Одержимый ею (СИ) - Белая Яся

— Валера! Это так круто! Это просто нереально! Я так горжусь тобой!

Его глаза довольно и счастливо посверкивают. Он путается пальцами в моих волосах, гладит по спине и спрашивает немного лукаво:

— А можно мне за это подарок?

— Конечно, — я развязываю бант на блузе, но он ласково перехватывает мои руки:

— Не такой.

Я смотрю на него немного испуганно, хотя и понимаю — ничего дурного меня не ждёт.

Он улыбается:

— Чего боишься, дурочка моя, — целует в уголок губ. — Я же никогда не попрошу чего-то свыше того, что ты готова дать.

— Знаю, — шепчу. — Так какой подарок ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты мне позировала. Хочу нарисовать тебя не по памяти.

Я задыхаюсь от восторга — это подарок не только для него, но и для меня.

— Хорошо, — соглашаюсь тут же. — Только образ я выберу сама.

— Договорились. Тогда жду тебе в студии, например, через час. Тебе хватит на создание образа?

Киваю.

— Только давай сделаем так: я приду на чердак, а потом — пошлю к тебе Айгуль. Чтобы тебе тоже был сюрприз?

Он соглашает легко, и я упархиваю в свою (теперь я называю это маленькое помещение так) комнату. Здесь, по сути, и мебели-то нет, кроме огромного шкафа до отказа набитого модными и красивыми вещами, небольшой кровати и туалетного столика.

Распахиваю шкаф и зависаю.

Нарядов, действительно, много. У Валерия хороший, воистину художественный, вкус.

Мой взгляд останавливается на узком белом платье с глубоким декольте и разрезом до середины бедра.

Я думала на белый цвет у меня теперь аллергия. Но как, оказалось, нет — потому что именно это платье я и выбираю.

Распускаю волосы и украшаю их своеобразной «шапочкой» из нитей-стразов. Наиболее крупная капля с кристаллом спускается на лоб. Такая же капелька — на тонкой серебряной цепочке на шее. На руку — браслет.

Макияж лёгкий, но эффектный.

Вот так.

Кажется, я выгляжу загадочной и нежной.

Решаю не обуваться, так и скольжу босиком.

Поднимаюсь на чердак и замираю — тут уже всё готово: холст закреплён на мольберте, разложены кисти и краски. Я словно приобщаюсь к некому таинству. Прохожу мимо на цыпочках, опускаюсь на колени и покорно складываю руки. Подаю знак Айгуль, она зовёт Валерия. Он входит в комнату, и у меня снова замирает дыхание — сейчас, одухотворённый, будто светящийся изнутри, он невероятно красив.

Он подходит ко мне, опускается рядом на колени и осыпает моё лицо трепетными, лёгкими поцелуями, которые заставляют меня млеть и лететь.

— Чувствую себя орком, — шепчет он, — похитившим эльфийскую принцессу.

— Я снова трофей? — чуть приподнимаю брови.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он берёт моё лицо в ладони и говорит, не отводя взгляда:

— И трофей, и муза, и возлюбленная, — немного замирает и всё же заканчивает: — И, надеюсь, станешь моей женой.

ВАЛЕРИЙ

Чтобы занять себя, пока жду её, — готовлюсь: разворачиваю холст на мольберте,  раскладываю краски, достаю палитру.

Пальцы подрагивают от волнения. Так меня потряхивало каждый раз, когда единственный мой учитель — Анатолий Завадский — терпеливо ждал ответа на свой вопрос. Тогда мне казалось ответить неполно или неправильно — обидеть его. И у меня потели ладони от переживаний…

Сейчас — тоже будто экзамен. Нельзя налажать, допустить ошибку. Сам же себе не прощу…

Итак, всё готово. Как и договаривались, спускаюсь в свой кабинет, ждать сигнала от Айгуль. Пока жду — стараюсь представить, какой образ выберет моя драгоценная девочка? И так увлекаюсь мечтами, что даже не сразу слышу, как Айгуль тихонечко стучит в дверь. Когда открываю ей, служанка оглядывает меня с загадочным видом и зовет меня за собой. На чердаке она юркает в свою комнатку, оставляя нас с Ингой наедине.

