«Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность - Валерий Флёров

Обратимся к разделу о Сугдее из капитального исследования С. Б. Сорочана, пришедшего к иным выводам (Сорочан С. Б. 2005). В рамках очерка могу позволить себе лишь краткие выдержки:

— Сугдея основана «по меньшей мере в VI в.», и «едва ли в основании Сугдеи принимали участие сугды» (С. 357).

— Техника кладки ранних сооружений «мощного ранневизантийского приморского укрепления» — кордовая кладка на известковом растворе, башня бургового типа (С. 357).

— По Баранову и Майко, ярким свидетельством хазарского присутствия в Сугдее было «тюркское капище». Проанализировав состав находок, С. Б. Сорочан приходит к заключению, что это «скорее остатки довольно крупного византийского храма или мартирия постюстиниановского времени» (С. 360). К вопросу о капище мы ещё вернёмся.

— Увеличение от VII к IX в. количества находимых в Сугдее моливдовулов «заставляет оценивать роль и степень влияния хазар в городе очень скромно, хотя и не отрицать их вовсе» (С. 360). По-моему, оценка очень корректная.

— «Нет оснований считать, как это делают А. И. Айбабин, Ю. М. Могаричёв и К. Цукерман, что Сугдея была основана хазарами в конце VII в…. и входила в состав Хазарского каганата. Во-первых, к этому времени здесь уже существовал достаточно развитый ранневизантийский торгово-ремесленный центр — эмпорий… во-вторых, хазарское общество было столь далеко от стадии урбанизации, что говорить об основании хазарами городов по меньшей мере странно» (С. 362, 363).

Если по частным проблемам какие-то доводы С. Б. Сорочана и требуют коррекции, то последний опровергнуть невозможно по существу его содержания. Остаётся только удивляться, почему сторонники активного хазарского строительства в Корчеве-Боспоре и Сугдее не начинали с оценки «стадии урбанизации» непосредственно в самом Хазарском каганате.

В Сугдее нас интересуют в первую очередь два археологических объекта: названный первоначально «тюркское святилище» и участок кладки opus spicatum в ранневизантийской башне в портовой части Сугдеи. Что касается основания Сугдеи, то непричастность к этому хазар сегодня сомнений не вызывает (Джанов A. B. 2004. С. 45–54).

Открытие в Сугдее строительных остатков, трактованных И. А. Барановым и В. В. Майко как «тюркское святилище», было первоначально встречено с большим интересом, тем более что опубликовано оно было журналом «Российская археология» (Баранов И. А., Майко В. В. 2001).

В статье A. B. Джанова (2004) данный объект был заново проанализирован как по части стратиграфии, так и в трактовке ряда каменных деталей, принадлежность которых христианской ранневизантийской архитектуре не вызывает сомнений, как и то, что «многочисленные блоки с изображением креста в круге не вяжутся с языческой принадлежностью святилища». В итоге автор приходит к выводу: «По всей вероятности, мы имеем дело с развалинами большого христианского храма. Раскопками затронута только небольшая часть развала постройки, сползшего по оврагу вниз» (Там же. С. 55–59). Обратим внимание на осторожность вывода («по всей вероятности») и на плохую сохранность. Будем объективны: если это и не христианский храм, то и тюркская принадлежность руинированного сооружения более чем сомнительна.

«По мнению» И. А. Баранова, капище было посвящено Тенгри. Этот аргумент не может быть принят в силу того, что до настоящего времени неизвестно ни одно достоверное капище этого божества, которое могло бы послужить неким эталоном. Привлечение в качестве аналогий одновременно капищ двух разных культур и территорий, с одной, стороны, в Балчике и Мадаре, а с другой стороны, открытого В. В. Хвойко на киевском городище (Баранов И. А., Майко В. В. 2001. С. 99, 100), во-первых, делает эти аналогии взаимоисключающими. Во-вторых, праболгарский культовый памятник в Балчике, тринадцать вертикально установленных полукружием камней около угловой круглой башни античного Дионисополиса, не имеет ничего общего с прямоугольным языческим храмом в Мадаре. Добавлю, что назначение вертикальных камней в Дионисополисе трудно трактовать однозначно [сооружения в Балчике и Мадаре я имел возможность осмотреть на месте и категорически не могу согласиться с сибирскими аналогиями, приводимыми Дм. Овчаровым (1986) для вкопанных камней из Балчика].

Что касается выделенного И. А. Барановым второго периода существования капища, обозначенного большим зольником, то это высказано им только в качестве предположения, а сам автор указывает, что подобные среди салтовских памятников полуострова неизвестны (Там же. С. 105). Добавлю, что и на территории собственно салтово-маяцкой культуры Хазарского каганата такие объекты не описаны. Мне приходится делать единственно возможный вывод — связать так называемое «тюркское капище» второго этапа с пребыванием «хазар» в Сугдее было бы неосмотрительно.

