждал себя, что на этом месте может появиться большой город. Город, который станет полностью его творением. Близкие убеждали его, что это неудачное место, очень бедный район Ингрии, труднодоступный для снабжения, вдалеке от столицы и вблизи от шведских пушек, но Петр не поддавался. К тому же он насмехался над теми, кто его предостерегал от проблем при строительстве большого города на топких землях. Будучи поклонником голландцев, царь хотел, как и они, покорить водную стихию. Санкт-Петербург станет ответом русских Амстердаму. Город на сваях, пересеченный каналами, разделенный на острова, порт среди топких земель. Если верить одной финской легенде, дома для этого города строились в воздухе и спускались чудесным образом до уровня моря, где устанавливались, как водоплавающие птицы, погружаясь под своим весом в ил. «Нева» по-фински означает «грязь». Все было здесь липким, неясным и нездоровым. Но именно здесь Петр обрел свой «рай». Его мало заботило, что, когда дул западный ветер, по Неве невозможно было выходить к морю, река текла в обратном направлении и затопляла дома на низких берегах. Его также мало волновало, что лютые зимы перекрывали на полгода путь кораблям, вынужденным зимовать во льдах; что весной, во время ледохода, дороги затопляло и население было отрезано от всей страны. Сооружая Санкт-Петербург, он бросал вызов природе и в то же время прошлому России, потому что Санкт-Петербург был анти-Москвой. Петр ненавидел старую царскую резиденцию, континентальный климат столицы, ее вековые традиции, местные суеверия, дворцовые интриги, ее восточный дух. Отсталая и недовольная Москва для него – это царевна Софья, это стрельцы и их кровавая надменность. Если он хочет повернуть свою родину к будущему, ему надо будет «прорубить окно»[56] к морю, на Запад. Таким образом, Санкт-Петербург, город, выросший из ничего, задуманный волей человека и властью человека построенный, не стал просто очередным городом на карте России. Он воплотил царское желание обновления, отказ от наследства предков. Он обессмертил имя Петра и символизировал его правление. Царь почувствовал это смутно, уже тогда, еще не мечтая переносить сюда столицу.

Строительство началось без точного плана и продолжалось стихийно, следуя капризам государя. Попытавшись устроить центр города на одном из двух больших островов, рядом с правым берегом Невы, он приказал главные здания соорудить на левом берегу, более возвышенном и менее подверженном наводнениям. Затем он опять передумал и в подражание Амстердаму выбрал местоположение на западном острове, получившем название Васильевский. Но и этот проект был отклонен. Сначала была построена деревянная крепость на Заячьем острове, в самом широком месте реки: будущая Петропавловская крепость. Затем появилась деревянная церковь Троицы и здание Бурсы. Поблизости был построен деревянный дом из еловых бревен с крышей, покрытой деревянной черепицей: первое жилище Петра в городе. Прихожая, две комнаты с потолком и стенами, обтянутыми побеленным холстом, и мастерская с плотницкими инструментами: топором, рубанком, молотами, пилами. Двери были такими низкими, что царю приходилось наклоняться, чтобы войти. Но, несмотря на свой высокий рост, он всегда любил маленькие и темные комнаты. Он чувствовал себя очень хорошо в этом улучшенном варианте избы. С уверенностью его взгляд скользил из угла, где была прикреплена булавками карта Европы в угол, где светилась покрытая золотом, драгоценными камнями и бриллиантами чудесная икона, с которой он никогда не расставался.[57]

На следующий год, чтобы подчеркнуть космополитический характер нового поселения, царь приказал построить лютеранский храм и постоялый двор «Четыре Фрегата», который долгое время был ратушей – местом, где продавали табак, водку, вино, пиво и играли в карты. Организованный поблизости базар привлекал заграничных торговцев. Большое оживление царило на рынке, который привлекал все слои населения петербургского общества. На заднем плане этих почтенных лавочек, зазывающих покупателей, растянулась «татарская толкучка», с деревнями, населенными в основном калмыками, татарами и турками. «На толкучке, – писал мемуарист Вебер, – продавалось все и везде, как посреди улиц, так и в лавках, стоящих в два ряда: старые металлические вещи, старые веревки, деревянные седла с разнообразными фетровыми чехлами. Сутолока была такой, что надо было все время следить за своим кошельком, за своей шпагой и за головным убором». В районе Мойки мясники забивали скот на свежем воздухе и разделывали туши. Зловоние было столь сильным, что покупатели не решались приближаться к мясным прилавкам. Вскоре мясники получили распоряжение всем носить одинаковую форму и продолжать торговлю в лавках. Чистота улиц, таким образом, была жителям обеспечена. Каждый должен был убирать территорию перед своим домом. Было запрещено выбрасывать отходы в каналы и реки.

Сподвижники Петра расположились в домиках, похожих на царский. Толчок был дан, ничто уже не могло остановить царя. Как всегда, государя стимулировали обстоятельства. Мало кто из правителей так же, как и он, пренебрегал человеческими жизнями. Идея, которая жила в его в голове, казалась ему достойной жертв, понесенных его народом. Толпы рабочих собирались со всех окрестных регионов и силой приводились в устье Невы. Среди них были мастера, каменщики, плотники, кузнецы и разнорабочие. По воле случая они привлекались на работы на несколько месяцев или пожизненно. В 1704 году губернаторам было приказано собирать и отправлять на строительство по сорок тысяч рабочих в год. Работая от восхода до заката солнца, размещенные в непригодных для жизни хижинах, полуголодные и больные, эти рабочие не имели самого необходимого для работы. Не хватало даже мотыг и тачек. Чтобы поднять очень низкие берега реки, несчастным приходилось носить землю в подолах своей одежды или в сумках, сделанных из старых циновок. Часто они работали среди болот, стоя по пояс в воде. При малейшей остановке их ждало наказание кнутом. Люди бежали. Беглецам, которых удавалось догнать, вырывали ноздри до костей. На эту толпу оборванцев, кишащих вокруг подмостков, обрушились новые испытания – цинга и дизентерия. Каждый день новые трупы зарывали в общие могилы. Осужденные заменяли тех, кто лишался сил. Но и этого было недостаточно. Крестьян увозили к большому неудовольствию землевладельцев. Оторванные от своих деревень, от своих семей, они должны были, сразу по приезде, отправляться на стройку, где работали под присмотром вооруженных солдат. Из-за несчастных случаев и болезней смертность постоянно росла. Чтобы отстоять свое мероприятие, Петр говорил, что искусство градостроительства сродни военному искусству. Так же как нельзя выиграть сражение, не потеряв определенное число солдат, так и нельзя построить город, не потеряв какое-то количество рабочих. Однако дипломаты писали, что не было еще в истории такой войны, такого сражения, которое унесло бы столько же жизней, сколько строительство Санкт-Петербурга. Говорили о ста тысячах погибших. Мемуарист Вебер приближался даже к цифре в двести тысяч. Однако это, вне всякого сомнения, преувеличенная оценка. Но бесспорно, Санкт-Петербург сооружен на братской могиле. Настоящими сваями для города стали кости рабочих, которые погибли, чтобы над водой поднялся великолепный город.