Чернобыльская молитва. Хроника будущего - Светлана Алексиевич

– Могу ответить… Я сейчас защищаю науку. Я вам доказываю, что не наука виновата в Чернобыле, а человек. Не реактор, а человек. А политические вопросы не ко мне. Не по адресу…

Вот … Надо же! Выскочило из головы, а даже пометила себе на листочке, чтобы не забыть. Рассказать… К нам приехал из Москвы молодой учёный, у него мечта участвовать в чернобыльском проекте. Юра Жученко… Он привёз с собой беременную жену… На пятом месяце… Все разводят руками – почему? Зачем? Свои бегут, а чужие едут. А потому, что это настоящий учёный, он хочет доказать: грамотный человек может здесь жить. Грамотный и дисциплинированный, как раз те два качества, которые ценятся у нас меньше всего. Нам бы голой грудью на пулемёт лечь. С факелом промчаться… А тут… Вымачивать грибы, сливать первую воду, когда картошка закипит…Пить регулярно витамины… Носить в лабораторию на проверку ягоды. Закапывать в землю золу:.. Я была в Германии и видела, как там каждый немец внимательно сортирует на улице мусор – в этот контейнер белое стекло от бутылок, сюда красное… Крышку из-под пакета от молока отдельно – туда, где пластмасса, сам пакет туда, где бумага. Батарейки от фотоаппарата ещё куда-то. Отдельно биоотходы… Человек работает… Не представляю нашего человека за такой работой: белое стекло, красное – для него это было бы скукой и унижением. Мать-перемать. Ему бы сибирские реки повернуть в обратном направлении… Что-нибудь такое… «Размахнись плечо, разойдись рука…» А чтобы выжить, нам надо измениться.

Но это уже не мои вопросы… Ваши… Это вопросы культуры. Ментальности. Всей нашей жизни.

Тут молчат… Молчат мои оппоненты… (Задумалась).

Хочется помечтать… О том, что в скором времени чернобыльскую станцию закроют. Снесут. А площадку под ней превратят в зеленую лужайку…"

Слава Константиновна Фирсакова,

доктор сельскохозяйственных наук

По весенней распутице я с трудом добралась до старого хутора. Наш видавший виды милицейский уазик окончательно заглох – к счастью уже возле усадьбы, обсаженной широкими дубами и клёнами. Приехала я к известной в Полесье песеннице и сказочнице – Марие Федотовне Величко.

Во дворе встретила её сыновей. Знакомимся: старший Матвей – учитель, младший Андрей – инженер. Весело вступают в разговор, как выясняется, все возбуждены предстоящим переездом.

– Гость – во двор, а хозяйка со двора. Забираем маму в город. Машину ждём… А вы какую книжку пишете?

– Про Чернобыль?

– Про Чернобыль сегодня вспоминать интересно… Я слежу, о чем пишут в газетах на эту тему. Книжек пока мало. Мне, как учителю, надо это знать, нас никто не учит, как говорить об этом с нашими детьми. Меня волнует не физика… Я преподаю литературу и меня волнуют вот такие вопросы… Почему академик Легасов, один из тех, кто руководил работами по ликвидации аварии, покончил жизнь самоубийством. Вернулся домой в Москву и застрелился. А главный инженер атомной станции сошёл с ума… Бета-частица, альфа-частица… Цезий, стронций… Они распадаются, размываются, переносятся… А что с человеком?

– А я – за прогресс! За науку! Никто из нас уже не откажется от электрической лампочки… Страхом стали торговать…Продают чернобыльский страх, потому что у нас больше ничего нет, что бы мы могли продать на мировом рынке. Новый товар – продаём свои страдания.

– Переселили сотни деревень… Десятки тысяч людей… Великую крестьянскую Атлантиду… Она рассыпалась по бывшему Советскому Союзу, не собрать обратно. Не спасти. Целый мир мы потеряли… Такого мира больше не будет, он не повторится. Вот послушайте нашу маму…

Неожиданный разговор, начатый так серьёзно, к моему сожалению, не продолжился. Ждала спешная работа. Я понимала: тут навсегда покидают родной дом.

Но тут появляется на пороге хозяйка. Обняла, как родную. Поцеловала.

– Донечка, я тут одна две зимы зимовала. Люди не прибивались… А звери забегали… Лиса один раз заскочила, увидела меня и удивилась. Зимой и день длинный и ночь, как жизнь, и спела бы тебе, и сказок наплела. Старому человеку скучно жить, и разговор – это его работа. Когда-то ко мне из столицы студенты приезжали, на магнитофон записывали. А было это давно… До Чернобыля…

Что тебе рассказать? Разве успею…. На днях на воду ворожила и показало мне на дорогу… Вырывается из земельки наш корень. Деды, прадеды тут жили. В лесах тут появились и меняли один другого век за веком, а теперь время такое настало, что беда гонит со своей земли. Такой беды и в сказках нет, я не знаю. Во-о-о…