Особое внимание в вопросе о хазарском строительстве в Крыму представляет кладка в основании башни на раскопе III в. портовой части Сугдеи (Джанов A. B. 2004. С. 62, рис. 5; с. 63). Она возвращает нас к версии С. А. Плетнёвой о её хазарском происхождении из Прикаспийского Дагестана. Башня Сугдеи, построенная, как отмечает Джанов, в традициях позднеримского и ранневизантийского строительства, в этом отношении представляет особый интерес, так как датируется не позднее начала VI в. (Там же. С. 69). Сама эта дата исключает участие в строительстве башни хазар. Насколько мне известно, это самая ранняя для Тамани и Крыма кладка opus spicatum! Таким образом, и истоки появления кладки opus spicatum в «салтовских» жилищах Сугдеи не могут быть связаны с хазарской этнической традицией.

И наконец, о захвате Сугдеи около 670 г. хазарами. A. B. Джанов пишет об этом с оговоркой «вероятно». С. Б. Сорочан, в противовес мнению И. А. Баранова и В. В. Майко, категорически отрицает захват Сугдеи болгарами в 30-40-е гг. VIII в., за которым якобы последовало превращение города в «столицу Крымской Хазарии» (Сорочан С. Б. 2004 в. С. 343).

Так или иначе, необходимо констатировать, что единогласия не только в трактовке археологических данных, но и в воссоздании истории Сугдеи нет. Ранние утверждения И. А. Баранова о «хазарской оборонительной стене», «хазарской оборонительной системе» и особенно о «градостроительной политике хазар» в Сугдее, как и «предположения» о захоронении в склепе № 2 «этнических хазар» (Баранов И. А. 1991– С. 146, 154,155), надо переместить в область историографии исследований города. Я предпочитаю обсуждать ситуацию в Сугдее, не выходя за рамки археологического источниковедения. С этих позиций необходимо было бы знать долю собственно салтово-маяцкой керамики в общем массиве керамических находок в Сугдее. Неприемлема оценка времени основания крепости Сугдеи, предложенная В. Е. Науменко: «обычно возникновение Сугдеи относят к середине — третьей четверти или не ранее последней четверти VII в.» со ссылками на публикации И. А. Баранова, В. В. Майко и А. И. Айбабина, но автор признаёт, что «предлагаемая дата возникновения городища носит предварительный характер», указана и причина — выборочная опубликованность археологических данных (Науменко В. Е. 2004. С. 104, 105). Есть, однако, более весомая причина — само исследование городища Сугдея, с учетом его площади, ещё только начинается.

Итак, способен ли был Хазарский каганат построить в Крыму столь мощное фортификационное сооружение, каким была Сугдейская крепость? Вместо ответа предлагаю вспомнить каменные крепости собственно донской Хазарии, миниатюрные, технологически несовершенные и с попытками подражания византийским строительным приёмам. Последнее наиболее выражено в Правобережной Цимлянской крепости. Пожалуй, самым ярким признаком хазарской фортификации было отсутствие фундаментов. Что же касается наиболее совершенной хазарской крепости Саркел, как известно, каганат сам был вынужден обратиться за проектированием и техническим содействием к Византии. Особое место среди крепостей каганата занимает самая большая каменная крепость Хумара, которая не могла быть возведена без византийского инженерного содействия, но и она городом не стала. Здесь не фиксируется то монументальное строительство, какое известно в Плиске — военно-административном центре ранней Болгарии, но ещё не городе. Остаётся только сожалеть, что из крепостей Хазарского каганата, в строительстве которых участвовали византийцы, на страницы истории попал только Саркел.

Безусловно, Византии было целесообразно сохранять равновесие в отношениях с хазарами. Эта тема достаточно освещена многими поколениями историков и археологов, а ныне последовательно С. Б. Сорочаном в связи с проблемой кондоминантных отношений Византии и Хазарского каганата в землях Крыма (Сорочан С. Б. 2004в. С. 333 и сл.). Я же хочу обратить внимание на особую заинтересованность в самом каганате рядового населения византийских городов Крыма, ремесленников и аграриев, как в громадном рынке сбыта. Салтово-маяцкие поселения Приазовья, бассейна Дона, Северного Кавказа усыпаны обломками амфор, кувшинов, не редкость и фрагменты ойнохой. Если не большинство, то значительная часть салтово-маяцких поселений, особенно в степях, были открыты исключительно благодаря хорошо заметным обломкам амфор. Создаётся впечатление, что хазарские караваны, возможно, и крымские суда с наполненными амфорами непрерывно шли в каганат, независимо от состояния политических отношений с Византией и даже во время прямых столкновений. Торговля — едва ли не основное объяснение постоянного присутствие самих носителей салтово-маяцкой культуры[28] в городах Крыма. Что могли содержать амфоры? Вероятно, то, что в каганате не производили: вина, оливковое масло. Хочу специально подчеркнуть, что это не та транзитная торговля, о которой часто рассуждают многие авторы.