Амбивалентность. P.S: Я научу тебя любить - Ингрид Ельская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не в силах бороться с эмоциями, я со всего размаху ударила по зеркалу. Раздался треск стекла, и осколки посыпались на пол. Но этого мне показалось мало, я начала колотить по крошащемуся покрытию, не обращая внимания на боль. Физические мучения помогали на мгновение забыть о душевных ранах.
За маму. За отца. За Ильяса. Каждый удар приносил страдания, отвлекая меня от того, что копилось в глубине души.
Я не услышала, как дверь в ванную выбили и влетел Назар. Он оттащил меня от того, что раньше называлось зеркалом, и крепко сжал в объятиях. Тут же подбежал Вадик с бинтами, принялся обрабатывать мои кулаки, с которых стекала кровь. Раны щипало, но мне было все равно. Я рыдала и выла в голос, прижимаясь к мужу. Хотелось с кем-то разделить боль и отчаяние, но я не могла их выразить – настолько сильными они были.
– Больно, девочка, знаю. Больно. Но это значит, что ты жива и еще можешь что-то изменить. Ты должна пережить это и двигаться дальше. Ради своих близких, – шептал Назар, прижимая меня к себе и целуя в макушку.
Я вцепилась в него еще сильнее, пытаясь слиться с ним. Слышала, как громко бьется его сердце. Забавно получается: даже у таких, как Назар, есть сердце. У демонов, у чудовищ, которые лишают других жизни. Интересно, а у того ублюдка, убившего моих родителей, оно тоже имеется?
На глаза снова навернулись слезы.
– Господи, как же больно. Я никогда не думала, что существует такая боль, – шептала я одними губами.
Моральные раны намного хуже физических. Ломоту в теле можно заглушить обезболивающими, а душа будет ныть всегда. И даже если пройдет время, прошлое все равно будет напоминать о себе, как бы ты ни старался его забыть.
– Мама всегда ругалась, когда я рисовала на зеркалах, – вспомнила я и зашмыгала носом.
Была у меня такая привычка в детстве. Тогда это казалось увлекательным и забавным. Я думала, что матери или отцу будет приятно утром, когда они зайдут в ванную комнату и увидят признания в любви или пожелания доброго утра, старательно выведенные на стекле. Но родители почему-то не могли оценить искренность намерений маленькой Камилы.
Уже потом, став взрослее, я поняла, что дело было в том, что мои картины рисовались зубной пастой, и чистоплотная мама опаздывала на работу, оттирая их. За шалости мне сильно прилетало, и я на всю жизнь запомнила: зеркало должно быть чистым. Сейчас страшно было представить, как бы на меня ругалась мама, увидев его не грязным, а разбитым.
Я рассказывала вслух свои воспоминания и переживания, параллельно вытирая слезы. Назар молча меня слушал и все так же крепко прижимал к себе.
– Но она больше ничего не скажет, – скулила я, – потому что ее больше нет. Я могу хоть все зеркала в доме разрисовать автомобильной краской, но мне ничего за это не будет, понимаешь? Ее нет. И папы тоже.
– Они есть, – хрипло сказал Назар, – они живы, пока ты помнишь о них. Память – удивительная штука. Только она в силах подарить нам бессмертие. Помни про них, и они будут жить. Вот здесь, – он приложил ладонь к области, где располагалось мое сердце.
– Когда я смогу увидеть их? – мой голос прозвучал едва слышно.
– Завтра будут похороны. Я отвезу тебя.
Глава 25
Назар сдержал свое слово. Он разрешил мне побывать на похоронах родителей, и сейчас я подъезжала к кладбищу как публичная личность – в окружении охраны. Перед тем как позволить мне выбраться из автомобиля, Вадик еще раз проверил мой предусмотрительно надетый бронежилет. Без него муж категорически отказывался меня отпускать. Сам же он решил не ехать, сославшись на важные дела.
Зато Вадим был рядом. Раньше я считала его раздолбаем, которого чудом наняли в бригаду, но сейчас видела, как он работал. Парень координировал нескольких телохранителей, которые были незаметны моему взгляду, и контролировал обстановку, в то время как неподалеку стояли суровые ребята из охраны Назара.
Я покосилась на Вадика и задумалась: интересно, если бы он оказался рядом с нами в тот день, удалось бы всего избежать?
Я так и не поняла, где был телохранитель в тот момент. Но факт оставался фактом – все ребята погибли, а Назар переживал потерю людей. Мне он, естественно, ничего не говорил, но я случайно слышала их разговоры с Вадимом. Выяснилось, что муж не такой черствый, каким мог показаться на первый взгляд.
На кладбище нас встретила целая толпа. Неудивительно. Родители были далеко не последними людьми в этом городе. Многие пришли, чтобы попрощаться с ними. Ко мне подходили люди, которые так или иначе были связаны с нашей семьей. Все хотели выразить соболезнования. Я только кивала в ответ, наблюдая из-под черных стекол очков за тем, как закидывают землей маму и папу.
– Вот и все, милые. Я даже не смогла увидеть вас, настолько эти ублюдки поглумились над вами. Но ничего, я отомщу. Клянусь, что отомщу за вашу смерть, – шептала я себе под нос.
– Камила, уходим, – тихо сказал Вадик и повел меня к выходу из кладбища.
Я пыталась запомнить всех людей, которые были здесь. Наверняка убийцы тоже приехали, и мне хотелось их увидеть. Казалось, что смогу сразу узнать их, почувствовать. Но Вадик заметил мое любопытство и шикнул:
– За тебя это делают обученные люди. Не привлекай к себе внимание.
Мы уже практически дошли до машины, как ко мне подбежала Алиса. Вдалеке я видела, что Глеб паркует свой мот и тоже направляется к нам. Остановив сразу отреагировавших охранников, я бросилась в объятия к лучшей подруге.
– Камилочка, родная моя! Как же я рада, что с тобой все в порядке, что ты жива и невредима, – Алиса подозрительно посмотрела на мои кулаки, которые были перебинтованы после битвы с зеркалом.
– Все хорошо. Я просто немного психанула, – пояснила я подруге и кивнула Глебу в знак приветствия.
Вадик разрешил нам поговорить в машине, отъехав от кладбища на незначительное расстояние. В салоне мы могли немного поболтать, хотя диалог не шел. Было слишком сложно, и Вадим грел уши.
– Ты обращайся к нам, мы всегда поддержим тебя, – гладила меня по руке Алиса, – я очень переживаю за тебя.
– Спасибо, я так люблю тебя, Лисён, – я обняла ее и