А, вспомню тебе, донечка, как мы в девках гадали… Хорошее вспомню… Весёлое… Как моя жизнь тут начиналась… У мамы с татой весело до семнадцати год, а там надо замуж собираться. Суженого-ряженого звать, а по-нашему гукать. Летом гадали на воду, а зимой на дым, куда дым с трубы повернёт, в ту сторону и замуж возьмут. Я любила гадать на воде… На реке… Вода, она первая на земле была, она все знает. Может подсказать. Пускали по воде свечи, лили воск. Свеча поплывёт, то любовь близко, а потонет – на этот год в девках останешься. Девовать будешь. Где она, доля? Где моё счастье? По-всякому гадали… Брали зеркало и шли в баню, сидели там ночь, а если в зеркале кто появится, то надо сразу его на стол, а то черт выскочит. Черт любит через зеркало приходить… Оттуда… Гадали по тени… Над стаканом воды сжигали бумаги и глядели на тень на стене. Покажется крест – к смерти, а купол церкви – к свадьбе. Кто плачет, а кто улыбается… Кому какая доля… На ночь снимали обувку и один ботинок под подушку клали. Придёт ночью суженый будет разувать, а ты на него поглядишь и какой он с лица запомнишь. Ко мне кто-то другой приходил, не мой Андрей, кто-то высокий, белый с лица, а мой Андрей был невысокого роста, брови чёрные и все смеялся: «Эх, барыня-сударыня… Моя ты барыня…» (Смеётся). Прожили мы с ним шестьдесят годков… Троих детей в свет пустили… Нет деда… На могилки сыновья отнесли… Перед смертью меня в последний раз поцеловал: «Эх, барыня-сударыня, одна останешься…» Что знаю? Долго живёшь и жизнь забывается, и любовь забывается. Во-о-о… Дали Бог! Ещё в девках засовывали под подушку гребешок. Волосы распустишь и так спишь. Придёт суженый-ряженый во сне. Попросит воды напиться или коня напоить…

Вокруг колодца мак сыпали… Кружком… А под вечер соберёмся и кричим в колодец: «Доля, у-у-у! Доля, го-о-о!» Эхо шло, и по звуку читали: кому – что. Я и сейчас хотела к колодцу пойти… Спросить свою долю… Хотя уже мало мне той доли осталось. Крошечки. Сухое зерно. А все колодцы у нас солдаты позакрывали. Забили досками. Мёртвые колодцы… Закрытые… Осталась одна железная колонка возле колхозной конторы. Была в деревне знахарка, она и на долю гадала, так она к дочери в город уехала. Мешки… Два бульбеных мешка лекарственных трав с собой повезла. Дали Бог! Во-о-о… Старые черепки, в которых настои варила… Белые холстины… Кому они нужны в том городе? В городе сидят и телевизор крутят или книжки читают. Это мы тут… Как птицы… По земле, по траве, по деревьям читали. Если земля весной долго открывается, не тает, то жди летом засухи. Светит луна вяло, тёмная, то скот не будет родиться. Улетели журавли рано – к морозам… (Рассказывает и тихо покачивается в такт своим словам).

У меня сыны хорошие, и невестки ласковые. И внуки. Но с кем ты в городе на улице заговоришь? – чужина. Пустое для сердца место. Что вспомнишь с чужими людьми? Я в лес любила ходить, мы с леса жили, там всегда в компании. При людях. Теперь в лес не пускают… Милиция стоит, сторожит радиацию…

Два года… Дали Бог! Два года сыны меня упрашивали: «Мама, собирайся в город». И в конце концов уломали. И в конце концов… Такие хорошенные у нас места, кругом леса, озера. Озера чистые, с русалками. Старые люди рассказывали, что девочки, которые рано померли, русалочками живут. Одежду им на кустах оставляли – рубашки женские. На кустах и на верёвочку в жите вешали. Они выйдут из воды и по житу бегают. А веришь ли ты мне? Когда-то люди во все верили… Слушали… Тогда телевизора не было, ещё не придумали. (Смеётся). Во-о-о…Красивая у нас земля! Мы тут жили, а наши дети тут жить не будут. Не-е-е… Я люблю это время… Солнышко высоко на небо полезло, птицы возвратились. Зима надокучила. Вечером из хаты не выйти. Дикие кабаны по деревне гоняют, как по лесу. Бульбочку перебрала… Хотела лук посадить… Надо что-то робить, не будешь сидеть, сложа руки, и ждать смерти. Тогда она вовек не придёт.

А, вспомню, донечка… Про домовика… Он у меня давно живёт, точно не знаю – где, но выходит из-под печи. В чёрной одежде, в чёрном картузе, а пуговицы на костюме блестят. Тела нет, а он идёт. Я одно время думала, что это мой хозяин ко мне наведывается. Во-о-о… Так нет… Домовичок… Одна живу, не к кому заговорить, так я ночью ему день свой описываю: «Вышла раненько… До того сонейко ззяет, что я стояла и дивилась на землю. Радовалась. Такое счастливое было моё сердце…» А вот надо ехать… Покидать свой край… В вербное воскресенье вербу я всегда рвала. Батюшки нет, так я ходила к реке и там сама светила. На ворота ставила. В хату вносила, красиво убирала. Понатыкаю в стены, двери, потолок, под крышу положу. Хожу и присказываю: «Чтобы ты, вербочка, спасла мою коровку. Чтобы жито уродило и были яблоки. Цыплята выводились и гуси неслись». Надо так ходить и долго приговаривать.