Бросок Саламандры - Василий Мазурок

– Вы и про это знаете? – удивленно спросил Прохазка.

– Знать обо всем – моя обязанность, – скромно обронил Кларк, затем достал деньги и отсчитал продавцу положенную сумму, не забыв о чаевых, – Теперь я уйду, а вы пока постойте тут, чтобы не знали, в какую сторону я направился.

– Неужели вы думаете, что мы вас выдадим, сэр, – обиделся Прохазка.

– Нет, вы отличные ребята, но если вас будут пытать...

Эдди не договорил и, коротко кивнув, вышел в торговый зал.

Из сумрачных глубин склада все еще доносились всхлипы кладовщика, налетном поле ревели стартующие шаттлы, а Шлоссер, Прохазка и продавец Фред стояли на месте, опасаясь сделать хоть один шаг.

– Пытать – какой ужас, – произнес Фред и закрыл лицо руками.

– Зачем мы в это вляпались, – еде слышно проговорил Шлоссер, – зачем? – И в его голосе слышались обида и отчаяние.

40

Профессор Джордж Пулитцер вошел в свой кабинет и плотно притворил дверь. Затем снял халат, перчатки и дурацкую белую шапочку, за которую все сотрудники исследовательского центра негласно называли его Пончиком, улегся на старый кожаный диван и с наслаждением вытянулся, давая отдых натруженным членам.

Сегодня был нелегкий день, а дававшая сбои аппаратура вела себя просто по-свински. Тем не менее группе сотрудников Пулитцера удалось обработать более пяти сотен пробирок. Теперь их поместили в изотермический циклоин-кубатор, и оставалось только ждать, когда в них зародится жизнь.

Это была уже пятьдесят девятая попытка сотрудников исследовательского центра вывести человеческую особь, являющуюся промежуточным звеном между обычными людьми и сото.

Колония Зоны Сото все больше напоминала готовую взорваться бомбу, и политическое руководство Федерального союза предпринимало множество попыток сделать из обитателей Зоны лояльных граждан Федерации. Однако это плохо получалось, и временами на планетах Сото вспыхивали мятежи.

Пока выступления были не слишком большими, их просто подавляли силами армейских гарнизонов, но однажды на планетах Равскир и Ольден волнения переросли в тотальную войну против федеральных войск.

Злоба и решимость, с которыми сото сражались с войсками, были необъяснимы. В бой шли мужчины, женщины, старики и дети – все, кто мог держать оружие.

Однако Федерация была сильна и за свою историю сталкивалась с куда более мощным противником.

Захлебнувшись собственной кровью, сото были вынуждены прекратить войну и вернуться к мирной жизни. Тем не менее было ясно, что мира между людьми и сото уже не будет. Следовало либо готовиться к полному уничтожению сото, либо придумывать что-то такое, что сняло бы напряжение между ними и породившей их цивилизацией.

Поиском этого средства мира как раз и занимались профессор Пулитцер и коллектив его исследовательского центра.

Суть идеи Пулитцера заключалась в том, чтобы люди и сото могли вступать в браки и рожать детей. В реальных же условиях такие союзы ни к чему не приводили. Теоретически ничто не мешало паре заиметь ребенка, но на практике случаев беременности в смешанных браках не было.

Поначалу Пулитцер доказал возможность рождения детей, зачав их в пробирке. Однако получившиеся метисы не решали проблемы, к тому же они развивались в довольно замкнутых, злобных и бесплодных субъектов.

Многие противники Пулитцера объясняли неудачи отсутствием во время зачатия элемента любви и радости, но профессор и сам понимал, что люди из пробирки – это не совсем то, что было нужно.

И тогда он решил создать человеческое существо, которое могло бы быть своим и для людей, и для сото. И хотя такого существа еще не было, профессор придумал ему имя – Миротворец.

Это была нелегкая задача, и пока у Пулитцера получались все те же бесплодные метисы.

В дверь постучали.

– Пожалуйста, входите, – разрешил профессор. Дверь отворилась, и в кабинет вошел заместитель Пулитцера, доктор Эрнст Холидей.

– Надеюсь, вы извините меня, Эрнст, но у меня нет сил даже встать с дивана.

– Конечно, лежите, Джордж, о чем речь. Я знаю, что вы сегодня совершили трудовой подвиг.

– Да, я надеюсь, что хоть один из пяти сотен образцов окажется долгожданным Миротворцем.

Холидей присел на стул и, выдержав небольшую паузу, сказал:

– А если не выйдет и в этот раз?

– Что значит не выйдет, Эрнст? – Профессор опустил ноги на пол и сел. – Что за пораженческие настроения?

– Я это к тому говорю, профессор, что, может быть, прав тот колдун с Маттияра?

– А что может умного сказать этот дикарь? Рассуждения о духах нам не помогут...

– Это так, – вздохнул Холидей, – но ведь мы исчерпали все возможности. Исследования говорят о том, что мы и сото – одни и те же существа и тем не менее мы разные и искусственно рожденные метисы неполноценны.

– К чему вы клоните, Эрнст?.. – сердито спросил Пулитцер. От его слабости уже не осталось и следа.

– Я хочу напомнить вам объяснения колдуна. Он сказал, что сото – это те же люди, только с «подсами».

– С чем?

– С «подсами» – с подселенцами.

– Вы мне эту пропаганду, пожалуйста, не читайте, дорогой Эрнст. Откуда ваш колдун может знать это? Почему, вскрывая тела сото, мы ни разу не видели никаких «подсов»?

– «Подсы» существуют в другом спектре восприятия.

– Да где вы нахватались этого бреда?! – вышел из себя Пулитцер.

– Вот. – Холидей достал из кармана книжку небольшого формата и прочитал название: – «Невидимый мир и его законы».

– Кто автор этой дребедени?! – не успокаивался Пулитцер.

– Николо Коперник.

– Моя бы воля, я таких вот очернителей науки вешал бы или вообще сжигал бы на костре.

– О, профессор, кто знает, может быть, мы с вами попали бы на костер первыми.

Пулитцер промолчал. Он тяжело поднялся с дивана, подошел к рабочему столу и оперся на него руками. Эрнст Холидей злил его. И тем сильнее, чем больше в его словах было правды. Пулитцер давно уже прятался от самого себя, стараясь не думать о том, что его путь мог оказаться тупиковым.

– Расскажите лучше, к каким выводам пришли наши геронтологи. Что, действительно этот старик прожил двести лет?

– Да, ему даже чуть-чуть больше. Он рассказал, что его дед был одним из тех, кто первым посетил Маттияр. Сказал, что именно с вернувшихся с этой планеты и пошли первые сото.

– А сколько же лет прожил его дедушка, небось тысячу? – с едкой ухмылкой спросил профессор.

– Колдун сказал, что триста семьдесят. А его отец не дожил и до трех сотен – был слаб здоровьем и много болел.