Искатели странного - Анатолий Андреев

— Что значит — раньше времени? — быстро спросил Беккер. Он отметил в памяти, что «Мозг не хотел». Надо будет выяснить, что кроется за этой фразой. Ведь, по сути дела, и Вайтуленис, и Стабульский всего лишь его, Беккеpa, галлюцинация. Наведенная, правда, Мозгом. Так что существуют они лишь в его воображении да в воображении Мозга, если только у Мозга есть воображение. Черт его знает, что у него есть — с этими квазибиологическими системами никогда не уверен, что в них от живого организма, а что — от машины… Но ведь любопытно — Вайтуленис, то есть фантом Вайтулениса, говорит так, словно он действительно личность! Словно это он помнит о встрече на пляже, словно и в самом деле тогда с Беккером говорил именно он, а если чего-то не сказал, то потому лишь, что Мозг не хотел, и он, Вайтуленис, решил учесть его желание. А мог бы и не принять во внимание…

— Ну, я не знаю, вправе ли я говорить… — смутился Вайтуленис.

— Теперь уже можно и сказать, — вмешался Мозг. В отличие от голосов Вайтулениса и Стабульского, имеющих ярко выраженную тембровую окраску, голос Мозга был бесплотен. Это был ментосигнал в чистом виде, хотя воспринимался тоже как голос.

— Так вот, — продолжал Вайтуленис, — у Мозга тоже есть свой пунктик. Он уверен, что события настоящего можно экстраполировать в будущее. Не просто предсказать наиболее вероятное течение событий, а уловить их след. Понимаешь? Как любое совершившееся событие имеет свои видимые следы, так имеют следы и те события, которые совершатся в ближайшем будущем. В общем, это не моя область. Мозг пытался меня привлечь, но мне эта проблема не по зубам. Ему она оказалась тоже не под силу, хотя этот Мозг — интеллект, каких я не встречал! Словом, он как-то сумел вычислить, что ты — прямая угроза его существованию, и не только его, но и всех нас. Вот он и пытался упредить события…

— Та-ак, — протянул Беккер. Он успел забыть, что разговаривает с собственной галлюцинацией. — Та-ак… Значит, он решил, что я каким-то образом представляю для него угрозу. Ну что ж, резонное умозаключение, особенно если учесть, что я работаю в Управлении общественной психологии и что дело об умерщвлении двухсот восемнадцати человек скорее всего буду расследовать именно я. Видимо, Мозг не вполне был уверен, что мне покажется правдоподобным их желание ни с того ни с сего покончить с собой. Вот он и решил, что надо наладить контакт и со мной. А дальше? Как ты там, Иван, голыми руками в видеофон залез, и Вильму предварительно отослал из дому? Чтобы пятьдесят киловольт сработали и никто реанимацией не занялся? А что, интересно, мне приготовлено было? У него ведь фантазия неплохо работала — можно велеть со скалы в море прыгнуть, можно заставить гадость какую-нибудь выпить…

Беккер возмущенно задохнулся. В напряженной паузе раздался мощный ровный голос Шарля Стабульского:

— Успокойся, Беккер. Во-первых, ты не прав. Во-вторых, ты ведешь себя неэтично. Ты позволяешь себе обсуждать поступки и действия мыслящего существа в его присутствии, не обращаясь к нему. Тебя извиняет только то, что ты, по-видимому, не осознал еще в Мозге личность. Ты относишься к нему скорее как к машине. Как к роботу.

— К роботу? — вскипел Беккер. — Да к роботу-то я как раз отношусь, как к личности. Урал, ты личность или нет?

Никто не отозвался, и Беккер сообразил, что, как и весь этот невообразимый разговор, свой вопрос он произнес мысленно, а робот глух к ментосигналам. Поэтому он повторил вслух:

— Урал, ты личность или нет?

— Да, я личность, но я робот, — послышался мерный голос.

— Да ведь к человеку ты с таким вопросом не обратился бы, — сказал старик. — Это только подтверждает, что ты считаешь робота искусственным, неполноценным интеллектом. И к Мозгу, в силу его искусственности, ты относишься так же…

Беккер внезапно расхохотался:

— Нет, определенно, мне пора ложиться в клинику! Я с вами всерьез разговариваю, спорю, а Мозг помалкивает себе! Мозг, ты почему молчишь?

— Я слушаю, — тут же откликнулся тот.

— Нет, вы только подумайте, он слушает! Он, который проецирует мне такие подробные наведенные галлюцинации, спокойно слушает, как я с ними спорю! Мозг, в тебе пропадает отличный драматург! Ведь это же надо — придумать персонажей, взяв для них реальные прототипы, внушить мне, что я их вижу и слышу, заставить эти куклы разговаривать со мной, причем все время держать в руках нити разговора, не допустить ни на мгновение, чтобы фантомы стали полупрозрачными, — да это же высшая степень гениальности литератора! Мало придумать свой, воображаемый, мир — надо, чтобы и другие в него поверили. Так у тебя это качество развито в высшей степени!

— Мы тепе не куклы! — крикнул Вайтуленис. Его невозмутимость сняло как рукой.

— Не надо так говорить. Я не разыгрываю перед вами пьесу, я действительно даю вам возможность встретиться с Вайтуленисом и Шарлем Стабульским! — с горечью и обидой сказал Мозг.

Беккер хотел было возразить ему, как поймал краем глаза движение и резко обернулся — к нему тянулся манипулятор, вооруженный безыгольным шприцем для инъекций. Беккер не успел осознать увиденное, а условный рефлекс на опасность уже сработал — он вылетел из кресла, словно катапультированный, на лету разворачиваясь лицом к опасности. Тут же он узнал робота и возмущенно закричал:

— Урал, что это значит?

Робот озадаченно остановился, неуверенно подвигал манипулятором и сообщил:

— Я обязан вмешаться по программе защиты вашего здоровья. Во-первых, вы в течение длительного времени находитесь в состоянии, близком к каталептическому. Вы неподвижны, не реагируете на внешние раздражители, частота дыхания и сердечная деятельность понижены. Но это не каталепсия, поскольку электроэнцефалограмма показывает повышенную активность мозга. Во-вторых, все основные биоэнергетические показатели организма за это время заметно ухудшились. Поэтому следует ввести биостимулятор и устроить перерыв в вашем эксперименте.

— Каком еще эксперименте? — Беккер стоял руки в боки, монументом возвышаясь над утонувшими в низких креслах Иваном Вайтуленисом и Стабульским.

Его раздражало, что они явно веселятся, наблюдая «бунт роботов». Его нисколько не смягчало то соображение, что, кроме него, никто их не видит. Да, собственно, и смотреть-то некому, кроме, разумеется, Урала. А Урал укоризненно ответил Беккеру:

— Не знаю. По моим соображениям, все происходящее можно объяснить вашим ментоконтактом с этим искусственным Мозгом. А это однозначно классифицируется как эксперимент. Хотя, конечно, сущности его я и не знаю.

— Мозг, ты слышишь? Похоже, он ставит тебя на одну доску с собой. В тебе он видит только одну характеристику — искусственность, а потому уверен, что общаться с искусственным интеллектом, да еще используя такое шаманское средство связи, как ментообмен, можно только в экспериментальных целях!