И тут я замечаю ее — мое волшебное видение. Если бы я употреблял наркотики, то решил бы, что меня посетила галлюцинация. Но я чист на всю жизнь — отец весьма доходчиво объяснил, что в семье криминального короля наркоманов не будет. Шрамы до сих пор коверкают шкуру. По большому счету, даже курение в нашей семье под запретом. Было, пока я впервые не загремел из-за его дел на полгода на строгий режим. Там и начал курить. Сейчас курю только после секса и только после секса с Ингой. Хотя, кому я вру: никакого другого секса у меня нет и быть не может! Я скорее позволю с себя кожу содрать, чем оскорблю свою женщину изменой. Потому что она у меня нереальная, охренительная, самая моя…

  Сейчас сидит, робко потупив глазки, в покорной позе скромницы, окружённая  золотистой дымкой.  Или это у меня уже мозг поплыл? И от одного ее вида можно кончить! Маленькая, невинная, беззащитная…

 Подкрадываюсь к моей золотой девочке, словно орк к эльфийской принцессе. Может, поиграем в эту игру? Опускаюсь перед ней на колени и начинаю осыпать поцелуями каждый миллиметр ее личика.

— Чувствую себя орком, похитившим эльфийскую принцессу, — шепчу ей немного сумбурно, потому что мозг выключил речевую функцию.

Она вскидывает на меня глаза, чуть приподнимает бровь (дразнишься? ой не советую!):

— Я снова трофей?

 Зря она так. Во мне сейчас остались только инстинкты. И они требовательно вопят: немедленно раздеть и овладеть. Зверь натягивает цепь. Но я осаждаю его: не время.

— И трофей, — она чуть напрягается, когда говорю это, — и муза, и возлюбленная, — последнее произнести куда сложнее, но нужно, и я говорю: — И, надеюсь, станешь моей женой.

Не жду её ответа — утверждаю. Обрисовываю перспективы.

Подушечки пальцев зудят от желания прикоснуться, но гораздо важнее — нарисовать! И я приступаю, словно святотатство совершаю, пытаясь запечатлеть в материальный образ прекрасное божество. Оказывается, очень трудно рисовать, когда член гудит от желания, словно высоковольтный трансформатор. Но я кладу мазок за мазком. Поднимаю глаза в очередной раз и встречаюсь с любимым фиалковым взглядом.

Пиздец, Пахом, ты встрял!

Я завидую кисти и ревную к краскам. Вон, они вырисовывают нежный абрис лица, линию губ, которые сейчас маняще приоткрыты, изящную шею…

На хер!

Отбрасываю художественные принадлежности и, как озвученный недавно орк, хватаю Ингу.

Она тихонько вскрикивает от неожиданности. Красавицы всегда вскрикивают, когда их хватают, но по-настоящему они кричат, когда…

Опускаю её на диван. Хвала дизайнеру, создавшему этот наряд — полы платья расходятся, обнажая ажурные кружевные трусики.

Инга в белом — как невеста. Моя невеста. Теперь — только моя.

Бельё буквально сдираю и врываюсь в неё яростно, жадно, до упора. Она всхлипывает, выгибается, принимает. Сразу же, умница, ловит дикий ритм, подмахивая мне.

Её мало. Всегда так офигенно мало. А я так голоден по ней.

О да, кричи для меня. Я буду пить твои крики. Сжигать тебя поцелуями. Утягивать в бездну…

Ты прекрасна. Ты откровенна. Ты моя.

— Твоя… — шепчет она, путаясь пальцами в волосах.

Улетая вместе со мной…

… В последующие две недели мы почти не видимся — не до того. Лишь иногда, забегая домой, занятой и взмыленный, я замечаю её, гуляющую с Артёмом по саду. У него — реабилитация. И Инга помогает.  И каждый раз, когда я вижу их вместе, испытываю страх. Даже панический ужас потерять самое дорогое. Тёма все ещё занимал место в моем сердце. Такое болезненное место, тугой ком боли, я бы сказал. За Тёмку болело не только сердце, но и душа.  За двух людей в этом мире — сейчас таких уявзимых и беззащитных — мне переживалось особенно.

 Но ради них обоих мне стоит беречь себя…

… Идея совместно тренировать моих парней и бойцов спецназа оказалась вполне здравой. Кстати, мои парни спокойно отнеслись и к спецуре, и к моему новому назначению. Отпетых уголовников, заполошно «чтящих» криминальные законы среди них не было. Я вкратце обрисовал суть предполагаемых действий, немного смягчив информацию и изменив вектор ее направления: